— Светка! Где ты есть?! Ну, только попадись мне! Домой можешь не возвращаться! Слышала меня?! Не пущу!
Маленькая девчонка лет пяти, забившаяся в заросли лопухов у забора небольшого деревенского дома, сидела на прогретой солнцем земле закрыв уши ладошками и что-то мычала тихонько себе под нос.
Пусть зовет!
Света не слышит!
Если бы еще можно было закрыть глаза и не видеть дородную красивую женщину, стоявшую на крыльце бабушкиного дома! Но нельзя! Иначе она найдет Свету. Так уже было. Тогда Света спряталась за будкой Шарика и сидела тихо-тихо, да так, что даже уснула. А проснулась от того, что ее наградили увесистым шлепком, а потом так оттаскали за ухо, что Света боялась потом к нему даже притронуться. Так болело!
Красивая женщина Свете не мама. Это тетя Настя. Мамина сестра. Свету она не любит, потому, что та «безотцовщина». Что это значит, Света пока не знает, но догадывается. У Сашки, соседа, спрашивала. Сашка уже взрослый. Ему целых одиннадцать лет. И знает он куда больше Светы. Сашка сказал, что это значит, что Света никому не нужна. У нее ни отца, ни матери. Только тетка и старенькая бабушка. Бабушка помрет, и Свету придется забрать тетке, а та этого совсем не хочет. У нее своих детей хватает. Так и сказала.
— За что мне такое наказание?! Мама! Что ты молчишь! Это же все ты! Баловала Наташку, пока она в подоле не принесла, а теперь, что делать?! У меня квартира не резиновая! Толкаемся там, как селедки в бочке! Я, муж, двое детей и свекровь! И все это в двух комнатах! Куда ее?! Да и зачем?
— Нельзя так, Настя! Она же тебе родная!
— Она мне никакая! Я ее не просила рожать! И Наташке говорила, что ничего у нее с этим ее «любимым» не получится! Права я была?! Конечно! Наташки теперь нет, а этот сгинул, как черт перед заутреней!
— Ребенок-то чем перед тобой виноват?
— Да ничем! Обуза… Не могу, я, мам, понимаешь? Сил нет! Свои чудят… Не напасешься на них! Бьюсь-бьюсь, пытаясь хоть какую-то лишнюю копейку заработать, а все без толку! То один стекло в школе разобьет, то другая джинсы новые просит… А, где я им столько денег возьму?! Нашли миллионершу! Отец-то их и в ус не дует! Зарплату получит и ходит гоголем! Я, мол, в семью все до копейки! А то, что там и вправду копейка, которую и не видать – так это его не волнует! Я на двух работах вкалываю, а он на одной устает, бедняжка! И работа-то – не бей лежачего! Сядут в кружок и в потолок плюют полдня, пока начальник по шее не даст! Тогда пойдут, поковыряются немного. И довольные! Как жить, мам?!
— Прости, дочка, что помочь тебе ничем не могу… А только сдавать в детский дом дите при живой родне – это грех!
— Грех этот, мама, не мой!
— Да кто ж спорит!
— Не смогу я ее полюбить, понимаешь ты это или нет?!
— А, и не надо! Главное, чтобы в семье жила! Стыдно… Ох, Настя… Разве не ты говорила, что легче жить бы было, если бы тебя любили? Вот и ей надо, чтобы любили… Живая душа…
— Душа… Душу, мама, баснями о любви не накормишь, если она живая! Есть все равно попросит. А где взять? Не скажешь? Да и про любовь ты не очень-то рассуждай! Прошло то время, когда она мне нужна была! Баста! Выросла девочка… Поумнела…
Света из этого разговора, который слушала, забившись под бабушкину кровать, не поняла и половины. Но запомнила почти все. Воспитатели в детском саду всегда хвалили ее. Говорили, что память хорошая. Вот Света и старается. Слушает внимательно, а потом пересказать может все-все – слово в слово!
— Светка! Сколько можно звать?! Сейчас не появишься – голодная спать ляжешь! – тетя Настя снова появилась на крыльце, но ненадолго.
Бабушке опять было плохо и ее стоны Света слышала даже в своем укрытии, хотя забор и лопухи были далеко от дома.
Ну и пусть голодная! Зато не битая! Знает Света, зачем она тетке понадобилась! Та с утра приказала Свете пол вымыть и ступеньки на крыльце. А Света забыла. Заигралась. Сашка ей свою старую машинку подарил, которая красненькая и без одного колеса. Но Света и такой рада! У нее игрушек немного. Старая кукла Маруська, которой бабушка платье сшила из носового платочка, пока еще не лежала и не плакала. И зайчик серенький с одним глазом. Его Света больше всех любит. А еще мамины бусики. Красивые! Синенькие! Маме их папа подарил. Так бабушка говорила. А еще говорила, что им грош цена в базарный день. Да только Свете все равно сколько они стоят. Она раскладывает нитку с бусинами на ступеньках крылечка, и это у нее и море, и горы, и дракон, как в той книжке, которую брать нельзя с полки. Бабушка не разрешает! Говорит, что Света ее порвать может.
Это обидно!
Света никогда книг не рвала! Они ей нравились! Даже те, что без картинок. Буквы она пока далеко не все знает, но три уже выучила. И когда видит их на грядках книжных строчек, очень радуется. Если их узнает, то и другие узнает тоже, когда выучит! Нужно только постараться немножко.
Вечер накрывает двор легким одеялом душной темноты. Звенят над ухом комары и Света вздыхает. Идти пора. Поесть, наверное, уже не дадут, но тетя Настя уже несколько раз пробежала туда-сюда по двору, управляясь по хозяйству, а, значит, устала. На Свету у нее уже сил не останется. Поругается немножко и все.
Света вылезает из своего укрытия и топает к крыльцу. А там уже сидит на ступеньках хмурая тетя Настя.
— Явилась? Горе мое… Где ты лазила?! Вся чумазая… Иди в дом!
Света выдыхает. Нет, не будут ее сегодня больше ругать. Даже взрослые устают от крика. Можно пойти к бабушке, прижаться щекой к ее сухой горячей руке и подождать немного. Боль отступит, отпуская бабушку на время, и она пожалеет Свету. Это главное за весь день. Легкое касание, тихий шепот и слова…
— Люблю тебя, моя маленькая! Люблю…
Больше Свете никто таких слов не говорил. Мама не успела, а тетя Настя, похоже, и не знала их. Света как-то слышала, как она упрекала бабушку в том, что та «мелкой» их говорит, а «собственной дочери» ни разу не сказала.
Света ей не верит. Не может такого быть. Просто, взрослые странные. Плохое помнят, а хорошее забывают почему-то. Света даже спросила как-то у тети Насти, зачем она так делает. Это же, как болячку на ранке ковырять. Отдерешь корочку, и снова больно. И так много раз, пока не заживет совсем… Но даже, когда заживет, если болячку отдирать все время, то шрам остается. Спрашивается – зачем тогда? А потому, что «руки чешутся»! Так бабушка говорит, и ругает Свету, когда она так делает. Интересно, а когда не любят, тогда что болит? Душа? Бабушка говорила, что это так. И что же тогда там так чешется, в этой душе, что хочется взрослым все время снова себе больно делать? Странно это…
Если бы Свету спросили, она бы сказала взрослым, что сделать надо, чтобы всем хорошо было. Бабушке – сказать тете Насте: «Я тебя люблю!», и пожалеть ее, так как Свету жалеет вечерами. Это же так просто! Взять, и пожалеть! А тете Насте… Разрешить бабушке это сделать… Тетя Настя сильная! И очень умная! Но Свете ее почему-то жаль… Ведь, судя по тому, что тетя Настя говорит, никто ее не любит… И не любил никогда. Врет, конечно, что совсем никто. Но и не плакала бы она по ночам в подушку, если бы любили! Света знает. Потому, что сама плачет… Знает, что когда бабушки не станет, ее тоже никто любить не будет…
Бабушка погладила Свету по голове, сказала свои слова и отпустила.
— Иди, детка! Спать пора!
Света привыкла ее слушаться. Она разворачивается и уходит, не замечая, как бабушка крестит ее в спину, что-то шепча.
Очень хочется пить, и Света крадется на кухню, гадая, там ли тетя Настя.
Она там…
— Что ты?
— Водички…
— Много тебе с той водички… — ворчит тетка и наливает стакан молока и ставит перед Светой тарелку с картошкой и большим куском хлеба. – Ешь! Я воды нагрела. Маму обмою, а потом — тебя. Чумазая, как чертушка!
Тетя Настя, проходя мимо Светы, машинально гладит ее по голове, и та вдруг делает то, что давно хотела. Соскальзывает с табуретки и обнимает ноги тети Насти. Выше-то не дотянуться.
— Что ты? – тетя Настя, переполошившись, испуганно отстраняет Свету от себя. – Что?
— Я тебя любить буду. Если никто не хочет… Можно?
Вопрос остается без ответа. Тетя Настя почему-то плачет и убегает из комнаты, оттолкнув от себя Свету. Но та почему-то знает – это ничего… не страшно… Теперь можно спокойно поесть и выпить свое молоко. А тетя Настя поплачет и успокоится. Но ей уже будет не так больно… Сильно легче не станет. Света почему-то это тоже знает. Но если даже немножечко станет, это уже хорошо! Ведь Свете хватает той минутки рядом с бабушкой вечером, чтобы думать потом не о плохом, а о хорошем… Может, и у тети Насти так получится? Если человек о хорошем думает, ему всегда легче становится. Даже, если его кто-то обижает…
Тетя Настя возвращается в кухню, наливает в таз теплой воды и моет Свету. Молча моет. Не кричит. И мочалкой трет почему-то странно. Легонько так… Не как обычно.
— Иди! Ложись. Пора!
Короткий приказ отдан и Света выдыхает. Можно пойти в маленькую комнату, где стоит ее кровать, забраться под легкую простынку, укрыться ею с головой, и поговорить тихо-тихо с мамой. Света с ней каждый вечер разговаривает. Понемножку обо всем. Бабушка как-то сказала, что это хорошо. Правильно. И мама ее слышит. Вот Света и говорит с нею. Сегодня, например, нужно будет рассказать маме о тете Насте. А еще о том, что завтра утром Света встанет пораньше и вымоет ступеньки на крылечке, как ее тетя Настя просила. Света любит наводить порядок. Просто забывает иногда, что это надо делать.
Но утром Света ничего не успевает сделать. Потому, что рано-рано ее будит тетя Настя, целует, что вовсе странно, и выпроваживает из дома, где уже ждет Свету соседка бабушки.
— Пусть у вас пока побудет. Нечего ей здесь…
— Попрощаться-то позволишь?
— А надо? Пока не видела – помнить будет живую. Маленькая же еще…
— И то верно. Ладно. Я ее покормлю, и приду помогать.
— Спасибо…
А через несколько дней Света едет на автобусе с тетей Настей в город.
В бабушкин дом она больше не вернется. Его продадут через год, и тетя Настя скажет Свете, что она теперь ее дочка. Теперь уже официально. Слово это Свете неизвестно, но как звучит – нравится.
А еще ей нравится то, что тетя Настя разрешила забрать с собой в город старого зайца, которого бабушка подарила Свете когда-то очень давно. Так давно, что Свете этого зайца новым совсем не помнит. Ей кажется, что он всегда был одноглазый, потрепанный и с оторванным ухом. Правда, теперь оно уже не оторванное. Тетя Настя пришила его. Хотела и глаз пришить, но пуговицы нужной не нашла. Сказала, что потом сделает. Свете не к спеху. Можно и подождать.
Главное, ведь, не это. Главное то, что каждый вечер Света приходит теперь к тете Насте и та делает то, что делала когда-то бабушка. Гладит Свету по щеке и говорит ей слова, которые хочется слушать и слушать… Хоть весь день напролет!
— Я тебя люблю…
Когда тетя Настя впервые так сделала, на следующий же день после того, как бабушки не стало, Света ей не поверила. И потом не верила. Долго. Но всегда отвечала:
— И я тебя люблю!
Теперь Света верит.
Потому, что тетя Настя говорит эти слова не только ей. Но и своим детям. И своему мужу. Ему, правда, не каждый день, но все-таки. И тот ей тоже не верил. Долго. Почти как Света. А теперь – верит. И отвечает. Только, не словами. Еще одну работу нашел. И Свету не выгнал. Сказал, что где двое, там и трое, и пусть Света остается. Поэтому, ему Света эти слова говорит тоже. Иногда…
Конечно, брат и сестра Свету иногда обижают. Но это не страшно. Страшно, когда совсем никого нет. Света не знает, как это, но догадывается. Теперь она уже умеет читать. А в книжках много чего понаписано. Им Света верит. Просто так писать не станут. Зачем свое время на глупости тратить?
Иногда Света вспоминает бабушкин дом, лопухи у забора, большие-большие, как настоящие зонтики. Под ними было так тепло, зелено и уютно… Но теперь туда нельзя вернуться… Да и не надо! Бабушки там больше нет… А Свете и у тети Насти не плохо.
Только одного Света понять не может. Зачем тетя Настя обманывала, когда говорила, что ей не надо, чтобы ее любили?
Это всем надо! Света знает.
