— Ну всё, иди! Ну давай, топай! Вон, меня уже зовут! — Галя толкала мужа в плечо, стесняясь того, что на них смотрят.
У ног женщины стояла сумка, в руках — папка с документами: направление на госпитализацию, список анализов, огромный черно–синий слайд рентгена легких…
Ох и выдались горячими последние деньки! Только в четверг врач позвонила, сказала, что может взять Галочку на операцию.
— А когда? На какое число? — прижав трубку к уху плечом и раскатывая тесто, поинтересовалась Галина.
— Так во вторник, я же говорю. Так, Кравцова, быстро делайте все анализы, жду вас двадцатого, в восемь утра! — раздражённо ответила доктор, Надежда Васильевна. Она наблюдала Галину уже много лет, еле уговорила лечь на операцию.
— Ой, но я могу не успеть… Там такой список, что могла, я, конечно, заранее сделала, но… Надежда Васильевна, а можно отложить на неделю? Всего на недельку, а?
Пакет с мукой выпал из ослабших вдруг рук, белой пылью разлетелось содержимое по полу, запорошило Галины тапочки, черные, с вышитыми оранжевыми апельсинами на мысочках. Тёплые, уютные тапочки, их подарил Гале муж, Иван, на Восьмое марта. Теперь вот как их отчистить?..
— Что? Не слышно вас, Кравцова! — Надежда Васильевна очень спешила и уговаривать нерешительную пациентку ей было сейчас не удобно. — Опять хочешь улизнуть?! Галя, это всё очень серьезно, ты сама все понимаешь! Боишься?
— Ага… — протянула Галя, а про себя подумала, что вот, дожила до пятидесяти с лишним лет, а как маленькая, боится врачей. — Я наркоза боюсь. У меня бабушка родная не проснулась…
— Фу ты–ну ты, Галка! Это когда было?! При царе Горохе? Тогда и лекарства были другими, и возраст учти! Всё будет хорошо, перестань надумывать всякое! Так, мне пора. Двадцатого как штык чтобы перед кабинетом стояла, а не то я сама приеду, тебя за шкирку приведу, поняла? Со скандалом приведу!
Надежда Васильевна дунула в трубку, как почему–то делала всегда перед окончанием разговора, видимо, чтобы у собеседника прочистились уши, и исчезла, уступив место частым гудкам.
Галине бы радоваться, ведь не всем вот так сами врачи звонят, приглашают на свидание в операционной, уговаривают, утешают… Но страшно… Боже, как страшно–то!..
Убрав кое–как муку с пола, Галя нарезала тесто, положила начинку в каждый кусочек, аккуратно слепила края. Она пекла сегодня Ванины любимые пироги с капустой. По квартире уже разнесся аромат тушеной на сковороде капусты, перемешанной с мелко нарубленным яйцом, уже разложены первые пирожки на противне, а духовка обдала руки жаром, когда хозяйка раскрыла её, чтобы поставить внутрь выпечку. И дрожит Галя вся, закусила губу, а подбородок никак не утихомирится…
— Надо Ване сказать, — подумала женщина. — И Катерине. Но дочка на юге, стоит ли беспокоить? Нет, по факту напишу, что всё уже сделали. Ну что дергать–то всех?!
Катя, дочка Ивана и Галины, отдыхала с мужем на море, только–только уехали, недели ещё не прошло. Если сейчас сообщить про больницу, то Катюша сразу прилетит в Москву, а её муж, Федор, расстроится, что такой долгожданный отпуск сорвался… Нет, уж очень много чести для Галки собирать вокруг себя родню по столь прозаическому поводу, да и стыдно как–то такое говорить, что и где тебе будут вырезать.
— Только Ване скажу, — решила женщина, — да и то, чтобы не нервничал, не буду в подробности посвящать.
В Галиной семье, там, где она выросла, всегда было так заведено, что свои проблемы ты стараешься решить сам, а уж если не выходит, тогда проси помощи у других, но тоже не злоупотребляй чужим временем и вниманием, негоже это! Болит – иди к врачу, родила – расти, не надейся на помощь, денег нет – ищи подработки, крутись, дорогая, твоя жизнь же!..
Галину это даже где–то закалило. Она поняла, что многое действительно может сама, без посторонней помощи. Галочка выросла самостоятельной и в какой–то степени даже самодостаточной, поэтому ей трудно было принимать ухаживания Ванюши. Он открывал перед ней дверь, а она смущалась, ведь не безрукая, сама может. Он, придя в гости и увидев грязную посуду, засучивал рукава и принимался за уборку на кухне, а она стыдилась того, что не смогла все сделать сама. По капле, по частице муж учил Галочку делегировать, распределять, делать всё сообща и при этом не чувствовать себя ущербной.
— Но в данном случае, — рассуждала Галя, перекладывая зарумянившиеся пирожки на блюдо, — дело это мое, личное, женское, интимное даже, так что Ваня тут не помощник. Пусть пока погуляют с друзьями, съездят куда–нибудь. Да, точно, нужно его отправить подальше, а потом уже встретить как ни в чем не бывало.
Галя очень боялась, что муж будет навещать её в больнице, да еще в «таком», женском, отделении… И ему неудобно, и она вся изведется! Всё, решено, Ивана в ссылку, а самой к Надежде Васильевне в её уверенные руки…
Иван пришёл с работы поздно, сразу сели ужинать.
— Ай да пироги! Вкуснятина! Слушай, Галь, а можно я завтра на работу возьму, ребят угощу? — поинтересовался муж. — У нас столовку закрыли, что–то там стряслось у них, есть негде, бегаем в кафе, но там невкусно. А это, — показал он рукой на накрытое полотенцем блюдо, — это пища богов! Галь, так можно или нет? Чего ты молчишь–то?
Но Галина как будто вообще была не здесь, не на своей кухне. Муж дернул её за рукав платья.
— Да? Что ты говоришь? Ах, да, бери, сколько хочешь! — закивала она. — У меня завтра много дел, я рано уйду.
— Во сколько? Давай тогда вместе поедем. Ты же на работу? — отпив чай из своей большой, высокой чашки с головой коня на рисунке, спросил Ваня.
— Нет, мне раньше, внутренняя командировка, дела, знаешь ли… Ты сам поезжай, хорошо?
— Галь, случилось что? Я же вижу, ты сама не своя. С Катей что–то? — вдруг побледнел мужчина.
— Нет, что ты! С Катюшей все отлично. Да так… — отмахнулась, было, Галя, но муж не отставал. Знает он это «да так»!..
— Говори, как есть! Не томи! — строго сказал он.
— Надежда Васильевна звонила. Во вторник надо ложиться на операцию. Но ты не переживай, это пустяковая процедура, скорее даже косметическая. Я вот что подумала, пока я в больничке бока пролёживаю, ты бы с Пашкой на рыбалку что ли сгонял или бы посидели, поговорили…
Иван Михайлович прищурился.
— Что–то ты темнишь, жена. А ну выкладывай, что за операция? По какому поводу? Бюст что ли увеличивать собралась? — Он вдруг вскочил, ударил кулаком по столу. — А я не дам! И вообще – твоё тело мне таким нравится, как есть! Не смей ничего менять, поняла? Звони доктору, скажи, что отказываешься! Галя, ты что удумала?!
Иван вспомнил, как последнее время жена часто смотрелась в зеркало, утянув в поясе платье, крутилась, вертелась, живот всё втягивала, а потом, расстроенно вздохнув, махала на свое отражение рукой.
— Ничего я не удумала. Это частая процедура в моем возрасте. По женской части. И ты даже, знаешь, не навещай меня. Я пробуду там всего ничего, не приходи.
Галя стала быстро убирать со стола, включила воду, поставила тарелки в раковину, нацепила фартук, но тот никак не хотел завязываться на талии, тесемки выскальзывали из рук. Галя почувствовала, как муж заботливо помог ей, завязал бантик, а потом, резко развернув жену к себе, строго глянул в её глаза.
— Ты не врешь мне? Точно пустяковая процедура? Галя, ты же знаешь, я переживать всё равно буду! Я…
— Точно. Не бери в голову. Просто неделю–две меня не будет, вот и всё. Кате я не говорила, и ты не рассказывай, не тревожь зря. Всё, Вань, ну всё!
Галя высвободилась из теплых объятий мужа, принялась водить губкой по тарелкам.
Муж еще немного постоял, любуясь Галочкиным профилем, потом махнул рукой и ушел смотреть телевизор…
Всю пятницу и понедельник Галина бегала по врачам, собирала документы, выписки, справки, результаты. Ваня особо с вопросами не приставал, ведь сама же сказала – ерунда это, пустяк!
А вот Галочку все стало раздражать. То муж не так полотенце в ванной повесил, то грязными ботинками натоптал, а она только что прибралась, то неаккуратно суп наливал в тарелку, на скатерть плеснул, то её бумаги со стола уронил, все перепутал.
— Вань, ну я же просила быть аккуратней! Надоело! Я как горничная хожу, везде подтираю, убираю, а ты на диване валяешься! Вон, мусор лучше вынеси! Некогда мне сейчас, понимаешь, терпеть всю это неряшливость, некогда! Хоть раз будь повзрослее! А это ты что тут навалил?! — возмущенно толкнула она выставленные в прихожую удочки.
— Так ты ж сама сказала, чтобы мы с Пашкой на рыбалку поехали. Вот я всё приготовил. Рогатульки только не могу найти, не видела? И блесны, блесны куда–то подевались. Коробка такая была, помнишь? Может, в шкафу? — мужчина стал копаться на полках в коридоре, оттуда посыпались сложенные стопочкой шарфы, носовые платки, упал тюбик с обувным кремом.
— Ну что ты как медведь?! Никогда там этого не лежало. Смотри, всё помялось! Уйди! Уйди с глаз моих! — окончательно рассердилась Галя, оттолкнула мужа, стала наводить порядок. — Ну и хорошо, что меня неделю целую не будет, хоть отдохну от тебя! Надоело постоянно за тобой убирать! Хуже собаки!
Галина покраснела, отвернулась. Она знала, что перегнула палку, но остановиться уже не могла. Внутри все дрожит, хочется чего–то другого – то ли пойти погулять, забыть, отказаться от операции, бросить всё, жить дальше без лишних забот, то ли рассказать Ване все, чтобы пожалел… Но он не умеет жалеть, вернее, делает это по–мужски, сразу даёт советы, рассуждая и важничая, задает кучу уточняющих вопросов, а потом, поразмышляв, вообще может сказать, что Галя все сделала не так, не по уму. Всегда так было, и сейчас будет. Нет уж, пусть лучше не знает ничего.
— Да что ты взъелась–то? Чего рычишь, набрасываешься? Гормоны эти ваши женские что ли?! Ты давай–ка, края соблюдай! — с досадой рыкнул Иван. — Сама дом в беспорядке держишь, а теперь я виноват! Да, я тоже так думаю, что надо нам отдельно побыть. Хоть сколько–то без тебя, вздохнуть свободно! А то гнёшь, гнёшь к земле, под свою власть всех подбиваешь! Надоело! И не нужны мне эти рогатульки, так поеду! Всё.
Он ушёл в гостиную, хлопнув дверью, а Галя, закрыв глаза, так и стояла с шерстяным шарфом в руках, как будто даже забыв, что собиралась с ним делать.
Весь оставшийся вечер супруги не разговаривали, дулись друг на друга, даже ужинали каждый отдельно, будто и не родные, а так, соседи.
— Завтра вторник, я ухожу… Ну то есть ложусь в больницу, — наконец процедила сквозь зубы Галя.
— Я понял. Проводить? Сумок много у тебя? Ты так и не сказала, на сколько дней тебя кладут, — отвлекшись от газеты, сердито спросил Иван. — Надо ли навещать?
Он не любил больницы, этот запах, суету, какую–то постоянную недосказанность, серьезные, хмурые лица врачей, смех медсестер, как будто вокруг все нормально, не страдают люди, эти выкрашенные в нудные тона стены, длинные коридоры с дверьми палат…
— На неделю. Не надо со мной идти, я не хочу. И навещать не стоит, ну что ты там будешь в женском отделении толкаться…
— Ну то есть как это?! Всех жен провожают, а я свою не могу, так что ли? Нет, провожу, сдам, куда там надо. И точка. Не надо делать из меня изверга. А вот навещать… — Иван вытянулся на диване, закрыл глаза. — Посмотрим.
Галя еще больше рассердилась, хотела накричать на мужа, но позвонила Катя, пришлось уйти в другую комнату, чтобы поговорить с ней…
И вот уже вторник, Галина поднялась рано, вымыла голову, сняла все украшения, проверила по списку, всё ли взяла. Иван еще спал. Она хотела уже уйти без него, но тут он вдруг резко сел, протер глаза, посмотрел на часы.
— Что же ты меня не будишь? Время уже сколько! Я не успею позавтракать! — гаркнул он, резким движением стянул со спинки стула рубашку и джинсы, стал одеваться.
— Да я сама. Ты не… — начала, было, Галя, стоя перед зеркалом и укладывая волосы в тугой пучок. «Надо было постричь! — запоздало сообразила она. — Коротко, каре например, но теперь уже… Или попросить Ваньку, чтобы длину хотя бы убрал?» Она посмотрела на недовольно хмурящегося мужа, передумала стричься.
— Готова? Баулы свои накрутила? О, всего две сумки? А то на дачу вечно наберешь, так багажник лопается! — мужчина обулся, положил в карман куртки ключи от машины. — Ну, поехали?
— Погоди. Посидим на дорожку, — кивнула Галя, села на табуретку. Иван пристроился на уголок тумбочки. — Ты даже может быть на дачу съезди. Давно пора косить, а мы запустили в этом году… И розы! Розы подвяжи, пожалуйста, а в парнике…
— Сама всё сделаешь! Приедешь и подвяжешь. Ты так говоришь, как будто на год прощаешься! У тебя же просто «косметическое», — с сомнением прищурился Иван. — Или врёшь?
— Нет, все правильно, сама потом всё сделаю. Ну, поехали, не хочу опоздать.
Они вышли из квартиры. Муж нёс сумки, Галя шла за ним, прижимая к груди папку с документами.
— Что, поехали? — встретила их внизу соседка, тетя Валя. — Ну, Галочка, с Богом! Ты, если будет возможность, позвони, мало ли, чем помочь.
Галина покраснела, кивнула и еще быстрее зашагала к машине…
В приёмном было уже много народа, все сидели вдоль стеночки, на железных, почему–то скрипучих стульях. Девушка–администратор вызывала по фамилии, человек вставал и, кивнув родным, уходил за выкрашенную в белый цвет дверь, а оттуда – по длинному коридору в предназначенное ему отделение.
— Ну, садись, я постою, — уложив на пол сумки, кивнул Ваня. — Во, понагнали–то народу! Понагнали–то! Дышать нечем!
Гале казалось, что он говорит слишком громко, и все неодобрительно смотрят на них.
— Иди, дальше я сама, — дернула она мужа за рукав.
— Нет уж, провожу, как положено.
— Уходи, я сказала! Ваня, ну что ты опять споришь! Надоел уже! Дай жизни мне хоть чуть–чуть! — сердито забубнила Галина. — Не до тебя теперь, иди! И на стоянке место освободится. От тебя пахнет, да и рубашку, вон, грязную надел. Не позорь меня, слышишь?!
— Да где грязная? Это чистая почти! Подумаешь, капля тут, малюсенькая совсем. А у тебя нос черный! — вдруг улыбнулся Иван, схватил жену легонько за кончик носика, но она не развеселилась, а больно ударила его кулачком по руке, оттолкнула.
— Иди. Вон, меня уже вызывают! — буркнула и стала продвигаться с сумками к кабинету. Даже не оглянулась, чтобы кивнуть на прощание.
Обиженный, мужчина махнул рукой и ушел. Больно надо эти Галкины настроения ему терпеть! Вот и правда, сейчас заскочит на работу, если дел нет, то можно и на дачу, а потом на рыбалку, а потом… Ээээ! Да за неделю он так отдохнет, что на весь год хватит! А Галка пусть что хочет, с собой делает. Глупая она, не понимает, что он и так её любит, даже такую колючку!..
На работе дела шли вяло, новых заказов не было.
— Я тогда уеду до пятницы, там на даче забот по горло. Если что, звоните, — кивнул Иван начальнику. Тот пожал плечами.
— Ну хорошо, давай. С женой едете? — зачем–то спросил он.
— Нет, она в больничку легла. Придумала что–то там себе то ли менять, то ли подтягивать. Не знаю в общем, сказала косметическая процедура. Так что я свободен на неделю. Хочу отдохнуть от всего, — махнул рукой мужчина.
— Ну гляди, гляди… — с сомнением почесал подбородок коллега…
Ваня поднялся на лифте к квартире, вспомнил, что нужно купить хлеб, пришлось возвращаться. На улице моросило, хотя с утра было ясно и даже припекало солнце.
— Что, Иван Михайлович, сдали Галочку? Ну надо, значит надо… Хотя я вот ни за что бы не согласилась… — причитала соседка.
— Сдал. На что бы не согласились? — обернулся, приподнимая воротник, мужчина.
— Да на то, чтобы у меня в нутре копались. Ладно, беги, а то сейчас как вдарит, потом до вечера носа не кажи! — Тётя Валя отвернулась, пошла к подъезду.
— Не понял. Ладно, до свидания!
Иван быстро зашагал по тротуару, зашел в ближайший магазин, набрал еды с собой – консервы, воду, печенья,— и выскочил обратно, уже под проливной дождь. Прикрываясь курткой, он дошлепал до подъезда, смахнул с бровей капли и нырнул внутрь, мечтая о том, как сейчас встанет под душ, постоит, отплевываясь, и никто не будет стучать в дверь, торопя и отвлекая…
Кинув одежду в стиральную машину, Ваня задумался, какую программу выбрать, набрал жене, но та к телефону не подходила. Нажал наугад. Машинка зашипела, закрутила барабан, запенила внутри стиральный порошок.
Иван блаженно потянулся, посмотрелся на себя в зеркало, решил побриться. Потом наконец залез в ванную, включил душ и замер, чувствуя, как согревается тело после холодного дождя.
— Хорошо! — шептал он, массируя мочалкой спину. — Хорошо, что тебе баня… Ой! — вдруг закричал он. — Галя, на кухне воду выключи! Холодно же!
У них всегда так было – если кто–то моется, то на кухне за стенкой воду лучше не включать, а то или ошпарится принимающий ванну, или холодная вода у него пойдет.
— Да, Галя, ну чего ты… — Иван вдруг замолчал, вспомнив, что жены дома нет. Странно даже, они всегда вместе были, везде и всегда. Даже с работы в одно время приходили, а тут…
Привычным жестом потянулся за полотенцем, но того на крючке не оказалось. Галя все постирала, а новые забыла повесить…
Ваня вылез из ванной, поскальзываясь мокрыми ногами на кафельном полу, прошел в комнату, снял с вешалки свой халат, завернулся в него, решил попить чаю и собираться уже на дачу.
Жена опать не ответила на звонок, только сообщение прислала, чтобы не отвлекал.
— Ну и не буду! — пожал плечами мужчина. — Просто хотел узнать, как ты…
Заварки в чайнике не оказалось, хотя Галка всегда по утрам оставляла свежую. Сегодня, видимо, закрутилась, забыла… Найдя пакетики в шкафу, Иван плеснул в чашку кипятка, сел на своё привычное место, поднял глаза туда, где обычно сидела Галочка. Пусто…
— Да что ж такое! Ну ведь не навсегда же она уехала, дурной я человек! Надо собираться, а то от безделья совсем с ума сойду…
До дачи ехал тяжело, толкался в пробке, два раза попал под дождь. Нахальные водители пару раз «подрезали» машину Ивана, он не удержался, выругался, потом быстро посмотрел в зеркальце заднего вида, как там Галя, ведь она очень не любила, если муж выражается. А там пусто, только сумка на сидении лежит, да удочки…
— Галка! Привет! — наконец дозвонился до жены Иван Михайлович, свернул к заправке, открыл окошко. — Ну как там? Кормят хорошо? Что говорят? Народу в палате много? — затараторил он, словно боясь, что жена бросит трубку.
— Хорошо всё, Ванюш. Я задремала, погода что ли влияет. Ты чем занят? — тихо, будто даже лениво ответила Галина.
— Я? На дачу еду! — гордо заявил мужчина. — Вот уже почти добрался.
— Ладно. Извини, тут люди спят, я не хочу шуметь, — прошелестела Галя, быстро попрощалась, отключила телефон.
— Люди у нее спят… Пятый час вечера, а они там, как сонные мухи, спать улеглись! — проворчал Иван, обидевшись, что жена даже не спросила, как обычно, обедал ли он, что ел, не болит ли голова на низкое давление…
Мокрая высокая трава неприятно холодила ноги. У крыльца была огромная лужа, а справа, на грядку с укропом, повалило ветку яблони.
— Вот это я хорошо приехал… — с досадой кивнул Иван. — Завтра надо всё убрать, опилить. Егор Петрович! Приветствую! — крикнул он соседу. — Да, вот приехал. Галя? Занята пока, один я. Потом зайду! Обязательно зайду!
Сосед улыбнулся, махнул рукой и ушел за сарай, ворочал там потом какими–то железками, кряхтел и охал.
Ваня отпер дом, остановился на пороге, раздумывая, снимать ли обувь. Галя всегда требовала, чтобы он переобувался, ставила ему тапочки, а Ваню это раздражало. Бывает, на минуту в дом заглянешь, что–то надо взять или положить, некогда, а тут сними ботинки, надень тапки, потом наоборот… Иногда проходил босиком, но тогда Галка отчитывала его, что опять застудит он поясницу, и придется мужа тащить на себе в больницу.
— Ну уж сегодня, извини, я буду жить, как хочу! — дал себе «добро» на праздник непослушания мужчина, прошел в комнату, оставляя на полу мокрые следы, кинул вещи на диванчик, убрал еду в холодильник.
По радио рассказывали прогноз погоды. Дожди, дожди, дожди… Грустно, ведь Ванька собирался покосить…
— Ладно, там видно будет! Галь! — вдруг, забывшись, крикнул он, застыл, провел рукой по лбу. — Чего это я? Ах, да, хотел баню затопить…
Париться сегодня было грустно. Всё казалось, что холодно, что пара совсем мало, а из малюсенького окошка сифонит. То ли дело с Галочкой… Сядут на лавке, она розовенькая, на коже блестит бисеринами пот, губы красные, пухленькие, волосы по плечам рассыпятся. А плечики покатые, мягкие… Галя была очень красивая, как будто её ангелы лепили да с небес на землю спустили, чтобы люди такой красотой любовались…
После баньки Галя всегда наливала себе и мужу квасу, долго сидели еще, разговаривали, пели песни или просто молчали, обнявшись и слушая, как падают в саду яблоки…
Сегодня всё по–другому, пусто, одиноко. В первый раз так…
Быстро закруглившись, Иван ушел в дом, вынул консервы, понюхал.
— Фу ты–ну ты, просрочка…
Полез в морозилку. Галя всегда держала там запасы – пельмени, котлетки, что–то ещё.
Около девяти позвонила Галина, быстро сказала, что всё хорошо, просила не беспокоиться и завтра ей не звонить.
— Я сама, когда освобожусь, тебя найду. Как ты? — вдруг нежно спросила она. — Дождь такой… А помнишь, как тогда, в Геленджике, мы попали в грозу и прятались на детской площадке…
Иван кивнул.
— Помню, у тебя еще тогда босоножки порвались, и я нёс тебя на руках до самого санатория. Галь, а может ну её, эту косметическую операцию, а? Собирайся, я за тобой приеду, на даче поживем? Я баню топил, но всё как–то не то…
Галина улыбнулась. Ваня не видел, но по дыханию догадался.
— Нет, да я скоро вернусь, напаримся ещё! Кате позвони, чтобы не волновалась, ладно? — опять заспешила она. — Ну пока, родной, целую!
Вот, точно! Иван даже закашлялся. Он же жену не поцеловал на прощание! Вот растяпа, вот разгильдяй! Наговорил ей столько всего, сердился, а поцеловать надо было все же…
— И я тебя целую, Галчонок! Катюше позвоню, все передам. Отдыхай там…
Устроившись на диване, Иван Михайлович долго не мог уснуть, мерзла поясница. Раньше Галя прижмется к нему, согреет, а сегодня пришлось вторым одеялом накрываться. Во сне мужчине всё казалось, что толкает его Галя, мол, пора на работу. Он вскакивал, смотрел на часы, ника не мог понять, где он вообще, потом вспоминал, вздыхал и укладывался снова…
Утро выдалось солнечное, быстро подсохла трава, застрекотали кузнечики, выпорхнули из–под листочков бабочки. Ваня, наскоро попив кофе, вынул из сарая триммер, растянул по дорожке провод, стал косить.
Задумавшись, резанул Галочкину розу. Она только–только дала молодой побег, а на конце второго, уже одеревеневшего, был крупный, ярко красный бутон… Растение подкосилось, упало в скошенную зелень.
Вот сейчас бы ему, Ване, досталось. Галина как будто чувствовала, что нанесен урон её саду, даже если была в глубине дома. Она тут же выскакивала на крыльцо, упирала руки в боки, начинала ругаться.
— Да что же это такое?! Ты мне в который раз цветы губишь! Ваня, я даже колышек поставила, чтобы ты видел, ну что же это такое…
И ругалась, и ругалась, конца–края её гневу не было…
А тут тишина… Внутри все замерло, розочка в капельках вся лежит на траве, а Галя и не знает. Может быть вообще выкинуть её, скосить под корень, да и сказать, что не было её вовсе? Иван задумался, потом покачал головой, поднял цветок, отнес в дом, поставил в вазочку.
— Егор Петрович! — крикнул он соседу. — Когда к нам из питомника приезжают?
— Чего, опять розу скосил? — усмехнулся мужчина. — Сегодня, после часу. Ты сорт–то помнишь?
— Неа… — с досадой ответил Ваня.
— «Бархатная мантия». Запомни! — поднял указательный палец вверх Егор Петрович. — Мы тогда вместе с твоей женой покупали саженцы, у меня не прижился, а у неё…
Оба вздохнули…
… Галине не спалось. Она все ворочалась, в животе от того, что почти не ужинала, иногда бурчало.
И чего она устроила, почему всё, как есть, мужу не рассказала? Тоже мне, тайны мадридского двора… И Надежда Васильевна отругала.
— Ты что! Мало ли, может, придется тебе тут помогать, иногда швы плохо заживают, другим ходить начать больно. А ты… — отчитывала она пациентку.
— Да я как–то не хочу свои проблемы на него вешать… Дело же женское, интимное, вот я и не… Он больницы не любит, зачем его волновать… — лепетала Галя.
— А кто их любит, эти больницы–то?! Прям обмирают люди, как сюда хотят! Видала, какие очереди в приёмном? Это потому, что нравится всем по больничкам лежать. Ага… Галя, дорогая, миома – она и в Африке миома. И что тут такого? Ты уж прям накрутила себя, будто что позорное у тебя! Галя, вы же муж и жена, понимаешь? Одна вы сатана! Тебя резать буду, а у него сердце заноет.
— Нет… Он болезни не любит, всегда смурнеет, когда я хвораю, будто лишние беспокойства ему. У нас не принято как–то…
— Болеть не принято? А может быть это ты так всё поставила? Не принято, так приучи, займись просвещением! Ладно, ужин легкий, завтракать нельзя. Напиши мужу, Галина, это важно!
Надежда Васильевна ушла, строго оглядев Галиных соседок, поправила одеяло одной, другой велела померить температуру…
Галина раза четыре принималась писать мужу сообщение, подбирала слова, стирала, писала снова, а потом выключила телефон и повернулась на другой бок. Ничего, меньше знает — крепче спит!..
Её забрали в операционную рано утром, часов в девять. Надежда Васильевна специально поставила свою протеже первой…
… Иван подошел к продавцу, поинтересовался, есть ли «Бархатная мантия».
— Да вы что, молодой человек! — сокрушенно всплеснул руками агроном. — Давно уж нет. Как вымерзли у нас в эту зиму, никак не возродим… Вы вот на эту взгляните, очень похожа, даже цветок крупнее! «Пурпурная бестия», очень морозостойкий сорт.
Продавец показал на крепенький саженец в большом горшке.
Иван посмотрел на фотографию цветка, прикреплённую рядом, почесал затылок. И тут захотелось вдруг позвонить Гале, прямо сейчас, не ждать ни секунды, услышать её голос, признаться в том, что сгубил розу, спросить, что теперь делать. Но Галочкин телефон был выключен…
Пришлось купить «Бестию»…
Всё как–то валилось из рук, триммер уже не завелся, сломалась пила, пока Иван убирал яблоневую ветку. Приходил Егор Петрович, всё про Галину выведывал, где и чем занята. Иван Михайлович даже рассердился.
— Ну что ты всё про жену мою?! Влюбился? Нет? Так и кончено! Пилу дашь на время, у моей цепь полетела.
Егор принес пилу, стали вместе расчищать укропную грядку…
После обеда зазвонил лежащий на перилах крылечка телефон.
— Катя? Привет, — улыбнулся Иван Михайлович.
— Привет, пап. Я сегодня ночью прилетаю. Как у тебя дела? К маме ты когда поедешь?
— В смысле прилетаешь? Я к маме пока не собирался, она выгнала меня, сказала не лезть. Да там что–то ерундовое, как я понял, она даже говорить не стала, только сказала, мол, косметическое. Слово это дурацкое…
— В том смысле, папа, что мама в реанимации, ей удаляли… Ну, в общем, это уже подробности, но её можно навестить завтра, когда переведут в палату. Она опять всё скрыла? Боже мой, как это всё надоело, эти ваши тайны! То ты клеща подхватил, молчал, то она ногу порезала тогда на море, молчала, теперь до чего докатились…
Катя ругалась на отца, а тот, застыв, слушал её и угукал, потом бросил трубку, схватил ключи и, наскоро всё убрав и заперев дачу, поехал в Москву.
— Случилось что, Ванька? — крикнул Егор Петрович.
Но мужчина только махнул рукой, посигналил и был таков…
…— К Кравцовой можно? — обгоняя друг друга, вбежали в больницу Катя и Иван Михайлович, сунулись вместе в окошко, толкаясь и перекладывая в руках сумки.
— Посещение по одному. Кравцова уже в палате, можно будет навестить её через двадцать минут. Пятый этаж. На кого будем пропуск выписывать? — строго оглядев посетителей, поинтересовалась женщина. — Паспорт даём.
Иван первым протянул свои документы, но Катя, схватив его за руку, зашептала:
— Давай первой пойду я, мама будет смущаться, мало ли там что, понимаешь? — Катя приподняла брови. Иван ровным счетом ничего не понимал, но кивнул, послушно уступил дочери место. Она быстро взяла пропуск, пошла к лифту.
— Халат, женщина! Наденьте халат! — крикнула медсестра. Катя послушно вернулась…
Иван Михайлович попал к Галине вечером. Катерина предупредила, что мама очень стесняется своего вида, что растрепаны волосы, что лицо бледное, уставшее.
— Да какая мне разница?! Ну я ей устрою! Ну я её так отругаю! — кипятился мужчина, ходя туда–сюда перед Катей. — Удумала такие вещи скрывать! А если бы… Если бы… А мы даже толком не попрощались! — закричал он.
— Не шуми, люди же смотрят! — покраснела Катя.
— Вот! И мать твоя такая же – люди смотрели, она меня из приёмного покоя выгнала. Люди смотрят… Ухххх…
Иван Михайлович вошел в палату, стараясь не смотреть на лежащих по койкам женщин. Быстро подойдя к Галиной кровати, он не удержался, гаркнул:
— Ну, довольна?! У меня всю ночь сердце болело, думал всё! Помирать будешь, тоже скажешь, что «косметическое» с тобой случилось? Галя, ну ты что! — уже тише заговорил он, сел рядышком, стал гладить жену по руке.
— Извини, я думала, так лучше. Ну что вы будете дергаться, волноваться… Прости, пожалуйста…
А дальше они просто сидели и молча смотрели друг на друга. Ваня так и не сказал, что сгубил «Бархатную мантию», а Галя не рассказала, что ждет биопсию, очень боится. Об этом она расскажет потом, а сейчас просто тишина и его, Ванин, взгляд.
— Какая хорошая у вас любовь, Галочка, — прошептала соседка, когда Иван Михайлович ушёл. — Тихая такая, высокая. Мой придет, начинает выспрашивать, что и как, мне неудобно говорить, а он не понимает…
— Знаете, — вздохнула Галя. — А я вот жалею, что не дала возможности расспрашивать, выяснять. Я всё скрывала, говорила, что ерундовая операция у меня.
— Не доверяете ему?
— Он тоже так подумал. А я просто беспокоить не хотела. Ну теперь всё наладится, я выпишусь, будет всё по–другому! — уверенно сказала Галя.
Утром в палату влетела Надежда Васильевна.
— Галя! Меня вечером допрашивал твой муж. Галя, это ужасно! — зашептала она, наклонившись к пациентке.
— Извините… — натянула одеяло до подбородка женщина.
— Нет, как ты вообще с ним живешь?! Даже не так, как он с тобой живет?! Ты год обследовалась, мониторилась, а он вообще не в курсе? Это предательство, Галя. Вы – единое целое, а ты откололась. Ох, какой у тебя муж! Какой муж, Галочка! Так дотошно меня даже профессор на экзамене не допрашивал! Это не мужчина, это Геракл какой–то! Галина, если будешь разводиться, скажи, я подберу! Нет, какой мужчина…
Надежда Васильевна вышла из палаты, а Галя лежала и улыбалась. Она впервые за много лет стала опять ревновать своего мужа к чужой женщине…
На выписку Иван Михайлович приехал в костюме, при галстуке и с букетами цветов.
— Кому столько? — поинтересовалась Катя.
— Надежде Васильевне, потом ещё одной даме из Галиной палаты. Она вдова, надо её приободрить. Ну и твоей матери конечно. После косметических процедур, Катенька, положено дарить женщинам цветы! — подмигнул мужчина дочери.
Та улыбнулась.
— Ой, вон, идет, ну опять сама, сумки тащит! Пап, иди к врачу, а я маме помогу! — крикнула Катя, поспешила вперед.
Иван Михайлович обогнал её, неловко, едва не уронив цветы, обнял жену, закрыл глаза, только сейчас монументально осознав, что они пережили вместе.
— Галочка, привет, родная! Вот, это тебе букет, а это вам, Надежда Васильевна! — сунул он лилии подошедшему доктору. — Ой, а это вашей Елене Николаевне. Передайте, пожалуйста, я специально выбирал, чтобы не пахли. Скажите, от тайного поклонника, а то она такая несчастная лежит… — суетился Иван, взял жену под локоток, повел к машине. — Ничего, Галочка, все хорошо. Дома я прибрался, еды наготовили с Катей, ты только отдыхай побольше. Фёдор обещал найти медсестру, которая будет приходить, перевязку делать. Галя… Галя, как же я по тебе скучал! — добавил он шёпотом.
Галина поймала его руку, прижалась раскрасневшейся щекой, кивнула. Она тоже соскучилась, как будто сто лет не виделись. Нет, больше она так не станет делать, если что–то случится, всё сразу расскажет, потому что ближе Вани и Кати у неё никого нет, с ними всё легче!..
А через две недели Иван повез жену на дачу, где её уже ждала «Бархатная бестия» с едва наклюнувшимся первым бутоном…
