– Ты не можешь запретить нам видеться с дочерью! – возмутилась мать.
– Могу. И запрещаю. До тех пор, пока вы не научитесь уважать наши границы.
– Анжела! – Регина повернулась к сестре. – Скажи что-нибудь! Это же твоя семья!
– Регина, ты видела, какую шубу Анжелка купила? – прошептала Любовь Андреевна, украдкой поглядывая в сторону племянницы, хлопотавшей у праздничного стола.
– А то! – фыркнула сестра Анжелы. – Небось тысяч сто отвалила, не меньше. Гришенька-то у неё денежный мешок. Слушай, – обратилась она к Анжеле, – а сколько он тебе денег даёт? Ведь наверняка больше, чем ты раньше зарабатывала?
– А и правда! – вмешалась Наталья Андреевна, мать Анжелы. – Ты могла бы помогать нам больше, а то даёшь жалкие подачки. Мы ведь не чужие люди!
– Точно, не чужие! – подхватила Регина. – Не всем ведь в жизни так везёт, как тебе!
Анжела смущённо расставляла тарелки с закусками. Да, ей и правда повезло удачно выйти замуж за человека, который даже в нынешние сложные времена умудрялся вести более чем прибыльный бизнес. Он выделял ей приличную сумму на текущие расходы и личные нужды, а также отдельно давал деньги, чтобы она могла откладывать их себе на случай, если с ним что-то случится. Вот только откладывать у неё получалось нечасто, ведь практически каждый месяц к ней с разными просьбами, всегда финансового характера.
И всегда эти просьбы начинались с перечислений её недавних покупок или подарков мужа. Ну правда, как отказать в помощи матери и сестре, зная, что они и правда в куда более скромном финансовом положении?
– Да, не всем везёт, – продолжала мать. – У нас вот на даче забор обвалился, а ремонтировать не на что.
Руки предательски дрогнули, и вилка звякнула о фарфор. Анжела украдкой взглянула на свекровь – та сидела с непроницаемым лицом в другом конце комнаты. Послушав ещё немного причитания родни невестки, она не выдержала.
– Анжела, – громко произнесла Эмма Гавриловна, поднимаясь с кресла, – будь добра, помоги мне на минутку на кухне.
На кухне свекровь молча вытерла руки полотенцем и только потом повернулась к невестке:
– Милая моя, ты же понимаешь, что я должна рассказать Грише? Это… неправильно.
Анжела побледнела. Семейный ужин, задуманный как тёплая встреча двух семей, грозил обернуться настоящей катастрофой.
– Эмма Гавриловна, прошу вас… – начала она, но свекровь мягко перебила:
– Нет, дорогая. Мой сын должен знать, как твои родные обсуждают его деньги. И, признаться, меня удивляет, что ты позволяешь им это.
Анжела вздохнула. В их семье деньги всегда были больной темой. Отец, Назар Игнатьевич, десять лет назад спустил все сбережения на сомнительный бизнес, и с тех пор любой разговор о финансах превращался в упрёки и старые обиды. Мама пошла работать бухгалтером, чтобы вытянуть их с Региной, а тётя Люба, хоть и помогала первое время, не уставала попрекать сестру неудачным замужеством.
Когда появился Григорий, семья поначалу отнеслась к нему настороженно. Ещё бы – молодой, но уже с собственным делом, держится уверенно, независимо. «Как бы не второй Назар», – шептались за спиной родственники Анжелы. Но Григорий оказался по-настоящему хваткий. Его бизнес рос, и вскоре он предложил Анжеле оставить работу в турагентстве.
Первой поняла свою выгоду Регина. Сестра, которая раньше гордилась своей «независимостью» и тем, что может сама себя обеспечить, вдруг стала заходить в гости с рассказами о том, как тяжело одной пробиваться в жизни. Мама, глядя на их с Григорием благополучие, всё чаще вспоминала, сколько сил потратила на воспитание дочерей, как отказывала себе во всём. А тётя Люба словно специально стала приводить в пример своих знакомых: «Вот у Верочки дочка так матери помогает, и квартиру купила, и машину…»
Анжела наблюдала эти рассказы с растущей тревогой. Она помнила, как мама учила их с сестрой: «Главное – крепко стоять на своих ногах». Но теперь, когда у неё наконец появилась возможность жить той жизнью, о которой мечталось, родные начали примерять на себя её благополучие. Каждая обновка, каждое путешествие с мужем вызывали шквал комментариев, намёков и внезапных просьб о помощи.
И вот теперь этот ужин… Эмма Гавриловна, которая всегда держалась чуть в стороне от их семейных перипетий, явно решила вмешаться. А значит, со стороны всё выглядит ещё хуже, чем казалось самой Анжеле.
Эмма Гавриловна сдержала слово. Когда гости разошлись, Григорий выглядел непривычно сурово. Анжела несколько раз порывалась спросить его, в чём дело, но не решалась. А тот молча удалился в свой кабинет.
– Гриша, может, чаю? – несмело позвала Анжела через полчаса.
– Присядь, – голос мужа звучал непривычно сухо. – Нам нужно поговорить.
Анжела опустилась в кресло, чувствуя, как предательски подрагивают колени. Она понимала, о чём пойдёт речь, но не могла представить, в каком ключе? Как бы знать, в каких именно выражениях мать пересказала ему разговор родни с Анжелой.
– Почему ты обсуждаешь мои деньги за моей спиной со своими родственниками? – Григорий смотрел прямо ей в глаза.
– Я не обсуждаю… – начала Анжела, но муж перебил:
– Не лги. Мама всё слышала. Про шубу, про «денежный мешок», про то, как твоя родня намекала на ремонт забора. И, судя по её словам, такие разговоры происходят регулярно.
Анжела сжала пальцы до побелевших костяшек:
– Я стараюсь сменить тему, но они каждый раз снова и снова возвращаются к этой теме. Не могу же я просто запретить им…
– Можешь! – Григорий стукнул ладонью по столу. – И должна. Они никакого права не имеют на наши деньги, понятно?
Вечером следующего дня собрались у мамы – день рождения тёти Любы отмечали. Григорий должен был сопровождать жену, но в последний момент был вынужден поехать в офис, в итоге приехал он только ближе к концу празднования, и не слышал большую часть разговоров за столом.
А за столом всё шло как всегда: родственники одаривали именинницу подарками. Анжела, как обычно, подарила конверт с деньгами – с некоторых пор любые другие подарки вызывали негодование. Да и за конверт могли поменять, если решат, что сумма в нем слишком маленькая. Ведь им всегда нужны были деньги. То маме на новый диван, то Регине на курсы повышения квалификации.
– Анжелочка, – начала тётя Люба, едва все сели за стол, – а что это у тебя колечко новое? Дорогое, наверное…
Анжела промолчала, машинально покручивая на пальце кольцо – подарок Григория на годовщину.
– Везёт некоторым, – хмыкнула Регина. – А мне вот на новую шубу не хватает. Старая уже совсем истрепалась…
– Я на прошлой неделе помогла тебе с ремонтом, – тихо напомнила Анжела.
– Так то ремонт! А шуба – это другое. Ты же понимаешь, сестрёнка, в моей работе внешний вид…
Анжела смотрела в тарелку, чувствуя, как к горлу подступает комок. Она понимала, что должна что-то сказать, остановить этот бесконечный круг намёков и просьб. Но слова застревали в горле. Как обычно.
– Мы столько сил вложили в твоё воспитание, – вступила тётя Люба. – Ты же будешь нам помогать? Мы же семья!
Анжела кивнула, ненавидя себя за эту слабость. Вечером она долго не могла уснуть, ворочалась так, что в конце концов разбудила Григория. Тот долго расспрашивал её, что случилось, но она только прятала глаза.
Но он ведь помнил, что днём Анжела несколько часов оставалась одна в обществе своей алчной семейки. Нетрудно было догадаться, что вечные разговоры о том, сколько зарабатывает её муж и сколько она могла бы тратить на них, продолжились и в этот раз. А судя по тому, что его жена переживает так сильно, что не может уснуть, остановить их она снова не смогла. В итоге через неделю Григорий взял ситуацию в свои руки…
В тот вечер Григорий вернулся домой раньше обычного. Анжела сразу почувствовала – что-то не так. Муж был непривычно собран и решителен, от него исходила какая-то холодная энергия.
– Собирайся, – коротко бросил он. – Едем к твоим.
Сердце Анжелы дрогнуло. Она знала этот тон – так Григорий разговаривал с нерадивыми партнёрами по бизнесу. Спрашивать что-либо было бесполезно – муж уже набирал номер Натальи Андреевны.
– Добрый вечер, дорогая тёща. Мы с Анжелой сейчас приедем. Будьте добры, соберите всю семью. Да, срочно. Да, всех.
Всю дорогу они молчали. Анжела украдкой поглядывала на профиль мужа – взгляд холоден и спокоен, пальцы крепко сжимали руль. Она поёжилась, не зная, что ждать от мужа в таком состоянии.
Дома у родителей уже собрались все: мама суетилась с чаем, отец хмуро молчал в углу, тётя Люба о чём-то шепталась с Региной. При виде Григория все как-то разом притихли, подобрались.
– Присаживайтесь, – Григорий остался стоять. – Не переживайте, я не займу вас надолго. Разговор будет короткий.
Он обвёл взглядом собравшихся. Анжела физически ощущала напряжение, повисшее в комнате.
– Я долго терпел ваше поведение. Из уважения к жене, – он положил руку на плечо Анжелы. – Но теперь моему терпению пришёл конец.
– Гриш, да что случилось-то? – всплеснула руками тётя Люба. – Мы же просто…
– Молчать! – от его громового голоса все вздрогнули. – Вы не просто. Вы методично превращали мою жену в дойную корову. Каждый праздник, каждая встреча – всё сводилось к намёкам и попрошайничеству.
– Да ничего такого, она сама нам помогала! – вскочила Регина. – Мы её семья!
– Семья? – Григорий усмехнулся, но в этой усмешке не было ни капли веселья. – Семья не считает чужие деньги. Семья радуется успехам друг друга, а не завидует. Семья поддерживает, а не манипулирует.
– Послушай, зять, – подал голос Назар Игнатьевич. – Ты не понимаешь…
– Нет, это вы не понимаете. Анжела помогала вам добровольно, от чистого сердца. А вы… вы решили, что это ваше право – требовать всё больше и больше.
Он достал телефон, открыл заметки:
– За последний год: ремонт в квартире Регины. Новая мебель для тёти Любы. Курсы повышения квалификации для Регины. Путёвка в санаторий для родителей. Это не считая «мелочей» – по десять-двадцать тысяч то одному, то другому. Все эти деньги я давал жене, чтобы она могла откладывать их на отдельный счёт, чтобы если со мной что-то случится, она не осталась одна без денег. Но на счету до сих пор толком нет денег. Она всё тратила на вас.
В комнате повисла мёртвая тишина. Анжела с ужасом осознала – она даже не представляла общей суммы.
– Самое отвратительное, – Григорий спрятал телефон. – это то, как вы их клянчили. Каждый раз – с намёками, с попрёками, с разговорами за спиной. Считали мои доходы, обсуждали наши траты…
– Мы не… – начала было Наталья Андреевна.
– Вы – да! И этому конец. С сегодняшнего дня никакой помощи. Вообще. И никаких визитов в наш дом.
– Ты не можешь запретить нам видеться с дочерью! – возмутилась мать.
– Могу. И запрещаю. До тех пор, пока вы не научитесь уважать наши границы.
– Анжела! – Регина повернулась к сестре. – Скажи что-нибудь! Это же твоя семья!
Анжела молчала, чувствуя, как по щекам катятся слёзы. Внутри всё разрывалось от боли, но… где-то глубоко внутри теплилось странное чувство облегчения.
– Всё, разговор окончен, – Григорий взял жену за руку. – Пойдём, дорогая.
– Значит, вот как? – голос тёти Любы сочился ядом. – Отрезаешь родную кровь ради денег?
Григорий резко развернулся:
– Нет. Я защищаю свою жену от токсичных родственников, которые превратили родственные отношения в бизнес-план. И я жалею только об одном – что не сделал этого раньше.
Они вышли под шквал криков и причитаний. Анжела дрожала всем телом. В машине Григорий молча протянул ей платок, завёл двигатель.
– Прости, – тихо сказала она. – Я должна была сама…
– Да, родная, должна была, но не смогла бы, я понимаю, – он ласково сжал её руку. – Ты слишком добрая. Они этим пользовались. Теперь всё будет иначе.
Домой они ехали в тишине. Анжела смотрела на проносящиеся за окном огни и думала: может, и правда, всё будет иначе? Без этого постоянного напряжения, без чувства вины, без необходимости оправдываться за свою хорошую жизнь…
Телефон в сумочке надрывался от звонков и сообщений, но когда она достала трубку, чтобы ответить, Григорий остановил её:
– Не стоит, пусть привыкают.
Первая неделя после того памятного вечера далась Анжеле тяжело. Телефон она отключила – не могла слышать бесконечные звонки и сигналы сообщений. Только иногда, ближе к ночи, включала его и просматривала пропущенные. Мама, Регина, тётя Люба, снова мама… Десятки сообщений в мессенджерах – от угроз и обвинений до слёзных просьб о прощении.
Григорий старался поддерживать жену в моменты особо сильных переживаний: заваривал любимый чай, обнимал, когда заставал её в слезах у окна, молча гладил по голове. Он всё понимал. И от этого понимания становилось легче.
А потом начали приходить «гонцы». Первой появилась соседка тёти Любы – будто бы случайно встретила Анжелу у супермаркета.
– Ой, Анжелочка! А я как раз о тебе думала! – женщина картинно всплеснула руками. – Тётя твоя совсем плоха, места себе не находит. Говорит, племянница родная отвернулась…
Анжела что-то невнятно пробормотала и буквально выскочила из магазина. Только дома, разбирая продукты, поняла – руки-то дрожат.
Через пару дней на пороге нарисовалась мамина подруга:
– Анжел, да как же так можно? Мать родная ночами не спит, убивается…
Следом явилась их общая подруга с Региной:
– Анжела, ты чего? Ну ты же всегда была добрая и отзывчивая, а тут позволяешь мужику запрещать тебе помогать родне! Да он тебя объюзит!
Каждый раз Анжела вежливо, но твёрдо закрывала дверь. И каждый раз после таких визитов подолгу стояла под душем, словно смывая с себя липкое чувство вины.
К концу месяца «гонцы» иссякли. Зато начались электронные письма – длинные, путаные, с подчёркнутыми строчками и восклицательными знаками. Мама писала о бессонных ночах, тётя Люба – о предательстве, Регина – о загубленной жизни. Анжела удаляла их, не отвечая.
– Может, хоть маме позвонить? – спросила она как-то вечером у мужа.
– А что изменилось? – Григорий внимательно посмотрел на неё. – Они осознали своё поведение? Или просто поняли, что потеряли источник дохода?
Анжела промолчала. Она знала – он прав. В каждом письме, в каждой просьбе «вернуть всё как было» сквозила всё та же жадность, всё то же желание манипулировать её чувствами.
Спустя два месяца Анжела поняла – она больше не переживает. Не вздрагивает от звонка в дверь. Не просыпается с тяжёлым чувством вины. Она наконец-то может просто жить – без оглядки на чужие желания, без необходимости оправдываться за своё счастье.
Родные не изменились. Изменилась она сама.
