Он жил в нашем дворе столько, что мы и не помнили, когда появился. Обычный котяра, без породы, без особой красоты. Потрепанный жизнью… В общем, типичная судьба, что для котов, что для людей: разочарования, опыт, рубцы на коже и шрамы на сердце…
Ему приходилось нелегко, но сердобольные жители подкармливали иногда, если вспоминали. А он появлялся и пропадал. Потом возвращался с новым шрамом. Вот уже ухо подранное, неправильно срослось, косо… Еще через какое-то время стал плохо открываться глаз: появился шрам на веке. Но вид у кота получился залихватский, словно подмигивает. Или целится. Если не моргает. А смотреть не мигая он умел.
Соседи звали его уродливым, уродом. Хотя кот был добрый. И даже не особенно страшный. Просто заматеревший от жизни на улице кот. Но не любили его, и даже клички у него не появилось, увы. Так и говорили друг другу, что-то Уродливый давно не появлялся. И понимали, о ком речь.
Котик претензий не имел, даже если и понимал. Позовут его:
- Эй, Урод! – он бежит, радостный, хвостиком подергивает, обрубком своим. Мяукает радостно. Все надеялся: приласкают, покормят. Но родители строго запрещали детям его трогать: вдруг заразный? А старшие и сами прониклись, гоняли. Родители ведь научили.
Частенько издевались, обманывали. Подзовут, подразнят вкусненьким – и расстреляют из водяного пистолета. Из ведра обольют.
Кот терпел, прощал.
Сам терся о ноги, если позволяли подойти: ласки хотелось. Тихо мяукал, словно прощения просил, что недостаточно хорош.
А в ответ его отпинывали подальше: шерсть же останется.
Микробы…
Было дело, попытался к кому-то в квартиру заскочить, попросить вкусненького. Нетрезвый сосед подловил момент, прищемил ему дверью лапу… Кот кричал, потом хромал долго, а сосед хихикал, кивал, мол, хорош я? Поймал гада, не будет по квартирам лазить… Проучил, герой, мужик…
Но кот простил его, как прощал всех остальных, хромал – и тянулся к людям. А соседу словно мало было. Впрочем, он считал, что мало коту: все еще ходишь, не пропал? Так получи же!
И натравил на уродливого кота собак.
Тот был опытный, удрал бы и в этот раз,
Только лапка больная подвела, не смог.
Я услышал, кот кричит, кричит, как ребенок…
Выскочил, разогнал этих мелких шавок. Грязные, злобные, те, что подло нападают на слабых, как тот сосед. Но на сильного не нападут…
Я поднял его из лужи крови, машинально подумал: шерстью на штанах брезговал, а теперь в крови буду… Я из них, из тех, кто его убил…
Чем этот несчастный кот отличается от нас, людей? Только тем, что подлости в нем не было никогда? Злобы?
Я нес его домой, еще надеялся: выкрутится. Он всегда выкручивался.
Кот хрипел, хватал воздух, я держал его на коленях и понимал: звонить ветеринарам уже поздно. Кот уже еле дышит.
Я гладил его осторожно, там, где он выглядел целым: по мордочке, по голове, по лапкам…
А котик вдруг замурлыкал слабо-слабо… Я бы не услышал, если бы не прижимался к нему щекой, пряча от себя слезы…
Вот так вот кот благодарил.
Что не умирает один.
Не подыхает никому не нужным.
Что хоть сейчас кто-то разделил с ним боль… Он возвращал мне тепло и доброту, и я в жизни не забуду этого мурлыкания…
Я чувствовал его сердце под пальцами, а кот вдруг потянулся, боднул меня в ладонь из последних сил, вздрогнул несколько раз и затих… А я все прислушивался: может еще застучит его любящее сердечко? Уж я бы никому не отдал его, не пустил на улицу…
Я сидел с ним, с мертвым, но он уже жил в моей памяти… Я думал: неужели нужно умереть, чтобы до нас, тупых, что-то дошло? Неужели гордому зверю, которого всю жизнь считали уродом, искалеченному, искавшему хоть немного ласки, нужно было научить меня жить? Чувствовать? Самому ума не хватило?
Это ведь мы уродливы, мы все…
Далеко не каждый умудряется найти тут скрытую картинку, справляется лишь каждый десятый