-Так это Кариночка с дочкой. Только она померла уже лет тридцать как.
– А дочка? – удивлённо спросила Альбина Родионовна.
– А дочку сестра вырастила, в первом подъезде она живут, пятнадцатая квартира.
– Альбина Родионовна, нам нужно поговорить о завещании вашего супруга, – нотариус Семён Маркович достал какие-то бумаги.
– О чём? – она удивлённо приподняла брови. – Какое завещание? У него не было никакого завещания. Да и зачем? Я единственная наследница. 
– Вообще-то было. Олег Савельевич составил его пятнадцать лет назад.
– Не может быть! Зачем? – Альбина Родионовна нервно сцепила пальцы. – У нас же нет детей, родители его давно умерли… Ни братьев, ни сестёр… Он что, все эти годы был мне неверен и решил осчастливить свою пассию?
– Не совсем… – нотариус замялся. – Половина имущества по завещанию отходит Юлии Олеговне Стрельцовой.
В кабинете повисла тяжёлая тишина. Альбина Родионовна не могла ничего понять. Это не могла быть другая женщина, фамилии-то одинаковые. И отчество…
– Кому? – голос женщины зазвенел, как натянутая струна.
– Его дочери от первого брака.
Альбина Родионовна резко встала, чуть не опрокинув стул:
– Что за чушь вы несёте? Не было у него никакой дочери! Он бы мне сказал…
– Тридцать пять лет назад Олег Савельевич был женат на Карине Стрельцовой.
Она вдруг вспомнила – каждый год в начале мая муж уезжал в командировки. Всегда один. Всегда в одни и те же дни.
– Думаете, я позволю его семье жить за наш счёт? – строго заявила она, справившись с первым потрясением. – Это какая-то ошибка. Я буду оспаривать завещание!
Альбина Родионовна не помнила, как добралась домой. В ушах всё ещё звучал сухой голос нотариуса, зачитывающего пункты завещания. Тридцать пять лет… Целая жизнь, о которой она ничего не знала.
Сумка выскользнула из рук и глухо стукнулась об пол в прихожей. Остановившись у зеркала, женщина вгляделась в своё отражение. Где-то там, за этим уставшим лицом с покрасневшими глазами, пряталась другая Альбина – та, что ещё утром была уверена, что знает о муже всё.
Как же она ошибалась! Двадцать восемь лет брака – и ни одного намёка. Ни единого слова о дочери, о первой жене. Фотографии, письма, открытки – было ли что-то? Неужели он умудрялся столько лет прятать целую жизнь?
В кабинете мужа всё осталось, как при его жизни. Массивный письменный стол, книжные полки, старое кожаное кресло… Олег Савельевич умер два месяца назад – инфаркт прямо на работе. Она не успела даже попрощаться. А теперь выяснилось, что и не знала того, с кем прощаться.
Альбина Родионовна медленно опустилась в кресло мужа. Кожа всё ещё хранила едва уловимый запах его одеколона. Как часто она заставала его здесь – склонившимся над бумагами допоздна, говорящим по телефону, проверяющим чертежи… И каждый раз он поднимал голову, улыбался и говорил: «Алечка, ты не спишь? Я сейчас закончу».
Алечка… Слёзы защипали глаза. Был ли он искренен хоть когда-нибудь? Или всё это время просто играл роль любящего мужа, пряча за улыбкой свои тайны?
Она должна всё разузнать. Найти доказательства. А может быть, опровержения? Альбина Родионовна решительно выдвинула верхний ящик стола. Бумаги, папки, документы… Где-то здесь должна быть разгадка.
Вот полный текст перипетий:
Ящики стола не дали ничего, кроме рабочих документов и старых квитанций. Альбина Родионовна методично перебирала бумаги, пока среди них не нашла старый конверт. Внутри – выцветшая фотография: молодая женщина с младенцем на руках возле кирпичного дома. На обороте надпись почерком мужа: «Карина с Юлей, май 1989». На краю фото виднелась табличка с улицей и номером дома.
Сердце пропустило удар. Она смотрела на снимок, и реальность происходящего накрывала удушливой волной. Вот они – жена и дочь. Были. Существовали. Только она не знала.
Район старой застройки она знала хорошо – когда-то давно они с Олегом искали там квартиру.
Дом нашелся быстро. А что дальше? Четыре подъезда, пять этажей. По три-четыре квартиры на этаже. Как найти нужную. Альбина Родионовна огляделась. На лавочке во дворе сидело несколько старушек, лет, наверное, на двадцать старше самой Альбины Родионовны. Редкое нынче явление, но вот, встречается же. В её молодости такие старушки знали всё и обо всех в доме. Попробовать?
Альбина Родионовна подошла к лавочке, поздоровалась и показала старушкам фотографию.
Большинство только покачали головой, но одна всё же вспомнила:
– Так это Кариночка с дочкой. Только она померла уже, лет тридцать как.
– А дочка? – удивлённо спросила Альбина Родионовна.
– А дочку сестра вырастила, в первом подъезде она живут, пятнадцатая квартира.
Альбина Родионовна долго стояла перед железной дверью подъезда, собираясь с духом. Наконец решилась позвонить в домофон квартиры.
– Кто там? – женский голос звучал устало.
– Простите… Я ищу информацию о Карине.
Пауза.
– Поднимайтесь на четвёртый этаж.
Дверь открыла худощавая женщина лет шестидесяти. Окинула гостью внимательным взглядом:
– Вы жена Олега?
Альбина Родионовна кивнула.
– Я Вера, сестра Карины. Проходите, – она отступила в сторону. – Я ждала, что рано или поздно вы придёте.
Вера проводила её на кухню, включила чайник, поставила перед ней чашку. Села напротив и начала рассказывать. Говорила тихо, будто боясь спугнуть воспоминания.
– Карина погибла в аварии, когда Юле был год, – она опустила глаза. – Олег тогда совсем растерялся. Молодой, неопытный… Я предложила взять Юлю к себе, пока он не придёт в себя.
Альбина Родионовна сжала чашку так, что побелели костяшки пальцев.
– А потом?
– А потом он встретил вас, – Вера пожала плечами. – Решил начать жизнь с чистого листа. Но дочь не бросил – помогал, навещал. Просто… молчал об этом.
– Просто молчал? – горько усмехнулась Альбина Родионовна. – Двадцать восемь лет молчал?
– Он не хотел делать вам больно. Знал, как вы мечтали о детях…
Домой она вернулась затемно. В голове крутились обрывки разговора, складываясь в неумолимую картину: май – день рождения Юли, «командировки» – встречи с дочерью, денежные переводы – помощь, о которой она даже не догадывалась.
В спальне на туалетном столике стояла их свадебная фотография. Молодой Олег смотрел на нее влюбленнымиглазами. Не соврал ли фотограф, поймав этот взгляд? Не соврала ли жизнь, подарив ей двадцать восемь лет счастья, оказавшегося выдумкой?
Неделю Альбина Родионовна не находила себе места. Мысли возвращались к разговору с Верой, к фотографии, к последним годам с мужем. В памяти всплывали десятки мелочей, которые теперь обретали иной смысл. Телефонные разговоры вполголоса. Внезапные командировки. Долгие часы за компьютером по вечерам – он говорил, что работает, а может быть, писал дочери?
Стук в дверь раздался под вечер. На пороге стояла молодая женщина – высокая, светловолосая, с волевым подбородком. В руках – большая потрепанная папка.
– Здравствуйте, – голос чуть дрогнул. – Я Юлия. Можно войти?
Альбина Родионовна молча отступила в сторону. В горле пересохло. Дочь. Его дочь. Такой же прямой нос, такой же упрямый взгляд…
– Проходи… те, – она запнулась, не зная, как обращаться к этой незнакомке, вдруг ставшей частью ее жизни.
Они сели в гостиной. Юлия достала из папки старые фотографии, письма, открытки.
– Я подумала, вам нужно это увидеть. Чтобы понять.
– Что тут понимать? – горечь прорвалась наружу. – Он лгал мне. Всю жизнь лгал!
– Нет, – Юлия покачала головой. – Он берег вас. И меня. И свою любовь – к обеим.
Она раскладывала на столе свидетельства двойной жизни мужа. Вот открытка с морским пейзажем: «Доченька, с днемрождения!» Старая тетрадь с его почерком – записи о первых шагах, первых словах, первых успехах дочери. Фотографии – Юля в школьной форме, с аттестатом, на фоне крыльца университета…
– Он никогда не пропускал важных событий в моей жизни, – тихо сказала Юлия. – Но всегда просил не говорить вам. Боялся причинить боль.
«Боялся причинить боль…» – эхом отозвалось в голове. Альбина Родионовна вспомнила их первую встречу в институте. Она тогда только защитила кандидатскую, он пришел консультироваться по расчетам. Помнила его взгляд – теплый, чуть виноватый. Теперь понятно, почему.
– Я ведь мечтала о детях, – её голос дрогнул. – А когда не получилось… Он всегда говорил: «Алечка, главное – что мы вместе».
Юлия достала еще один конверт:
– Это вам. Папа написал перед смертью.
Дрожащими руками Альбина Родионовна развернула листок.
«Любимая моя Алечка!
Прости меня. Знаю, когда ты будешь читать это письмо, ты будешь чувствовать себя обманутой. И будешь права. Я должен был рассказать тебе о Юле в самом начале. Но я был молод и глуп. Боялся потерять тебя, боялся твоей боли…
Я любил тебя каждый день наших двадцати восьми лет вместе. Каждый взгляд, каждая улыбка, каждое «доброе утро» – всё было настоящим. И моя любовь к дочери тоже была настоящей. Я не мог от нее отказаться, понимаешь?
Юля выросла замечательным человеком. Она так похожа на тебя – такая же целеустремленная, чуткая, справедливая. Я всегда мечтал, что однажды вы встретитесь. Что сможете понять друг друга.
Прости меня, родная. И не кори себя за то, что не замечала. Я слишком хорошо научился прятать свою тайну. И слишком поздно понял, что эта тайна может разрушить самое дорогое – твою веру в нашу любовь.
Ты была и остаешься главным счастьем моей жизни.
Твой Олег».
Альбина Родионовна подняла глаза на Юлию. По щекам текли слезы.
– Он правда любил вас, – тихо сказала девушка. – И меня. Нас обеих.
В комнате повисла тишина – не тяжелая, как раньше, а какая-то особенная. Словно две женщины, связанные любовью одного человека, наконец-то могли услышать друг друга.
Прошло полгода. Во дворе института, где преподавала Альбина Родионовна, опадали листья. Она шла по знакомой аллее, когда услышала:
– Альбина Родионовна! Подождите!
Юлия догнала ее, чуть запыхавшись. В руках – увесистая папка с документами.
– Защита через неделю, – улыбнулась она. – Хотела показать вам последние расчеты. Вы же обещали посмотреть.
Они шли по аллее – немолодая женщина и ее… падчерица? Нет, это слово никогда не звучало между ними. Просто – Юлия. Просто – Альбина Родионовна. И между ними – незримое присутствие человека, любившего их обеих.
Дома, за чашкой чая, Юлия листала свою диссертацию, что-то помечая карандашом. Точно так же когда-то сидел здесь ее отец – хмурил брови, покусывал карандаш… Альбина Родионовна смотрела на нее и думала о том, как причудливо иногда складывается жизнь.
Она больше не злилась на мужа. Боль обиды постепенно уступила место пониманию. Возможно, он был прав – она действительно не смогла бы тогда принять его дочь. А сейчас… Сейчас все случилось именно так, как должно было.
– У вас его глаза, – вдруг сказала она.
Юлия подняла голову от бумаг:
– И характер, говорят, весь в него. Такой же упрямый.
– И такой же добрый, – улыбнулась Альбина Родионовна.
В этой улыбке была и грусть, и принятие, и что-то новое – то, что связало их общей памятью, общей любовью к человеку, которого обе потеряли. Может быть, именно в этом и был его последний, самый важный подарок им обеим.
