Она говорила о сыне спокойно и голос её не дрожал — перетёрлось, перекричалось, рана затянулась до свежего рубца — он не болит, если не надавливать сильно… А я… Я же сглатывала то и дело подступающий к горлу ком и слушала, еле сдерживая на языке бранные слова в адрес Марины.
— Ну, а что тут попишешь? — говорила мать, — он прекрасно знал какая она и все ему говорили. У них как только начало закручиваться, я сказала: Ваня, не связывайся с москвичкой, они все испорченные, женись на обычной деревенской девушке, вон у нас их сколько…
Я перебила её:
— Да ладно вам, тёть Тань, это просто Марина такая, что же вы сразу на всех москвичек, они тоже разные.
Она ответила мне, повысив голос, не терпя возражений — видно, задела я свежий рубец:
— А Марина именно такая — истинная москвичка! Хитрая, расчётливая, безжалостная, влюблённая только в себя! Эгоистка каких поискать! Ну, короче… — она понизила тембр, как бы махнула рукой, — не слушал он никого вот и хлебает теперь полной ложкой. Даже родная мать, понимаешь, даже родная мать с неё в шоке и вразумить пытается, говорит ей: «Марина! Но Ваня ведь такой хороший парень, красивый, работящий, спокойный, ну золото! Что же ты творишь?! Неужели и детей не жалко?» А она знаешь как отвечает?
— Нет.
Тётя Таня меняет голос на высокомерный:
— Говорит, нос задрав: «Я молодая, красивая и умная, я себе и получше найду, не нужен мне этот деревенщина!»
— Красивая и умная? Неужели так и говорит? Вот это самооценка! — удивляюсь я.
— Да! А мать ей: «Так зачем же ты его, деревенского, в эту Москву притащила? Что же ты вцепилась в него, бедного? В ипотеку впрягла, детей двоих родила, а в результате? Выперла его из квартиры, детей на меня скинула, а теперь Ваня и вовсе сам с ними на съёмной квартире тянет из себя жилы!»
— И что же она?
— А ей всё равно, говорит, с Ваней она жить не будет и дети ей не нужны. Она достойна большего, ей деньги нужны, копейки считать надоело. Ты представляешь, полгода прошло, а она даже ни разу не захотела проведать детей. А Машутка, младшенькая, только от нас уехала, бедный ребёнок, аллергия у неё на многое, и на клубнику, и на черешню, это мы опытным путём выяснили. Только на землянику нет, что удивительно!
***
Помню тот день, когда я впервые увидела Ваню. Тётя Таня, добрейшая душа, приютила нас у себя почти на месяц — ситуация была очень сложная, из ряда вон. Я благодарна ей за это на всю жизнь. В деревенском доме тёти Тани было отведено особое место под иконы — целый иконостас в левом углу гостиной. И среди этих икон, расставленных на столике и выше на настенной полке, размещались фотографии её детей. Фотография Вани была студийной: светлый фон и он, такой лучезарный, улыбается с неё в военной форме — вернулся из армии домой. Первое, о чём я подумала: «Господи, какой он красивый!» Глаз не могла оторвать. На меня смотрел очень милый молодой человек: тёмные волосы, мягкий овал, прямой нос и чуть пухловатые, сомкнутые в тихой улыбке губы… А глаза! О, это зеркало души! Синие и кристально-прозрачные, как сапфиры, они излучали столько доброты, ума, тишины и ласки! Именно внутренней тишины! Чуть не влюбилась!
А потом и сам Ваня приехал на несколько дней вместе с Мариной. У Марины была особенность — она ходила с вечно недовольным выражением лица. Белые волосы, чистейшая бархатная и бледная, как слоновая кость, кожа, губы, сжатые брезгливо, а глаза… они были холодными, неприятными, злыми, колючими… Настоящая Снежная Королева. И Марина была больна: что-то было не так с сосудами в мозге, диагноз, к сожалению, не помню. Каждый день она пила дорогущие таблетки стоимостью более тысячи рублей за штуку (или это были уколы? Память меня подводит). Болезнь сильно сказывалась на нервах Марины.
— В спор с ней никогда не вступай, — предупредила меня тётя Таня, — что она ни скажет: молчи или соглашайся, даже если бред говорит — мы уже через это прошли. Тут такие истерики с припадками по пустякам бывали, вплоть до метания посуды. Тихо, тихо с ней… спокойно. Когда они приезжают, мы эти дни как на вулкане — тихо и на цыпочках, без лишних движений. Уехали — и слава Богу, — выдохнули. В общем, по возможности вообще её не трогай.
— Да я и не собиралась… А зачем вы терпите это? Почему вся семья должна перед ней пресмыкаться?
— Лучше худой мир, как говориться. Ваню нам жалко — она же на нём потом сорвётся, сколько раз лицо ему царапала, до шрамов.
— А он что? Остановить её не может?
— Неее… Терпит. Любит её и слушать ничего не хочет. Говорит, она не специально, у неё проблемы с самоконтролем, это понимать надо.
По выражению лица тёти Тани становится понятно насколько ей это не нравится. Но она очень сдержанна в суждениях, поэтому ни одного дурного слова на невестку не скажет.
— У нас только Ася не боится с Мариной в контры вступать,- говорит тётя Таня со смехом и хлопает по коленям дочери-подростка, которая сидит с нею рядом. — И ответить может, и заткнуть. За брата горой! Ася у нас боевая девка, с характером. Не приструнишь.
Ася с улыбкой отбрасывает за спину толстую чёрную косу и говорит с достоинством:
— Ненавижу её! Тоже мне королева — коза драная.
— Тихо, Ася! Молчи. Нельзя так с Мариной, она больной человек…
— А мне всё равно, я ни перед кем не собираюсь кланяться, особенно перед этой дря…
— Цыц, я сказала! — строго оборвала её мать.
— Хватит того, что я свою комнату им уступаю, сплю в коридоре пока они здесь, как бедный родственник, — проворчала Ася, скрестив на груди руки.
Дело в том, что Марина категорически отказывалась спать в проходной гостиной, ей нужны были отдельные хоромы, поэтому с их приездами Ася изгонялась из собственной комнаты куда попало.
С Мариной мы контактировали мало. В основном я молча наблюдала за её капризами и удивлялась безграничному терпению Вани, который старался предупредить любое её недовольство. Получалось у него это не всегда: на вторую ночь их пребывания я проснулась во втором часу от пронзительного крика Марины — звук исходил из спальни. Следом за воплем последовали два звонких удара. Потом еле слышные, успокаивающие слова Вани… И всё стихло.
— Тёть Тань… А что ночью случилось, вы слышали? — осторожно поинтересовалась я утром, — Марина кричала, а потом шлёп… Неужели Ваня её ударил?
Тётя Таня улыбнулась с сарказмом, отводя взгляд и помотав головой так, словно отгоняла муху:
— Да конечно… Ваня её… Она его лупцевала. Это у нас в порядке вещей, мы уже привыкли.
Я удивилась безмерно. После всех предупреждений о Марине для меня этот факт всё равно стал неожиданностью. С Ваней я встретилась только днём, на щеке у него красовалась свежая царапина — Марина любила маникюр в форме когтей.
— Не будут они вместе жить — это и ежу понятно, — вздыхала тётя Таня. — Но Ваня никого слушать не хочет, я пыталась поначалу вразумить его, а он: «мам, не лезь, сам разберусь». Ну и пусть разбирается. Больше не говорю ничего. Он, видно, хочет до дна достать и разбить об это дно себе голову. Его право. А я не лезу.
В один из дней их пребывания я испекла оладьи. К вечеру оладьев уже не было, а меня на кухонном столе встретила одинокая бутылка кефира.
— Это Марина купила, — объяснила тётя Таня, — ей так понравились твои оладьи, что она попросила испечь ещё, даже кефир в магазине купила, говорит, никогда таких вкусных не ела.
Я просияла от похвалы:
— Конечно испеку! Я ей и рецепт дам, они очень легко готовятся, у меня только по этому рецепту оладьи выходят, а в остальных случаях как резиновые шайбы.
Тётя Таня замахала руками со смехом:
— Ой, не смеши! Марина ни за что в жизни не будет готовить, у них Ваня за кулинара. Так что испеки ей эти оладьи, если не трудно, а о рецепте не заикайся даже. Рецепт мне дашь — я для них печь потом буду.
Так я узнала, что Марина никогда не подходит к плите.
Перед отъездом Марина немало всех удивила — она подарила мне свой новый шарф от модного бренда.
— Я его всего один раз надела, когда сюда ехала. Бери, тебе он нужнее.
В то время у нас на всю семью из трёх человек была всего лишь одна сумка вещей — что успели взять, сбегая от войны, то и наше было. Поэтому шарф я приняла с благодарностью.
После тётя Таня сказала, щупая шарф:
— Удивительно просто! Чтобы Марина кому-то что-то подарила или доброе дело сделала… Никогда такого не было.
Дочь Ася утвердительно закивала, тоже удивлённая.
— А тут шарф отдала, да хороший такой и новый считай. Чем-то ты ей понравилась.
Вскоре мы съехали, начали заново строить свою жизнь. Последующие десять лет я поддерживала с тётей Таней связь по телефону, изредка заезжала в гости на денёк. Разговоры наши всегда затрагивали и тему отношений Вани и Марины.
Через два года после нашего знакомства они взяли ипотеку на окраине Москвы. Ещё через год, к изумлению всех, Марина родила сына, хотя врачи запрещали ей рожать из-за высокой возможности осложнений с сосудами. Но родила. Тётя Таня стала частым гостем в Москве, чтобы помочь молодой маме. В дни, когда она приезжала, Марина уезжала отдыхать и возвращалась только на следующий день после отъезда тёти Тани. У мальчика были проблемы со здоровьем, они стали частыми гостями в поликлиниках.
— Как не позвоню вечером, а Ваня с малышом возится, — рассказывала тётя Таня, — спрашиваю: а Марина что делает? Говорит, в туалете сидит. Как только он домой вернётся, она сразу запирается в туалете, даже руки не даёт ему помыть, не то что поужинать. И сидит там часами в телефоне! И ведь она не одна с малышом целый день, к ней мать приходит, помогает. А мальчик, бедный, от Марины шарахается: повиснет на Ване и ни за что не хочет идти к матери, смотрит на неё исподлобья затравленно… Она, видно, орёт на него днём, психует, вот ребёнок и боится родную мать.
— А с Ваней как она?
— Ой… Он же ничего не рассказывает, ему в партизаны бы. Но когда я у них, то вижу её отношение… Ни во что она не ставит его, понимаешь, одни претензии и истерики… Даже говорить не хочу, тошно вспомнить. Ей и мать родная говорит: «Марина, ты зачем такая грубая с ним? Что ты требуешь от него невозможного? Старается человек, работает, как может, да, с деньгами туго, но у вас ипотека, ребёнок, ты не работаешь. Это пережить надо. Где ты такого мужа ещё найдёшь, чтобы терпел тебя наподобие Вани?» А она: «Пусть получше старается! Он обязан обеспечивать мне достойную жизнь! Женился на красавице, вот пусть и дотягивает до уровня.»
Прошло ещё пять лет. Ваня вкалывал на двух работах без выходных, у Марины лёгкий труд по состоянию здоровья. Ипотека почти выплачена благодаря Ваниному поту. В условиях вечного недовольства, распрей, истерик и ссор Марина рожает второго ребёнка, дочь! Как жил Ваня, разрываясь между всем и вся я не знаю. Вторым ребёнком в основном занималась тёща, Марина практически скинула на неё малышку.
Когда младшему ребёнку исполнилось полтора года, брак Вани и Марины дал такую трещину, что никакое терпение и смирение Вани не могли его спасти — просто Марина решила, что он ей больше не нужен, а у них в семье всё отталкивалось от её «хочу-не хочу». Марина высказала ему, что он деревенщина, неудачник, голь, не достойная её. И завела любовника. Полгода они жили под одной крышей как соседи. На выходных, пока Ваня был с детьми, Марина сбегала к любовнику.
Спустя эти полгода их развели, Марина выгнала Ваню на съёмную квартиру и Ваня удовлетворил все её условия: отказался от прав на квартиру, ему остался во владение только автомобиль, купленный им ещё на заре их брака. Назначенные алименты у Вани официально снимали с зарплаты, поэтому на жизнь, после всех выплат, оставалось всего ничего.
От детей Марина тоже избавилась — перевезла их к своей матери и забыла. Поначалу навещала раз в месяц, но ездить далеко, а любовник один дома скучает… Жила-то она в своей квартире с любовником.
Мать Марины выдержала год, а потом сказала:
— Марина, больше не могу, у меня уже никакого здоровья нет. Четверо внуков в доме: твои и сестры, которая со мной живёт, и муж её. Итого семь человек нас в двухкомнатной квартире. Забирай детей, сил моих больше нет, я лучше на работу выйду, чем в этом дурдоме с ума сходить. Больше не могу!
— Не буду я их забирать, не нужны они мне.
— Как не нужны?! Это же твои дети!
— А вот так. Они орут, жить мешают, я с ними как инвалид. Пусть Ваня их забирает, он же у вас хороший.
Так как официально после развода дети оставались жить с матерью, Ваня не мог забрать детей просто так. В квартиру тёщи вызвали работников ювенальной юстиции, чтобы те зафиксировали, что мать не находится рядом с детьми, участия в их в жизни не принимает и прочее.
Ваня снял квартиру поближе к тёще — вышло существенно дороже, чем на окраине, — и забрал детей к себе. Тёща в свободное время приходит к ему на помощь, помогает с внуками по мере возможностей. За эти полгода жизни с отцом дети ни разу не видели мать.
— Марина, — умоляет тёща, — ну приедь ты хоть на детей посмотри, как выросли они…
— Не хочу, ехать до вас далеко. Мне лень.
Любовник пожил с Мариной недолго: поняв её характер, сбежал на первом попавшемся тракторе. Живёт она одна и наслаждается свободой. Марина уверена в том, что удача на её стороне: она молодая, красивая, умная, поэтому обязательно встретит успешного мужчину при деньгах, а с такой «деревенщиной», как Ваня, больше никогда в жизни не будет связываться.
— Столько лет жизни из-за него коту под хвост! — возмущённо говорит она матери.
— Да наоборот, Марина… Это ты ему жизнь испортила, а не он тебе…
С зарплаты Вани до сих пор продолжают снимать алименты. Марина получает их, но не высылает назад.
— Марина, поимей совесть, — просит Ваня, — высылай мне хотя бы мои же деньги! Дети ведь живут со мной! Это ты мне должна алименты платить, а не я!
— Обойдёшься, это мои деньги.
— Не заставляй меня подавать в суд на лишение тебя родительских прав, я этого не хочу.
— Только попробуй! Я у тебя всё отсужу! Закон всегда на стороне матери!
— А ты разве мать?..
Так и растит Ваня сам детей, снимает квартиру, платит алименты Марине… В суд пока не подаёт — может, жалко ему бывшую супругу. А, может, у него до сих пор к ней любовь: больная, убивающая, опускающая на самое дно… И Ваня взирает на Марину с глубин этого дна и надеется, что она ещё станет хорошей и поймёт, что он молодец, что он на всё готов ради этой слепой, унизительной любви.
