— Ну и что это за стол, Оля? — громко спросила Надежда Ивановна, не дожидаясь, пока Михаил снимет ботинки в прихожей. — Миша, ты посмотри, она что, думает, что Новый год — это овсянка и компот?
Михаил вздохнул, почувствовав, как волна усталости от рабочего дня усиливается. Он неспешно прошёл в кухню, где мать и жена уже разыгрывали привычный сценарий. Ольга стояла у раковины, держа в руках кастрюлю с супом. Её плечи были напряжены, взгляд прикован к раковине, но в ответ на обвинения свекрови она пыталась сохранить спокойствие.
— Я ещё не всё купила, Надежда Ивановна, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — До Нового года ещё неделя. Что-то докуплю завтра.
— Завтра? — Надежда Ивановна фыркнула, словно Ольга только что предложила отпраздновать Новый год в июле. — Миша, ты это слышишь? Завтра! А сегодня чем угощать будем? В прошлый раз такой же цирк устроила. Пару мандаринов купила, и считает, что праздник удался.
— Мам, ну ты чего? — Михаил встал между женщинами, пытаясь смягчить обстановку. — Оля права, ещё успеем всё купить. Ты же знаешь, сейчас все в последний момент закупаются.
— Ах, в последний момент? — свекровь поставила руки в боки. — Это у неё отмазки такие! Я-то знаю, она каждую копейку давит. И не потому, что денег нет, а потому, что жалко ей! Жалко, понимаешь, сынок? А праздники — это святое!
— Это не так, — Ольга резко повернулась, сжимая кастрюлю так, что её пальцы побелели. — Я не жадная. Просто ты, Надежда Ивановна, забываешь, что мы сейчас не можем себе позволить размах, как у тебя в молодости. У нас кредит, ребёнок. Неужели это так трудно понять?
— Ага, кредит! — Надежда Ивановна махнула рукой. — Да я в твоём возрасте с тремя детьми и мужем на стройке умудрялась и стол накрыть, и всех порадовать! А ты что? Всё на себе экономишь, а на Михаила и ребёнка тебе плевать! Гляди, сынок, это ж какая мать твоему ребёнку досталась! Ни тепла, ни щедрости.
— Хватит! — Ольга поставила кастрюлю на стол с такой силой, что та глухо звякнула. — Ты всё время думаешь, что я виновата! Что бы я ни сделала, всё плохо! Михаил молчит, потому что ему легче тебя поддержать, чем разобраться в ситуации. А я устала быть козлом отпущения!
— Оля, ну ты чего? — Михаил попытался положить руку на её плечо, но она резко отстранилась.
— Ничего, Миша, — она отвернулась, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Просто мне тоже иногда хочется, чтобы ты хоть раз за меня заступился. Но тебе удобнее помалкивать, правда?
— Это ещё кто тут молчит? — перебила Надежда Ивановна, подняв голос. — Ты что, Оля, думаешь, что я ради себя стараюсь? Да я ради вас тут, ради внука! Чтобы праздник был нормальный, чтобы ребёнок запомнил, как надо, а не как у вас — тихо, грустно и без радости.
— Тихо и грустно? — Ольга развернулась к ней, голос её дрожал от гнева. — Тебе важно, чтобы было «как надо», а то, что мы потом два месяца с долгами будем разгребаться, тебя не волнует? Зато стол будет ломиться, правда?
— Ты давай разберись с ней, сынок, — Надежда Ивановна резко повернулась к Михаилу. — А то до добра это не доведёт!
***
— Ну, скажи мне честно, Миш, тебе нормально так жить? — Надежда Ивановна чуть понизила голос, будто делилась самым сокровенным. Она сидела на старом кухонном табурете, обёрнутая в тёплый вязаный кардиган, который она всегда надевала, когда собиралась дать «серьёзный разговор». — Она тебя на сухарях держит, сына. Ты же мужик, ты должен чувствовать себя хозяином дома, а не мальчишкой, которому копейку под расписку дают.
Михаил молчал, напряжённо разглядывая кухонные обои. Он всегда ненавидел эти разговоры, но каждый раз они повторялись по одному сценарию. У матери был дар: она могла вытащить из него самые неприятные мысли, о которых он старался не думать.
— Мам, ну не начинай. Я же тебе говорил, что всё у нас нормально. Просто сейчас денег мало, приходится планировать. — Он потер лицо руками и вздохнул. — Ты думаешь, мне самому не хочется вон ту красную икру на Новый год купить? Но если выбирать между этим и платежом по кредиту…
— Кредит, кредит, кредит! — Надежда Ивановна вскочила, подхватив со стола чистую чашку и уронив её обратно с глухим стуком. — А кто вас на этот кредит подбил, а? Не ты же, точно. Это всё она, твоя экономка. «Миш, возьмём машинку, Миш, ремонт сделаем», а платить-то кому? Тебе!
— Мам, ты не понимаешь. — Михаил поднял глаза, пытаясь объяснить хоть раз. — Она ж ради нас старается. Ну кто будет сидеть, считать, чтобы мы не влетели? Ты думаешь, легко ей? Она дома с малым целый день, голова кругом идёт. А я на работе, я устаю, мне не до этого.
— Устаёшь ты! — Надежда Ивановна хмыкнула. — Да ты мужик, ты и должен работать. Я вот сколько пахала, никто меня не жалел. А она тебе нервы мотает, как будто мало ей. Всё какая-то правильная: «Не надо тратить, не надо покупать». А на что жить, если не на радость? Всё в тумбочку да в долгий ящик!
— Да нет у нас лишнего, — Михаил взорвался, что случалось с ним редко. — Поняла? Нет! Хоть ты здесь кричи, хоть дома молчи — денег не прибавится. Она права: если сейчас не затянуть пояс, потом будет хуже.
Надежда Ивановна замолчала, но выражение её лица осталось обвиняющим. Михаил отвёл взгляд, прекрасно понимая, что спорить с матерью — занятие бесполезное.
***
— И что, она опять на меня наехала? — тихо спросила Ольга, когда Михаил вернулся в комнату. Она сидела на диване, укрыв ноги старым пледом. На экране телевизора шло новостное шоу, но она явно не смотрела.
— Ну а ты чего ждала? — Михаил пожал плечами, присаживаясь рядом. — Ты ж её знаешь. Ей что-то не так, всё — боевая тревога.
— Боевая тревога, ага. — Ольга горько усмехнулась. — Ты же понимаешь, что она меня никогда не примет? Ей не важно, что я для семьи делаю. Важно, чтобы было по её правилам. А мне как быть?
— Да успокойся ты, — Михаил потёр виски, не в силах выдерживать ещё одну ссору. — Зачем ты её провоцируешь? Она старая, ей скучно, вот и цепляется за нас.
— Провоцируешь? — Ольга резко села, повернувшись к нему. — То есть это я виновата, что она мне жизнь устраивает, как в «Ревизоре»? Может, ты хоть раз попробуешь её остановить, а? Или тебе комфортнее сидеть между двух огней и делать вид, что ничего не происходит?
— Да что я могу, Оля? — Михаил сорвался. — Она мать, понимаешь? Ну что я ей скажу? «Мама, не приходи больше»? Ты этого хочешь?
Ольга замерла, сжав губы. Несколько мгновений она молчала, потом поднялась и пошла на кухню.
— Ты всегда будешь оправдывать её, Миша. А я всегда буду виноватой. Знаешь что? Пусть она управляет твоей жизнью дальше. А я устала.
— Да не начинай, — попытался сказать он, но она уже закрыла дверь.
Михаил остался сидеть один. За стеной слышался стук посуды, а в его голове только одна мысль: «Как же всё это достало».
***
— Ну и что? Это, по-твоему, праздник? — голос Надежды Ивановны звенел так, будто в кухне стоял не один человек, а целая толпа. — Без селёдки под шубой, без горячего нормального? Миша, ты скажи ей! Скажи, что так нельзя!
— Мам, хватит, — Михаил прикрыл глаза, облокотившись на дверной косяк. — Уже говорил. Бесполезно. У нас свой план.
— План у них, слышь? — свекровь обратилась к внуку, который возился возле ёлки, увлечённо развязывая яркие банты на коробках. — Вот вырастешь, Илья, узнаешь, какой это план: копейку на три части пилить. Запомни, праздник — это стол, друзья и семья. А не каша на воде!
— Не надо Илюшу сюда втягивать, — Ольга вышла из комнаты, вытирая руки полотенцем. — Он ребёнок, ему и без твоих нотаций хорошо.
— Нотаций? — Надежда Ивановна повернулась к ней всем телом. — Я ему традиции объясняю. Чтобы знал, как правильно жить! А то вы тут устроили коммуналку: «На ёлке игрушки, в холодильнике мышь повесилась». Позор, Оля! Просто позор!
— Мам, всё, хватит! — Михаил повысил голос, пытаясь перекричать обеих. — Уже сказал, что купим всё завтра. Оля права, нечего сейчас кидаться в магазин и тратить то, чего у нас нет.
— А ты вообще кто? — Надежда Ивановна ткнула пальцем в сторону снохи. — Бухгалтер семейный? Или диктатор, который решает, как нам жить? Я ж только ради вас стараюсь, а вы меня извергом делаете!
— Извергом? — Ольга сорвалась, подойдя ближе. — Ты каждый день сюда приходишь и диктуешь свои условия! А я-то, по-твоему, что делаю? За мужем смотрю, за ребёнком, дом веду. А тебе всё мало, всё не так!
— Вот только не надо тут героиню из себя строить, — Надежда Ивановна отмахнулась. — Никто тебя сюда насильно не тащил. Хотела мужа? Получай с прицепом. В семье всегда так: или живёшь для всех, или иди в свою однушку и считай копейки.
— Мам, заткнись! — Михаил стукнул по столу так, что вся посуда звякнула. — Хватит уже! Вы меня довели, обе!
В комнате повисла напряжённая тишина. Даже Илюша, услышав громкий голос отца, замер с игрушкой в руках. Михаил встал, накинул куртку и посмотрел на Ольгу.
— Разбирайтесь сами, — бросил он, хлопнув дверью.
Ольга проводила его взглядом и села на стул, чувствуя, как из неё выходит весь накопленный за вечер гнев. Она посмотрела на Надежду Ивановну, которая продолжала стоять, недовольная и непреклонная.
— Ты рада? — спокойно спросила она, но в её голосе звучала стальная нотка. — Добилась своего?
— Это я-то рада? — свекровь всплеснула руками. — Да я за тебя переживаю, за семью, за сына! А ты только и можешь, что обвинять.
— За меня? — Ольга горько усмехнулась. — Не надо за меня переживать. Переживай за Михаила, которому ты не дала вырасти. Он до сих пор не может выбрать, кто для него важнее: жена или мама.
— Ты смотри, как заговорила! — Надежда Ивановна прищурилась. — Я тебе что, враг? Это ты, Оля, ломаешь нашу семью. Своей экономией, своими правилами.
В этот момент раздался треск: маленький Илюша, играя, нечаянно уронил коробку, в которой лежали подарки, принесённые Надеждой Ивановной. Бумага порвалась, а игрушка — стеклянный шарик — раскололась на мелкие кусочки. Ребёнок замер, испуганно посмотрев на женщин.
— Вот! Вот оно! — Надежда Ивановна схватилась за голову. — Даже ребёнок ничего хорошего не видит в этом доме! Всё идёт кувырком.
— Хватит, — резко сказала Ольга, поднимаясь. Её голос прозвучал неожиданно громко и уверенно. — Ты не видишь, что это ты всё ломаешь? Своим постоянным вмешательством, своими претензиями. Уходи, Надежда Ивановна. Уходи сейчас же.
— Что? Ты меня из дома выгоняешь? — свекровь ахнула, будто Ольга предложила что-то совершенно немыслимое.
— Да, выгоняю. — Ольга говорила медленно, словно каждое слово давалось с трудом. — Потому что я не могу так больше. Это моя семья. И если ты не можешь принять нас такими, как мы есть, значит, нам лучше жить по отдельности.
Надежда Ивановна смотрела на неё несколько секунд, потом схватила свою сумку и вышла, громко хлопнув дверью.
***
Прошло пять лет…
Ольга с сыном переехала в небольшой городок, где устроилась работать бухгалтером в местной школе. Она больше не оглядывалась назад, посвящая всё время Илюше и новым целям. Но иногда, тёмными зимними вечерами, она вспоминала Михаила — человека, которого она когда-то любила, но который так и не смог выбрать, что для него важнее.
Михаил остался один в их квартире. После развода он попытался вернуть Ольгу, но её решение было окончательным. Со временем он начал пить, обвиняя мать, работу, и даже себя. Завод, на котором он проработал больше десяти лет, закрылся, и Михаил стал подрабатывать случайными заработками, но всё глубже погружался в одиночество.
Надежда Ивановна, осознав, что её вмешательство разрушило семью сына, уехала в деревню к сестре. Но та быстро устала от её нравоучений и предложила найти себе другой приют. Надежда Ивановна оказалась в доме престарелых. Каждый день она садилась у окна, надеясь увидеть Михаила, но он так и не приехал.
В последний новогодний вечер судьбы пересеклись неожиданно. Ольга с Илюшей возвращались из ёлочного базара, когда у станции метро они заметили одинокого мужчину, сидящего на скамейке. Михаил. Постаревший, измождённый, с пустым взглядом. Илья не узнал отца, а Ольга сделала вид, что не заметила. Она знала, что её новый мир не может вместить прошлого.
Снежинки тихо падали на землю, скрывая все следы.
