Пятидесятилетие Анна Сергеевна решила отметить. Много лет не праздновала день рождения – по разным причинам. Но тут дата уж очень солидная, да и oтмaзок привычных нет: дeнeг хвaтает, сын Валя не просто взpocлый, но с недавних пор даже pa6oтающий, после cмe*pти мужа уже пять лет прошло…
Не то у нее было воспитание, чтобы праздники в pecторанах заказывать – в ее представлении это все официоз был, не по-семейному. Сама наготовила, сама дом прибрала. Валя помог – и мебель расставил, и 6yтылки с напитками тяжелые из магазина принес. Хотя для него предстоящее мероприятие обещало быть скyчным – в гости ожидались люди исключительно стapшего поколения.
Пришли две подруги с pa6oты с мужьями; сестра двоюродная, тоже с мужем; соседка Галя, без мужа, paзвeдeнка. И Лиля.
Лиля впервые в семейное гнездо Анны Сергеевны попала, хотя знала ее хозяйка с самого ее, Лили, рождения. Была она девочкой из соседней квартиры, и почти на десять лет младше. Как уж получилось, что такие разные люди, как Анна и Лилия, сорок лет связь поддерживали – о том ни одна из них не распространялась. Прочие же гости праздника про Лилю слышали, но видели ее впервые.
Лиля была роскошна! Высокая, с «гитарной» фигурой и лицом греческой Афродиты. Ну пусть не Афродиты, пусть Геры или Афины, но все равно дамы с Олимпа. А еще прекрасные волнистые золотистые локоны, умелый макияж, нарядное платье, эффектно облегающее все достоинства и умопомрачительный аромат каких-то экзотических духов… Лет на десять моложе своего возраста выглядела Лиля, однозначно! И была она притом не Золушкой, не Гердой, а настоящей королевой!
Работа, правда, у нее была не совсем королевской – секретаршей в приемной главврача крупного медицинского центра. Но, пожалуй, больные от одного вида такой секретарши должны были лучше себя чувствовать! А их родственники – преисполняться веры в чудесные возможности современной медицины.
Вале, сыну, недавно сравнялось двадцать три годочка, диплом как раз получил, на работу устроился. Карьеру делать собирался… Но от одного вида Лили, от духов ее ума начисто лишился, форменным образом с катушек снесло парня! После именин Валя немедленно вызвался проводить неожиданную прекрасную гостью домой. Сидел с нею рядом в такси – сердце из груди выпрыгивало. На пороге квартиры остановиться просто не смог – словно рука невидимого великана дальше протолкнула. Но Лиля не протестовала. Ни против вторжения, ни против того, что дальше было.
Анна Сергеевна все поняла еще тогда, когда Валя исчез, отправившись «проводить» Лильку. И сразу пожалела о том, что пригласила ее. Однако оставалась надежда на то, что сын, справившись с приступом любви с первого взгляда, вновь обретет способность соображать. Поэтому отчитала его только за то, что исчез, не предупредив – когда заспанный Валя с хмельными глазами все же появился утром на родительском пороге.
Однако здравый смысл к сыну не возвращался. За первой ночью последовала вторая, потом еще и еще… А потом Валька безапелляционно заявил, что женится на Лильке и будет жить с нею, это единственный его шанс на счастливое будущее. И еще много всего, но о том же самом.
Анна Сергеевна долго молчала, собираясь с мыслями и с силами.
– Валя, не сходи с ума! Она старше тебя почти на двадцать лет! Да, сейчас она еще очень хороша, но это уже ненадолго. Попробуй хоть представить: вот тебе тридцать пять, а твоей жене за пятьдесят! На меня вот хоть посмотри, думаешь, Лилька такой через десять лет не будет?
Валька только отмахнулся:
– Мама, люди разные бывают, и ваши старые представления насчет того, что муж непременно должен быть старше жены, давно никого не волнуют! Лиля прекрасна, очаровательна, и я ее люблю! А ты и десять лет назад такой была – ну, ничего не поделаешь, гены!
Анна Сергеевна усмехнулась кривовато. Ну да, у молодежи все просто: старятся все, кроме них и тех, кто ими избран, и вообще у всех гены плохие, только они супермены!
– Какая любовь, ты о чем? Ты знаком с нею без году неделя, ничего о ней не знаешь, и о любви рассуждаешь? Это не любовь, а бурление, не будем уточнять, где! Я думала, что смогла научить тебя относиться к таким вещам серьезно!
– Я и отношусь серьезно, мама! И потому намерен жениться, а не свободные отношения разводить. Я взрослый, и пожалуйста, не надо решать за меня! Дай мне жить своей жизнью, и мы все будем счастливы: ты, я и твоя подруга, которая станет моей женой!
– Да не будем мы счастливы, ибо ничего хорошего из этого не выйдет!
– Мама, перестань! Я сказал – не трогай мою жизнь! Если ты начнешь вмешиваться – не прощу!
Но на следующий день вечером для Вали и Лили все закончилось. Заветная дверь не открылась, и Лиля сквозь нее сообщила нетерпеливому кавалеру, что их связь – ошибка. Подурили, и будет.
– Если тебе мать что наговорила – не обращай внимания! Я тебя люблю, и мы и без матери проживем отлично! – кричал Валя в бездушный металл коричневого цвета с издевательской ухмылкой замочной скважины. Ноль результата.
Домой он явился не человеком, но ангелом мщения.
– Что, добилась своего? Влезла не в свое дело? – напустился он на мать. Та была бледна, но все же твердо кивнула. Валя заметался по квартире, бросая в сумку какие попало вещи.
– Шантажистка! Чем ты Лилю запугала, что она от меня отказалась? Мы друг для друга созданы, а ты сломала наши жизни! Но я тебя предупреждал – не прощу! У тебя отныне сына нет! Можешь меня не искать, я для тебя умер, как и ты для меня!
Он выскочил за дверь, а Анна Сергеевна устало опустилась на диван. Да, слишком повадились в последнее время из каждого утюга про детские травмы вещать. Вот и ставят эти «травмы» выше всего прочего, даже выше любви и здравого смысла. И неважно, что «дитенку» двадцать четвертый год пошел.
***
Практика показывает, что «страшные детские травмы» очень быстро зарубцовываются – особенно у двадцатитрехлетних детишек. Валька перекантовался пару дней у приятеля, потом комнату задешево снял у тихого мужичка-выпивохи. Лиля держалась твердо, не желая иметь с ним дела, и он смертельно обиделся в конце концов и на нее, за трусость и пренебрежение его чувствами. Назло ей и матери, двум подружкам, сломавшим его судьбу, решил стать таким успешным и процветающим, чтоб все обзавидовались.
Дело пошло, надо сказать – авторитет Вали на работе начал быстро расти, повышение в ближней перспективе замаячило.
А через два года встретилась ему на пути веселая, нежная юная Катенька, и жизнь и вовсе наладилась.
Правда, для молодой жены сочинил он страшную историю о том, что мать его оставила маленьким, ушла неведомо куда. И на могилу к отцу старался Валя ездить в те дни, когда матери там не должно было быть – он-то знал, когда она на кладбище бывать предпочитает! Обещал не простить ее стремления строить его жизнь за него – и не прощал.
***
Когда его неожиданно окликнули в магазине «Валей», Валентин Викторович сперва не воспринял это на свой счет. Слишком давно «Валей» он был только для жены да пары приятелей, а другим прочим удобнее было главного инженера градообразующего предприятия по имени-отчеству величать. Но потом его носа коснулся тягучий, сладковатый аромат, и Валентин Викторович внезапно снова стал Валей…
Он был счастлив с Катей, гордился сыном и дочерью и ни на что не променял бы свою семью. Но изредка, время от времени, ему все же мерещился аромат духов Лили – как некий забытый сон, как страница недочитанной книги. Он не забыл этот запах – и встретил его. Двадцать лет спустя. Двадцать два года, если быть точным.
Он медленно повернулся – и случилось то, что в современных рассказах часто описывают выражением «челюсть об пол клацнула». Ибо стоявшая перед ним женщина совершенно не походила на Лилю из его воспоминаний! Она походила на чью-нибудь бабушку!
Нет, конечно, это не была дряхлая седая старушка. Лиля оставалась подтянутой, одета была скромно и строго, но относительно модно. Даже цвет волос был тот же!
Но кожа ее рук, сжимавших сумку, уже напоминала немного пергамент, на носу красовались очки, а в глубине золотистых волос предательски проглядывали грязно-белые корешки. Лицо богини поплыло, утратило четкость, губы истончились, глаза утонули под нависшими веками, на коже выделялись темноватые пятна… Вполне милая женщина, в общем. Но бабушка!
Лиля всмотрелась в его огорошенную физиономию и недобро усмехнулась:
– Да, Валька, шестьдесят два годика мне стукнуло! На пенсию вышла, давление шалит, артроз в коленях обнаружили, накраситься не могу нормально – дальнозоркость, в очках не покрасишься, а линзы эти не про меня, противно мне в глаза что-то пихать! А ты, смотрю, добрым молодцем – и выглядишь прекрасно, и одет недурно!
Валентин Викторович глупо стоял и хлопал глазами. Лиля уверенно подошла и подцепила его под локоток – как бабушка великовозрастного внучка:
– Пошли-ка, Валя, выйдем отсюда в какое-нибудь менее людное место! Парой слов перекинуться надо.
***
«Менее людным местом» была признана скамеечка в сквере.
– По твоей физиономии, Валька, хорошо видно, насколько я тебе ныне приглянулась. Как, хочешь сейчас меня в жены?
Валентин старался сдержаться, а все же непроизвольно дернулся в сторону. Лиля усмехнулась:
– Валька, а ведь я была бы твоей женой, если бы не мать твоя, Анна! Ходил бы ты сейчас всюду со мной под ручку, к докторам в поликлинику меня возил, зубы мне вставлял… Ну или ты давно бы бросил меня на произвол судьбы, проклиная за то, что молодость твою заела. Или гулял бы от меня налево, направо и по диагонали…
Вспомнилось все и сразу. Как мать отговаривала жениться, как он ушел из дому едва ли не в чем стоял…
– Я с детства непутевая была, с меня взятки гладки. Если бы не Анна – плохо закончила бы, еще в юности. Распустила сопли – молодой да красивый внимание обратил, любовь-морковь… Чуть тебя не загубила, да себя совсем в скотину не превратила. Обиделся, небось, когда я с тобой говорить перестала?
Валентин передернулся:
– Я знаю, что это мать моя устроила! Не могла поговорить нормально, что ли? Или мы с тобой могли бы нормально поговорить…
– А ты слушал, когда с тобой нормально говорили? Вот ушами – слушал? Или все голос совсем другого органа заглушал? Честно тебе скажу – и я поначалу не слушала, бабочки в животе у меня вместо ушей были. Только Анна меня опомниться и заставила. А вот как она это устроила – рассказать могу.
Валентин ничего не сказал, но молчание – знак согласия.
– Мои родители были то, что сейчас называют «людьми в трудной жизненной ситуации», а по-нашему, по-старому – алкаши и тунеядцы. И мне такой быть на роду написано было, да неизвестно почему Анне, соседке, я приглянулась. Стала она мне кем-то вроде тетки или сестры старшей. Подкармливала, одежку чинила-стирала, уроки учить заставляла. Но, конечно, как следует не тянула – совсем безнадежной я не была, но проблем немало создавала. И влипла однажды по молодости и дурости – кражами с одной компанией заниматься начала. Поймали нас, понятное дело.
Тут Валентин даже заинтересовался – очень как-то не вязалась Лиля с компанией трудных подростков. Она снова усмехнулась:
– Сидеть бы мне в колонии, да Анна и тут вмешалась. Она правильная всегда была, совсем правильная. На поруки меня взяла. Я в компании самой молодой была, сделали мне скидку. Но бросила я эти дела не потому, что колонии испугалась. Просто спросила я Анну, зачем она меня выручила, ведь на нее многие из-за этого косо поглядывать стали. И знаешь, что она ответила?
Валентин продолжал молчать, и Лиле пришлось снова все брать на себя:
– Она сказала, что если любишь – не думаешь о том, как помощь дорогому человеку на тебе скажется. Ты его все равно выручишь – любым способом. Она это главным правилом любви называла. И вот после этого у меня все по-человечески более-менее пошло. Делопроизводство изучила, секретаршей стала, благо видная. Ну, личная жизнь сикось-накось была, но это уж не преступление, а просто глупость. А в остальном нормально все сложилось. Вот об этом Анна мне напомнила да спросила, хватит ли мне совести сыну ее жизнь испортить.
Валентин перевел дух.
– Можно было подождать, дать попробовать, со временем я бы и сам все понял!
– Ух ты, какой! Попробовал бы, значит, а потом отставил меня – не понравилась! И сиди, значит, Лилька-старуха, да помни, что молодые годы мои убила! Это по-мужски, по-твоему? Это любовь? Эх, Валька, как с тобой, толстокожим, жена твоя живет?
– Но матери-то так удобнее было бы, ведь тогда бы я не ушел из дому!
– Валька, ты и сейчас ничего не слышишь! – рассердилась Лиля всерьез. – Главное правило любви! Повторить тебе его? Анна была согласна на все, лишь бы у сына ее вымечтанного, единственного, да у меня, «племянницы» непутевой, десятилетиями опекаемой, жизни не испортились! Не желал ты разумные доводы слышать – что ей оставалось? Перед ней был выбор: ее загубленная жизнь или наши! А она – человек, который о любви не понаслышке знает!
Валентин молчал. Лиля поудобнее перехватила свою сумку.
– Я ей позвонила вскоре, прощения попросила. Дошло до меня, куда мои жизненные радости могли меня завести. Хотела тебя найти да мозги прочистить, но Анна не велела. Сказала, сам должен понять. Но сейчас ты мне действительно случайно встретился, а насчет того, что в такой ситуации делать, я никаких обещаний не давала. Вот, ты все знаешь. А мне пора. У меня ведь, кстати, все неплохо устроилось. Замуж я вышла на старости лет! За нашего завкардиологией. Буду вместе с хорошим человеком вечер жизни коротать!
***
Она встала и двинулась прочь. Валентин едва успел крикнуть ей вслед:
– А мать-то жива?
Лиля обернулась:
– Жива – в той же квартире живет. На пенсию вышла. Здоровье пошаливает, но тут я кое-чем помочь могу, все-таки знакомства полезные остались, да и муж работает еще. Она знает, что у тебя все сложилось, внуками гордится.
И Лиля, Лилия Васильевна, пошла прочь – бабушка, спешащая домой, с дедушкой поболтать, пирожков напечь, пока сил еще вдосталь. Валентин остался сидеть на лавочке – слишком много мыслей было, чтобы шевелиться.
Придется ведь как-то объяснять Кате и детям, откуда мать его взялась, и как оно все на самом деле с нею вышло. А дети уже большие совсем, и вопросы будут задавать неудобные. И к матери как подойти и что ей говорить?
Почему-то вспомнился эпизод из легендарного старого фильма. О любви.
– Что ты сделал ради любви к девушке?
– Я отказался от нее.
И еще подумалось: сумеет ли он обречь себя на враждебность или равнодушие собственных детей, если не будет способа иначе направить их на правильный путь? Он ведь уверен, что любит их…
