Он жил в нашем дворе столько, что мы и не помнили, когда появился. Обычный котяра, без породы, без особой красоты. Потрепанный жизнью… В общем, типичная судьба, что для котов, что для людей: разочарования, опыт, рубцы на коже и шрамы на сердце…
Ему приходилось нелегко, но сердобольные жители подкармливали иногда, если вспоминали. А он появлялся и пропадал. Потом возвращался с новым шрамом. Вот уже ухо подранное, неправильно срослось, косо… Еще через какое-то время стал плохо открываться глаз: появился шрам на веке. Но вид у кота получился залихватский, словно подмигивает. Или целится. Если не моргает. А смотреть не мигая он умел.
Соседи звали его уродливым, уродом. Хотя кот был добрый. И даже не особенно страшный. Просто заматеревший от жизни на улице кот. Но не любили его, и даже клички у него не появилось, увы. Так и говорили друг другу, что-то Уродливый давно не появлялся. И понимали, о ком речь.
Котик претензий не имел, даже если и понимал. Позовут его:
- Эй, Урод! – он бежит, радостный, хвостиком подергивает, обрубком своим. Мяукает радостно. Все надеялся: приласкают, покормят. Но родители строго запрещали детям его трогать: вдруг заразный? А старшие и сами прониклись, гоняли. Родители ведь научили.
Частенько издевались, обманывали. Подзовут, подразнят вкусненьким – и расстреляют из водяного пистолета. Из ведра обольют.
Кот терпел, прощал.
Сам терся о ноги, если позволяли подойти: ласки хотелось. Тихо мяукал, словно прощения просил, что недостаточно хорош.
А в ответ его отпинывали подальше: шерсть же останется.
Микробы…
Было дело, попытался к кому-то в квартиру заскочить, попросить вкусненького. Нетрезвый сосед подловил момент, прищемил ему дверью лапу… Кот кричал, потом хромал долго, а сосед хихикал, кивал, мол, хорош я? Поймал гада, не будет по квартирам лазить… Проучил, герой, мужик…
Но кот простил его, как прощал всех остальных, хромал – и тянулся к людям. А соседу словно мало было. Впрочем, он считал, что мало коту: все еще ходишь, не пропал? Так получи же!
И натравил на уродливого кота собак.
Тот был опытный, удрал бы и в этот раз,
Только лапка больная подвела, не смог.
Я услышал, кот кричит, кричит, как ребенок…
Выскочил, разогнал этих мелких шавок. Грязные, злобные, те, что подло нападают на слабых, как тот сосед. Но на сильного не нападут…
Я поднял его из лужи крови, машинально подумал: шерстью на штанах брезговал, а теперь в крови буду… Я из них, из тех, кто его убил…
Чем этот несчастный кот отличается от нас, людей? Только тем, что подлости в нем не было никогда? Злобы?
Я нес его домой, еще надеялся: выкрутится. Он всегда выкручивался.
Кот хрипел, хватал воздух, я держал его на коленях и понимал: звонить ветеринарам уже поздно. Кот уже еле дышит.
Я гладил его осторожно, там, где он выглядел целым: по мордочке, по голове, по лапкам…
А котик вдруг замурлыкал слабо-слабо… Я бы не услышал, если бы не прижимался к нему щекой, пряча от себя слезы…
Вот так вот кот благодарил.
Что не умирает один.
Не подыхает никому не нужным.
Что хоть сейчас кто-то разделил с ним боль… Он возвращал мне тепло и доброту, и я в жизни не забуду этого мурлыкания…
Я чувствовал его сердце под пальцами, а кот вдруг потянулся, боднул меня в ладонь из последних сил, вздрогнул несколько раз и затих… А я все прислушивался: может еще застучит его любящее сердечко? Уж я бы никому не отдал его, не пустил на улицу…
Я сидел с ним, с мертвым, но он уже жил в моей памяти… Я думал: неужели нужно умереть, чтобы до нас, тупых, что-то дошло? Неужели гордому зверю, которого всю жизнь считали уродом, искалеченному, искавшему хоть немного ласки, нужно было научить меня жить? Чувствовать? Самому ума не хватило?
Это ведь мы уродливы, мы все…