Алевтина возвращалась домой в родную деревню. Точнее, в дом своих родителей, где она провела детство и в котором она была в последний раз тридцать лет назад. Сейчас там жила сестра с сыном. Уехала Алевтина в погоне «за Синей Птицей». Ей мечталось вернуться в родной дом проездом, почему-то на белом авто, с богатом мужчиной, вся такая сама из себя и в шляпке с широкими полями.
И ведь почти получилось. Но не повезло
И вот приходится возвращаться в дом побитой собакой, проситься к сестре в приживалки, пенсия, прямо сказать, смехотворная, и в городе одной на неё прожить тяжело. Пенсию более приличную Алевтина не заработала, да и не стремилась, жила как та стрекоза.
Летнее солнце светило сквозь верхушки деревьев, асфальтированная дорога петляла средь зелёного леса, а ведь когда Алевтина уезжала, дорога была из хорошо утрамбованного гравия. Как всё поменялось!
Дома в деревне где-то богатые, где-то не очень. Но больше всего её поразил её дом, вернее, то место, где находился дом её родителей. Вместо серо-чёрной избы, крытой серым шифером, стоял светло-коричневый, можно сказать, терем — двухэтажный рубленный дом.
Алевтина засомневалась: а туда ли она попала? Ведь сестра — инвалид с детства. Неужели сын так поднялся? Ему сейчас тридцать с небольшим.
На крыльце стоял молодой высокий широкоплечий мужчина, хорошо одетый, русоволосый, с тёмной бородой и усами по молодёжной моде. Он с интересом смотрел на подошедшую к дому женщину в возрасте, но ещё не старуху, прилично одетую.
— Вам кого? — спросил мужчина.
— Веру Петровну Елизарову …
— Веру Петровну? — удивлённо переспросил мужчина. — Маму? Дома она, заходите.
Он пропустил Алевтину впереди себя и крикнул куда-то вглубь дома:
— Мама, тебя спрашивают.
Большая комната, работает телевизор, перед ним кресло, с него поднялась женщина.
— Кто, сынок?
— Не знаю.
Женщина сделала несколько шагов к гостье, присмотрелась.
— Алька! Ты?
— Я, Верочка, я.
Вера всплеснула руками.
— Господи, ну надо же! Тридцать лет! Андрюшенька, это моя сестра Алевтина.
— Хорошо, — равнодушно сказал Андрей.
— Проходи, Аля, — засуетилась Вера. — Надолго к нам?
— Не знаю, как получится, пока не надоем.
— Ну что ты!
Алевтина и Вера — сёстры-двойняшки, Алевтина старше Веры на несколько минут. Они похожи, но не близнецы, к тому же, Вера инвалид: у неё правая нога короче левой, и с правой рукой такая же беда. И рука эта сухая бессильная, что-то делать ей можно, но Вера всё привыкла делать больше левой. Ходила она в специальной ортопедической обуви, и всё равно хромала.
Комната разграничена на две неравные части. Граница определяется квадратной в сечении печью. Левая часть — большая, это гостиная, где стоит телевизор, кресла, диван, шкаф с посудой, ноутбук на столе. Правая часть — кухня: длинный стол, наверное, в расчёте на гостей, стулья вокруг него, плита, раковина, посудомоечная машина. На стуле у стола сидела молодая женщина, кормила грудью ребёнка и с любопытством наблюдала за происходящим.
— Моя жена Настенька, — представил женщину Андрей, — и мой сын Пётр. Жаль, что меня Алексеем не назвали, вон у меня какой великий.
— Да, крупный мальчик, — кивнула головой Алевтина.
Настя окинула взглядом гостью. Женщине ближе к шестидесяти, как и свекрови, крепко сбитая, видно, следила за собой, крутые бёдра, волосы чёрные крашенные, одета небогато, но и не бедно. А сестра её дожила до старости, а выглядит, как нерожавшая девочка, если сзади смотреть и не придираться к уродству. Седые волосы убраны в пучок на затылке, не следит за собой, да ей это и не надо. У Насти складывалось впечатление, что свекровь действительно не рожала, но Андрей, сын её, как-то на свет появился.
— Садись на диван пока, Аля. Сейчас Настенька Петеньку спать уложит, и мы обедать будем. Ты как раз вовремя. Голодная, наверное.
Аля неопределённо пожала плечами. Настя унесла ребёнка в соседнюю комнату, Вера накрывала стол, Андрей сел за ноутбук. Настя вышла из комнаты и стала помогать свекрови. Алевтина наблюдала за этим, и ей становилось грустно, хотя она к такой семейной идиллии никогда не стремилась.
За столом, пока обедали, почти не говорили, разговорились за чаем.
— Я думала у вас жить. В городе квартирка однокомнатная, её сдавать, а деньги и пенсию мою в общий котёл. Думала, что худо-бедно проживём. Надеялась, что родная сестра с сыном не выгонят, квартиру Андрею думала подарить. А у вас тут такие хоромы.
— Ну, Алевтина Петровна, — сказал Андрей, — деньги лишними не бывают. Приютим родную тётку. Почему нет?
— Мать я тебе родная, Андрюшенька, — еле слышно прошептала Алевтина.
— Что? Не понял.
— Да, Андрюшенька, Аля твоя настоящая мама, — сказала Вера Петровна, — она тебя родила. Ты уж извини, сынок, не стала я говорить тебе…
— И правильно сделала, мам, — оборвал её Андрей, — какая мне разница, кто меня родил, когда я знаю точно, что ты моя мать. Но если уж зашёл разговор, то мне интересно, как это у вас так получилось?
— Ну, как? Аля видишь какая красавица, даже сейчас, а в юности просто загляденье.
Алевтина улыбнулась. Слова сестры она приняла как должное.
— Как только Алька аттестат получила, — продолжала Вера Петровна, — так и упорхнула из родительского гнезда. «За Синей птицей», — папка говорил. Уж не знаю, что за птица такая. То ли из сказки, то ли из песни. Папка очень любил Алечку, переживал. Аля-то редко сюда приезжала. А как мамка умерла, а за ней и папка убрался, совсем перестала приезжать.
— Ты по паспорту Андрей Петрович, — сказала Алевтина, — отчество тебе дали по имени нашего с Верой отца, твоего деда.
— Я знаю, что деда Петром звали. На отчество думал, что совпадение.
— Нет, на самом деле ты Сергеевич. Похож на него, просто вылитый мой Серёжа.
Лицо Алевтины Петровны сделалось печальным: воспоминания нахлынули.
***
Алевтине в городе повезло почти сразу. Через несколько месяцев по приезду нашла себе парня — красавца, высокого, щедрого. С работы уволилась. Стали жить вместе, о росписи даже и не думали, а денег было немерено. Отдыхать ездили два раза в год: осенью на море в Турцию, Египет или на Канарские острова, а в начале весны на лыжах кататься в Австрию или Германию. На малую родину Алевтины, в деревню, Сергей ездить отказывался. Она одна ездила несколько раз. А вот в шмотках Сергей ей не отказывал никогда и ни в чём, шубу купил. О происхождении денег у её сожителя Алевтина не задумывалась, ей было неинтересно. На то он и мужик, чтобы деньги приносить, а где он их берёт — не столь важно.
Но через несколько лет такой жизни всё закончилось. Сергея убили. После похорон и поминок, печальных тостов и пьяных слёз, товарищи Сергея обчистили его сожительницу буквально до нитки. «Всё это не твоё, а наше», — сказали ей. Бандиты — они и есть бандиты. Осталось только маленькая однокомнатная квартирка на окраине, оформленная на Алевтину. Зачем её Сергей приобрёл, осталось загадкой. Вот её ей и оставили, тоже непонятно почему — могли и отобрать. И деньги ещё, немного, но оставили, не тронули. Года на два хватит, если не шиковать, подсчитала Алевтина. А шубу норковую жалко — она так ей шла.
А для полного «счастья» оказалось, что Алевтина ещё и беременна, и аборт делать поздно. И поехала она вся в слезах в родную деревню к сестре, родители к тому времени померли.
— Я думаю, что в селе аборт сделают, если подмазать, — говорила Алевтина сестре.
— Да зачем ты это делать-то будешь?
— А кому я, Верка, с прицепом нужна буду? Я ещё молода, мне надо личную жизнь устраивать.
— А если что не так пойдёт, Алечка? Кровью истечёшь и на погост к родителям? Или рожать больше не сможешь? А твой будущий муж ребёнка попросит, что ты ему скажешь?
— И что мне делать? — растерялась Алевтина.
— Рожай.
— Рожать? Ты в своём уме? Я тебе только что объяснила: с довеском меня никто замуж не возьмёт.
Аля всегда считала Веру недоумком.
— А ты на учёт встань по моему паспорту. У нас с тобой паспорта одинаковые, только именами отличаются. Правды ты чёрная, а я русая, но на фотографии в паспорте кто это заметит? Мне замужество не грозит, ребёночка я твоего выращу. И мне повеселей, а то я тут целыми днями одна с котом кукую. А, Аля? Ну, поживёшь тут немного, отдохнёшь от городской жизни, а как родишь — уедешь.
— А как заметят, что ты не беременна? — засомневалась Алевтина.
— Да кто заметит, кому мы нужны? У всех свои дела. Нам, главное, вместе нигде не показываться. А и заметят? Поговорят и забудут.
***
— Вот так ты, Андрюшенька, — закончила свой рассказ Вера Петровна, — и стал моим сыночком. Рожала Алиночка с моим паспортом, тебя на моё имя записали, отчество тебе дали в честь нашего отца, это точно. Алиночка покормила тебя грудью несколько месяцев, а как молоко пропало, в город уехала.
Настя с интересом смотрела на свекровь. Оказывается, что она не только не рожала, а ещё и девственница. Ну, чудеса.
Андрей задумался, качал головой.
— Да, дела, — сказал он. — Получается, что ты сюда, Алевтина Петровна, больше и не приезжала?
— Приезжала, — вступилась за сестру Вера, — ты маленький был, не помнишь. А помнишь ботиночки коричневые, ты в них в первый класс должен был идти, а в лужу влез, а я тебя ругала?
Андрей улыбнулся:
— Ботиночки помню.
— Так вот, тебе их Аля привезла.
— За ботиночки спасибо. А только получается, что если бы мама не уговорила тебя, Алевтина Петровна, аборт не делать, то не было бы меня. То есть я жизнью своей больше маме своей обязан.
— Нет, Андрей, всё не так. Не стала бы я делать аборт.
— …а родила бы и сдала меня в детский дом. Хорошо, что мама сообразила, что делать. А знаешь, как нам тяжело жилось? Это я сейчас понимаю, в детстве я мало чего понимал.
— Я вам деньгами помогала, когда могла, — сказала Алевтина.
— «Когда могла!» А мы жили на материну пенсию по инвалидности, да на пособие матери-одиночки. Трудно жили. Думаешь, матери с одной рукой легко было? А работала. Мясо у нас не каждый день на столе появлялось. Когда подрос, рыбу стал ловить. И удочкой, и вершами, и бреднем, и сетями, и зимой, и летом. Рыба у нас на столе не переводилась, я даже продавать начал. Небольшие, но деньги. А когда вырос, школу закончил, подумал: а не заняться ли рыбоводством? У нас тут кругом торф, болота были. Их осушили при Советской власти, пруды остались никому не нужные. Я подумал: «Вот бы их под разведение рыбы приспособить». Но сообразил, что без знаний не обойтись, а в библиотеке книги только по разведению аквариумных рыбок. Интернет нужен, компьютер. И занялся я самогоноварением. Слава богу, от деда аппарат остался, не выкинули, я на чердаке его нашёл.
— Я помню аппарат, — сказала Алевтина. — Отец как самогонки нагонит, напьётся, и радио на всю громкость. Веселье ему подавай. Мама ругалась.
Вера улыбалась, кивала головой, вспоминая детство.
— Аппарат я сохранил. На чердаке. А вдруг пригодиться?
— Страсть. Милиция приходила, — вспоминала Вера, — самогонку даром брали, сколько хотели.
— Неизбежные расходы, — философски заметил Андрей. — Появились деньги, купил компьютер. Выучил наизусть всё, что нашёл по рыбоводству. Сразу всё не получилось, года три маялся. Но потихоньку всё наладилось. Дом вот поставил, брёвна из лиственницы. А ты, Алевтина Петровна, видно хорошо жила, раз про нас забыла.
— По-разному было, Андрюша.
— А как жаренный петух клюнул, вспомнила и к нам прибежала!
Сказал зло, глаза колючие.
— Ну зачем ты так, сынок, — взмолилась Вера.
— А что не так, мать?
А Алевтина с грустью думала, что всю жизнь гонялась за Синей птицей, да так её и не поймала. Нет счастья в жизни. А Вера прожила на одном месте и счастлива: сын, невестка, внук. На самом деле это её сын, плоть от плоти, и её внук.
И вот родной сын прогоняет.
На глаза набежали слёзы. Алевтина решительно встала из-за стола.
— Видно не ко двору пришлась. Извините, что побеспокоила, — сказала она и направилась к своим вещам.
Настя проводила её взглядом и подумала, что ну и хорошо, а то две свекрови — это уже слишком. Хотя заправляет тут всем её Андрюша, а уж ночная-то кукушка дневную кукушку всегда перекукует. И если так разобраться, жила эта Алевтина, ни в чём себе не отказывала, а в городе не срослось, и к ним приехала на полный пансион.
Алевтина забрала свой чемодан, сумку и рюкзак, полу-развернулась, полу-поклонилась:
— До свидания.
И направилась к выходу.
— Куда ты собралась, Алевтина Петровна, — раздался насмешливый голос Андрея, — особенно если идти некуда? Оставайся. А вот матерью звать не буду, уж извини. Мать у меня одна. Для меня ты чужая тётка. Не уговори она тебя, сделала бы аборт и не было бы меня. Да ладно, проехали. Живи, матери моей с женой по хозяйству помогать будешь. Пенсия-то сколько?
— Девять тысяч.
— Это себе оставь на сигареты.
— Бросила три года назад.
— Тогда на семечки.
Алевтина поставила свои вещи назад, растрогалась, вытерла слезинки. У Веры на глазах слёзы, а в глазах гордость за сына.
