— Все, это не обсуждается — голос Виктора Степановича звучал так буднично, словно речь шла о коробке старых игрушек. — Я ваш дом уже родне пообещал на новый год отдать. Он размешивал сахар в чае, и ложечка позвякивала о фарфор с какой-то издевательской мелодичностью.
Марина замерла с чашкой в руке. За окном крупными хлопьями падал снег, оседая на карнизе. Морозные узоры на стекле складывались в причудливые картины — как те, что рисовал четырёхлетний Кирилл в своём альбоме. Сейчас он возился наверху, раскладывая новый конструктор, а двухлетняя Алиса посапывала в кроватке после обеда, прижимая к себе потрёпанного зайца.
— Пап, ты это сейчас серьёзно? — Андрей медленно повернулся к отцу, словно надеясь увидеть на его лице признаки шутки. Его пальцы побелели — так сильно он сжимал чашку.
— А что такого? — Виктор Степанович пожал плечами, искоса глянув на сына. — Дом-то мой. Документы на кого оформлены? На меня. А тётя Рая, между прочим, в беде. Квартиру продала, её обманули, деньги пропали…
— Пропали? — Марина не выдержала. — В каком смысле пропали? Может, как в прошлый раз — на её гульки с собутыльниками?
— Не смей так говорить о моей сестре! — Виктор Степанович грохнул кулаком по столу. Чашки подпрыгнули, расплескав чай. — Она хорошая женщина, просто жизнь её потрепала!
— Жизнь её потрепала? — Андрей встал, нависая над отцом. — А то, что мы три года горбатились, строя этот дом, это как называется? Знаешь, сколько стоил только паркет в гостиной? А плитка в ванной? А кухонный гарнитур?
— Вот именно! — подхватила Марина. — Мы же все деньги сюда вложили, все сбережения…
— А я вас не выгоняю, — перебил свёкор, и его глаза сузились — нехороший признак, Марина помнила этот взгляд ещё со времён первых семейных ужинов. — Живите. Просто потеснитесь немного. У Раи дети, внуки, им тоже где-то надо останавливаться, когда приезжают. Дом большой, всем места хватит.
Андрей встал из-за стола. Его лицо побледнело, на скулах заходили желваки — привычка, доставшаяся от отца.
— Потеснитесь немного? — Марина почувствовала, как к горлу подступает истерический смех. — Виктор Степанович, вы же знаете вашу сестру! Она же… она же…
— Что «она же»? — свёкор резко повернулся к ней. — Договаривай, раз начала!
— Она превратит наш дом в прит… прости господи! — выпалила Марина. — Как свою квартиру! Помните, во что превратилась её двушка? Помните вечные гулянки? Драки эти по синьке? Соседей с милицией?
Наверху что-то с грохотом упало, и заплакала Алиса. Звонкий детский плач нарушил внезапно наступившую тишину.
— Мама! — донёсся испуганный голос Кирилла. — Мама, Алиска проснулась!
Марина дёрнулась к лестнице, но замерла, услышав тихий, почти шипящий голос свёкра:
— Значит, так. Через неделю вы улетаете в свой Таиланд. Рая присмотрит за домом. Не нравится — съезжайте хоть сейчас.
— Пап, — голос Андрея звучал глухо, — мы же договаривались… Ты же обещал, что дом будет наш, только нужно время, чтобы всё правильно оформить…
— Ничего я не обещал! — отрезал Виктор Степанович. — А если и обещал — передумал. Моё право. И вообще… — он встал, опираясь на стол, — надоели мне ваши капризы. Всё вам не так! А Рая — родня. Ей помочь надо.
— А я не родня? — Андрей шагнул к отцу. — Я тебе кто?
Наверху продолжала плакать Алиса. Кирилл топал по лестнице, звал маму. А здесь, на кухне, отец и сын смотрели друг на друга, словно чужие люди.
— Ты… — Виктор Степанович на мгновение запнулся. — Ты взрослый. У тебя своя семья. А Рая одна. Ей помощь нужна.
— Помощь? — Андрей горько усмехнулся. — Ты же сам говорил, что она неисправима. Сколько раз ты ей помогал? Сколько раз она всё про…профукивала?
— Не смей! — свёкор побагровел. — Не смей так говорить о тёте!
— Она мне не тётя! — рявкнул Андрей. — Она мне чужая. Просто тетка, которая пропила квартиру! И ты хочешь впустить её в дом, где мои дети?
Марина наконец очнулась и побежала наверх. Механически подняла упавшую башню из конструктора, взяла на руки плачущую Алису. Села на край кровати, прижимая к себе дочь. Кирилл забрался рядом, прижался к боку.
— Мам, а почему дедушка кричит?
— Тише, маленький, — она погладила сына по голове. — Всё будет хорошо.
Внизу грохнула дверь — кто-то вышел на улицу. Через минуту скрипнули ворота, зашуршал снег под ногами. Потом всё стихло.
К вечеру выяснилось, что тётя Рая уже получила ключи.
«На всякий случай», — сказал свёкор, когда вернулся. А на следующий день она приехала. С первыми сумками, с какими-то коробками и бутылкой «для сугрева». Села на кухне — прямо на то место, где утром сидел её брат — и начала рассказывать:
— Ох, и намучилась я, деточки! — её накрашенные дешевой перламутровой помадой губы скривились в жалостливой улыбке. — Думала, люди честные попадутся… А они! Обманули старую женщину! Все деньги… все деньги…
Она прикладывала к глазам платочек, но слёз Марина не видела. Зато видела, как дрожат руки тёти Раи, как жадно она поглядывает на принесённую бутылку.
Андрей не спал всю ночь. Марина слышала, как он ходит по комнате — семь шагов от окна до двери, семь обратно. Иногда останавливается, смотрит в темноту за окном, что-то бормочет. Под утро он лёг рядом с ней и прошептал:
— Прости меня. Прости. Я должен был всё оформить на нас. Должен был… Просто я же не знал, какой он. Не знал…
Она повернулась к нему, обняла: «Мы справимся». Хотя сама уже не верила в это.
Следующая неделя превратилась в кошмар. Тётя Рая, почувствовав поддержку брата, начала захватывать территорию. Сначала появился её облезлый сервант в гостиной — «Куда же его девать, деточки? Антиквариат всё-таки!» Потом какие-то коробки в гараже — «Временно, пока не разберу». А потом начали приезжать её дети с семьями — «проведать маму».
Они были похожи на саранчу. Оккупировали диван в гостиной, курили на кухне, лазили в холодильник без спроса. От их разговоров, громкого смеха и постоянного бренчания бутылок у Марины начала болеть голова.
— Может, отменим поездку? — предложила она вечером, глядя, как очередной «гость» вносит в дом чемодан. — Мало ли что они тут устроят, пока нас не будет…
Андрей покачал головой: «Нет. Мы год копили. Дети ждут. А потом… потом будем решать».
Они улетели по плану. Врезали в двери замки и заперли на ключ, попросили соседку Анну Петровну присматривать за домом. Она качала головой, обещала звонить, если что.
Первые дни в Таиланде прошли как в тумане. Они пытались улыбаться детям, строить замки из песка, купаться в тёплом море. Кирилл был в восторге от всего — от пальм, от океана, от местной еды. Алиса держалась за мамину руку и с опаской смотрела на волны.
А потом пришло первое фото от соседки, которая зашла полить цветы. На нём была их гостиная: окурки в любимой вазе Марины — той самой, синей, что они купили в свой первый отпуск вместе. Пустые бутылки на журнальном столике — на том самом, который Андрей сам реставрировал. Какие-то незнакомые, помятые люди, спящие на их диване.
— С..и, — только и сказал Андрей, глядя на фото. Марина никогда не слышала, чтобы он ругался при детях.
Следующие фото и видео были ещё хуже. Гора немытой посуды в раковине. Окна нараспашку — форточек этим людям было мало. Машины у дома — чужие, незнакомые. Музыка до утра. Крики, драки…
Когда они вернулись, дом было не узнать. Запах табака и перегара въелся в стены. На их дорогом паркете повсюду были видны царапины и подпалины от окурков. Детская площадка во дворе, которую Андрей строил своими руками, превратилась в место для перекуров. В довершение всего, в их спальне обосновался сын тёти Раи с женой — «Им же надо где-то жить, пока квартиру ищут».
Их вещи были свалены в детской. Просто свалены в кучу, как мусор. Альбомы с фотографиями, документы, детские рисунки — всё вперемешку.
— Мы там жить не будем, — сказал Андрей вечером, когда дети уснули. — Завтра же начну искать квартиру.
Марина молча кивнула. Она уже поняла: это конец. Конец их мечтам о большом уютном доме, конец отношениям с отцом, конец…
Вернувшись они сняли двушку в соседнем районе. Типовую, с кое-где отошедшими стенами и скрипучим ламинатом. Это все на что хватило денег на том момент.
Но там пахло только пылью, а не перегаром. Там не было чужих людей. Там можно было закрыть дверь и знать, что никто не вломится посреди ночи «поговорить по душам».
Забрали то, что осталось от их вещей. Кирилл плакал, не понимая, почему они уезжают из красивого дома в маленькую квартиру. Алиса просто прижимала к себе своего зайца и молчала — она всегда была чутким ребёнком.
Неожиданную поддержку они получили от родни. Двоюродная сестра Андрея, узнав о ситуации, назвала поступок дяди Вити «последней подлостью». Даже бывшая жена Виктора Степановича, мать Андрея, позвонила из своего Нижнего Новгорода:
— Я всегда знала, что он так с тобой поступит. Прости, сынок. Он никогда не умел любить. Только владеть.
Время шло. Они подали документы на использование материнского капитала для первоначального взноса по ипотеке. Нашли вариант небольшой двушки в новостройке — не такой просторной, как их дом, но зато своей, с правильно оформленными долями на всех членов семьи.
От соседей приходили новости: тётя Рая превратила дом в проходной двор, её дети устраивали шумные гулянки, сад зарос, розы погибли. Виктор Степанович, появляясь там, только качал головой и уходил. Всё чаще соседи видели его в местном магазине, где продавали не только хлеб.
Через полгода он попытался связаться с сыном. Караулил у офиса, где работал Андрей, оставлял записки на стекле машины, пытался передать письма через общих знакомых.
— Сынок, — его голос дрожал в телефонной трубке, когда Андрей наконец взял рабочий телефон, не узнав номер, — сынок, я был не прав… Она же… она всё разрушила… Наш дом…
— Не наш, — отрезал Андрей. — Твой. Ты же сам так сказал.
В письме, которое всё-таки дошло через соседку, было много про раскаяние. Про то, как он не подумал, как сестра его обманула, как всё пошло наперекосяк.
«Вернитесь, — писал он корявым почерком, — я всё исправлю. Дом ваш, только ваш…»
Андрей письмо сжёг. Прямо во дворе их новой съёмной квартиры, в железной урне для мусора. Марина видела, как дрожали его руки, когда он чиркал спичкой.
— Знаешь, — сказал он, глядя на тлеющие остатки, — я ведь всё детство хотел ему доказать… Что я чего-то стою. Что я могу. А теперь…
Он не договорил. Но Марина поняла. Теперь не нужно было ничего доказывать. Теперь они сами строили свою жизнь, без оглядки на чужие обещания.
А потом случилось то, что должно было случиться: тётя Рая разругалась с братом. Кажется, он попытался намекнуть, что неплохо бы и честь знать. Она в ответ устроила скандал на весь квартал. Соседи потом рассказывали, как летели из окон вещи, как визжала тётя Рая, припоминая брату все обиды с детства, начиная с украденной в пятом классе конфеты.
— Ты! — кричала она, размахивая руками. — Ты всегда был такой! Всегда всех строил! Всегда командовал! Сына своего загубил! И меня хочешь?!
Она собрала свои пожитки — то, что ещё не успела прогулять или раздать собутыльникам — и уехала к младшей дочери в Саратов. Оставила после себя разгромленный дом и одинокого старика. Впрочем, дочь через месяц выставила её на улицу — тоже со скандалом.
Виктор Степанович остался один. Говорят, пытался сделать ремонт — соседи видели, как он таскал какие-то банки с краской, доски. Но руки у него были уже не те, да и деньги закончились быстро. Так и жил в полупустых комнатах, среди следов былого уюта, среди призраков чужого счастья.
Марина с Андреем взяли квартиру в ипотеку на материнский капитал. Въехали через год, когда закончился ремонт. Небольшая, но уютная двушка в новом доме. У детей отдельная комната, у каждого своя кровать и свой уголок. На стене — карта мира, где они отмечают места, куда хотят поехать. Таиланд там уже отмечен красным флажком, а рядом появляются новые точки — теперь они могут планировать будущее.
Кирилл пошёл в новый садик, быстро нашёл друзей. Особенно сдружился с мальчиком из соседнего подъезда — тоже любителем конструкторов. Теперь у них вдвоём получаются настоящие инженерные шедевры.
Алиса начала говорить длинными предложениями и больше не прижимает к себе зайца, когда волнуется. Она полюбила рисовать — всё те же морозные узоры, как на окнах их старого дома. Но теперь в них больше красок, больше жизни.
Андрей получил повышение на работе.
«Когда нет выбора, — сказал он, — начинаешь работать втрое сильнее». Марина вернулась к своему хобби — шить игрушки на заказ. Теперь у неё целый уголок с тканями, нитками и выкройками. И первая игрушка, которую она сшила в новом доме — медвежонок для Алисы — занял почётное место на полке.
Их история стала притчей в семье, уроком о том, как важно всё оформлять правильно, как нужно беречь свою независимость, как нельзя слепо доверять даже самым близким людям. Но для них самих это была история о том, как они выстояли, не сломались и начали новую жизнь.
А старый дом стоит на окраине города, постепенно ветшая. Иногда Андрей проезжает мимо по делам. Не останавливается, только бросает короткий взгляд. Сад зарос бурьяном, краска на стенах облупилась, ступеньки крыльца покосились. Но ему больше не больно на это смотреть. Это просто дом. Просто здание, которое могло стать их крепостью, а стало памятником чужой глупости и гордыни.
Каждый вечер, укладывая детей спать в их новой квартире, они с Мариной знают: здесь каждый угол действительно их. Здесь никто не сможет сказать им: «Я ваш дом уже родне пообещал». Потому что дом — это не только стены. Это право быть уверенным в завтрашнем дне. Право растить детей там, где ты сам решил их растить. Право закрыть дверь и знать, что за ней — только твоя жизнь и твои правила.
Говорят, Виктор Степанович иногда выходит вечером на крыльцо своего разрушающегося дома. Подолгу сидит там, смотрит на дорогу.
Может быть, ждёт кого-то.
Может быть, просто думает о том, как одним решением разрушил не только дом, но и отношения с единственным сыном.
А может, просто считает проезжающие мимо машины, пытаясь угадать, в какой из них его сын возвращается в свой новый дом. Настоящий дом, где его ждут жена и дети, где каждый квадратный метр защищён законом и здравым смыслом, где никто не сможет сказать: «Я уже обещал…»
