Анна осторожно прикрыла дверь в детскую. Артём заснул только с третьей попытки — день выдался тяжёлым.
Занятие с логопедом закончилось истерикой, потом час упрашивания съесть обед, а вечером — внезапный жар и тревожный звонок педиатру.
В гостиной гудел телевизор. Алексей развалился на диване с бутылкой пива, листая ленту новостей в телефоне.
Футболка задралась, обнажая живот — когда-то подтянутый, теперь мягкий, как и его решимость и интерес ко всему, что происходило за пределами рабочего кабинета.
— Он наконец уснул, — Анна опустилась в кресло, массируя виски. — У него снова температура поднялась.
— М-м-м, — промычал Алексей, не отрываясь от экрана телефона.
— Надо будет завтра показать его врачу.
— Ага, — он сделал глоток пива. — Только я не смогу. У нас презентация для нового клиента.
Анна глубоко вдохнула, сдерживая раздражение. Их разговоры последние месяцы напоминали игру в одни ворота — она бросала фразы, а они отскакивали от незримого барьера равнодушия.
— Лёш, это третий раз за месяц. Я понимаю, что у тебя работа, но…
Он оторвал взгляд от телефона — медленно, будто отрывал пластырь от раны. Лицо исказила гримаса, в которой читалось и недоумение, и раздражение, и что-то еще — осадок той нежности, что истончилась до прозрачности за эти годы.
— А что такого катастрофичного у тебя на повестке дня? — слова его вышли острыми, с еле уловимой насмешкой. — В твоем расписании домохозяйки не нашлось получаса, чтобы разобраться с ребенком самостоятельно? Не я ведь целыми днями пью кофе у окна.
Анна почувствовала, как что-то холодное скользнуло вниз по позвоночнику.
— Я «сижу дома» с нашим особенным ребёнком, который не может ходить в детский сад. Я занимаюсь его развитием, готовлю, убираю, стираю, и…
— И что? — перебил Алексей, выпрямляясь на диване. — Ты думаешь, я на курорте каждый день? Я зарабатываю деньги, чтобы у нас была эта квартира, чтобы ты могла не работать, чтобы у Артёма были эти дорогущие занятия!
Анна закрыла глаза. Это был не первый их разговор такого рода, и, по опыту, она знала, что если сейчас не отступить, перепалка перерастёт в полноценную ссору, которая ничего не решит.
— Хорошо, я сама отвезу его к врачу, — тихо сказала она.
На следующий день Анна вернулась от нового педиатра выжатая как лимон. Три часа в душной очереди с капризничающим ребёнком, потом попытки объяснить врачу особенности Артёма, потом аптека, где не было половины назначенных лекарств.
Она ввалилась в квартиру, одной рукой держа сумку с покупками, другой — Артёма, который цеплялся за неё, всхлипывая от усталости.
На кухне обнаружился Алексей. Он сидел за столом, листая какие-то бумаги, в воздухе витал запах кофе.
— Ты дома? — удивилась Анна. — А как же презентация?
— Перенесли, — буркнул он, поднимая голову. — Из-за внезапной болезни креативного директора.
Что-то в его тоне заставило её насторожиться.
— Ты мог бы позвонить, забрать нас.
Алексей пожал плечами, возвращаясь к бумагам.
— Я все равно занят. А тут даже еды нет.
Анна почувствовала, как внутри закипает раздражение.
— Ты издеваешься?! Я не сижу в кафе и не хожу по магазинам! Я…
— Что-что, Ань? — в его голосе появились опасные, снисходительные нотки. — Что ты делаешь весь день, что у тебя нет времени даже суп сварить?
Посмотри на себя — в заношенной футболке, с немытыми волосами. А потом посмотри на меня — я каждый день в костюме, с улыбкой для клиентов, выслушиваю придирки начальства…
Анна поставила сумку на пол. Усталость отступила перед нарастающим гневом.
— Позволь напомнить, что я отказалась от карьеры ради семьи. Я была редактором, у меня была перспектива роста! Это был мой осознанный выбор — заботиться о сыне. И я не жаловалась ни разу за пять лет.
— Именно! — он хлопнул ладонью по столу, и Артём испуганно прижался к ноге матери. — Ты сделала выбор! Тебе не нужно каждый день выходить в офис и выслушивать придирки! Ты сама себе хозяйка! А я?! Я горбачусь, чтобы обеспечить вас!
Анна молчала, глядя на мужа словно впервые. Когда этот некогда заботливый мужчина превратился в избалованного, эгоистичного подростка? И как она не заметила перемены?
Напряжение нарастало день за днём. Алексей всё чаще задерживался на работе, а дома становился всё более раздражительным.
В его комментариях сквозило презрение к её образу жизни, словно сидеть дома с ребёнком — это какая-то постыдная праздность.
В пятницу он вернулся домой необычно рано и в необычно мрачном настроении. Молча поужинал, дождался, пока Анна уложит Артёма, а потом неожиданно объявил:
— Я уволился сегодня.
Анна застыла, не донеся чашку с чаем до рта.
— Что? Почему? Что случилось?
Он откинулся на стуле, скрестив руки на груди.
— Новый начальник. Упырь. Хотел повесить на меня чужие косяки. Мы поругались, и я хлопнул дверью.
Анна осторожно поставила чашку на стол.
— И что теперь?
Алексей пожал плечами с демонстративным безразличием.
— Не знаю. Поищу что-нибудь. Но не сразу. Мне нужен отдых, я выгорел. Может, через месяц-другой…
— Месяц-другой? — эхом повторила Анна. — А как же ипотека? Занятия Артёма? Лекарства?
Его лицо вдруг исказилось в странной усмешке.
— А почему я один должен обо всём этом думать? Почему только я работаю? Ты что, не можешь? У тебя руки есть, ноги есть, образование есть.
Ты хочешь, чтобы я всю жизнь тебя содержал? Да, я устал, понимаешь? Устал тащить на себе всё. Теперь твоя очередь. Пусть ты поработаешь, а я отдохну. Хотя бы какое-то время.
Всё стало на свои места. Эти месяцы нарастающего раздражения, эти колкие комментарии о её «лёгкой жизни»… Анна видела, что проще согласиться, чем доказывать что-то человеку, который явно не хотел слышать.
А может, это действительно был шанс — для неё вернуться к работе, которую она любила, а для него — наконец понять, чем она занималась все эти годы.
— Ты хочешь, чтобы я тебя содержала? — её голос прозвенел.
— Что ж, я согласна, только с одним условием, мой милый муж.
Алексей замер с вилкой у рта. Он ожидал слёз, возмущения, истерики — чего угодно, только не этого спокойного, почти насмешливого тона. Паровые струйки над тарелкой с супом изгибались, как вопросительные знаки.
— Что за условие? — настороженно поинтересовался он, опуская вилку.
Анна медленно вытерла руки полотенцем, словно оттягивая момент. Пять лет. Пять лет она балансировала между бесконечными тарелками, лекарствами, развивающими играми и попытками выспаться хотя бы четыре часа подряд.
— Условие простое, — произнесла она, прислоняясь к кухонной стойке. — Ты берёшь на себя всё, что делала я. Полностью. Без помощи твоей мамы, няни или кого-либо ещё. Артём, дом, готовка — всё на тебе.
Из соседней комнаты донёсся приглушённый звук падающих кубиков и невнятное бормотание сына.
Артём был увлечён своей игрой, но Анна знала: через пятнадцать минут, может, двадцать, он придёт на кухню, настойчиво потянет кого-нибудь из них за рукав — и начнётся новый цикл бесконечного родительского внимания.
Алексей фыркнул, откидываясь на спинку стула.
— Серьёзно? Ты думаешь, это сложно? Я управляю отделом из двадцати человек. Неужели не справлюсь с одним ребёнком и парой домашних дел?
Анна пожала плечами с едва заметной улыбкой, поселившейся в уголках губ.
— Посмотрим, — только и сказала она.
***
Первое утро новой жизни началось для Алексея с ощущения праздника. Он валялся в постели до девяти, пока Анна собиралась на работу.
Она вернулась в редакцию, где её встретили почти как родную — только с лёгким налётом неловкости, будто она была старой знакомой, чьё имя все помнят, но не могут вспомнить её историю.
— Молоко в холодильнике, перекус Артёму нужно дать в двенадцать, — бросила Анна у двери, поправляя строгий пиджак, который выглядел на ней непривычно после лет домашних футболок. — И не забудь про его упражнения с логопедом.
Распечатки на столе, за последнюю неделю он освоил только два звука.
Алексей кивнул, борясь с зевотой. Она говорила так, словно инструктировала дилетанта. Да он прекрасно знал, как обращаться с собственным сыном!
Дверь захлопнулась, и квартира утонула в необычной тишине. Алексей потянулся, с удовольствием ощущая непривычную свободу. Никаких совещаний, отчётов, звонков. Только он, Артём и целый день впереди.
К полудню его энтузиазм начал сдуваться, как проколотый воздушный шарик. Артём категорически отказался есть приготовленную кашу, закатил истерику из-за футболки «с колючими нитками», а попытка выполнить логопедические упражнения закончилась швырянием картонных карточек под диван.
К моменту возвращения Анны Алексей ощущал себя выжатым лимоном. В раковине громоздилась гора посуды, Артём, наконец угомонившись, рисовал фломастерами что-то невообразимое на стене в коридоре, а перекус, про который он всё-таки вспомнил, остался нетронутым на столе.
— Как день? — спросила Анна, сбрасывая туфли в прихожей.
Её глаза блестели каким-то новым, давно забытым светом. Она выглядела уставшей, но живой — настолько, что Алексею стало почти обидно.
— Нормально, — буркнул он, подавляя желание пожаловаться. — Твой?
— Восхитительный, — она улыбнулась, скользнув взглядом по художествам на стене. — Меня попросили подготовить специальный материал. Мы сегодня обсуждали…
Алексей не дослушал, отвлекшись на грохот — Артём уронил стул в детской. День один, подумал он. Всего лишь день один.
— Завтра всё будет организованнее, — пообещал он больше себе, чем жене.
Анна кивнула и направилась к сыну, попутно скидывая пиджак на диван — жест, за который сама же всегда упрекала Алексея. Он проводил её взглядом, чувствуя странное беспокойство, словно что-то ускользало от его понимания.
***
На следующее утро хаос начался ещё до ухода Анны. Артём отказывался вставать, потом не хотел умываться, потом закатил такую истерику из-за носков, что у Алексея зазвенело в ушах.
— Ты же справишься? — спросила Анна у двери, идеально собранная, с лёгким макияжем, который он не видел на ней, кажется, годами.
— Разумеется, — процедил Алексей сквозь зубы, удерживая вырывающегося Артёма, который требовал «другой завтрак».
Она кивнула и исчезла за дверью, оставив его один на один с маленьким ураганом и растущим ощущением, что он сильно, очень сильно просчитался.
Третья неделя нового расписания жизни ввалилась в квартиру вместе с ноябрьской слякотью.
Алексей стоял у окна, рассеянно помешивая остывший чай, и наблюдал за каплями дождя, сползающими по стеклу — они двигались медленно, тягуче, напоминая его собственные дни, растянутые до невозможности.
Телефон завибрировал. Третье сообщение от бывших коллег за неделю. Их переписка превратилась в монолог — Алексею было нечего ответить на их шутки про корпоративные сражения и офисные интриги. Что он мог рассказать?
Про то, как научился выводить пятна от фломастеров с обоев? Или про битву с комбинезоном, который Артём категорически отказывался надевать, крича так, что соседи стучали по батарее?
— Па, мультик хочу! — Артём дёргал его за домашние штаны, оставляя на них следы от йогурта.
— Через пять минут, ладно? — Алексей потёр переносицу. — Папе нужно закончить…
Он замолчал, осознав, что не мог вспомнить, что именно собирался закончить. Стирку? Её нужно было развешивать. Обед? Кастрюля с супом одиноко остывала на плите. Уборку?
— Мультик! Сейчас! — голос сына поднялся до опасной ноты, предвещающей истерику.
Алексей сдался. Мультфильм выиграл ему двадцать минут — ровно столько, чтобы развесить бельё и попытаться придать кухне хоть какое-то подобие порядка.
Анна вернулась поздно. Её глаза лихорадочно блестели, на щеках играл румянец.
— Извини, совещание затянулось, потом мы с редактором обсуждали мою новую рубрику, — она бросила взгляд на часы. — Артём уже спит?
Алексей кивнул, не отрываясь от экрана ноутбука. Он пытался оплатить коммунальные услуги через приложение, которое упорно не хотело принимать его карту.
— Кстати, нам звонила его логопед. Сказала, что видит регресс, — сухо произнёс он.
Анна замерла, расстёгивая пальто.
— Ты делаешь с ним упражнения?
— Делаю! — огрызнулся он, захлопывая ноутбук. — Когда он позволяет. Вчера швырнул все карточки в унитаз. Позавчера плакал полчаса, потому что «язык устал».
Анна молча повесила пальто и прошла на кухню. Алексей проследил за ней взглядом, стараясь подавить раздражение. Она так и не предложила помощь, хотя видела, в каком он состоянии. Её выдержке можно было позавидовать.
— Ты снова не приготовил ужин? — спросила она, открывая холодильник.
— Не успел, — процедил он. — Но есть бутерброды.
Она кивнула, не споря, и Алексею вдруг стало интересно: сколько раз она сама стояла так, с бутербродом вместо нормального ужина, когда он приходил с работы и спрашивал: «И что у нас сегодня?»
На следующее утро Алексей проснулся от ощущения чужого взгляда. Артём стоял у кровати, разглядывая его с детской бесцеремонностью.
— Почему ты плакал во сне, па? — спросил он, теребя край пижамы.
Алексей резко сел, чувствуя, как горят щёки.
— Мне приснился страшный сон, — соврал он, избегая взгляда сына.
Правда была унизительной. Ему приснился офис. Простой, обычный офис с его монотонными совещаниями и дедлайнами.
В этом сне он сидел за своим столом, пил свежий кофе из любимой кружки и никто не требовал от него внимания, сочувствия или милосердия.
К концу второго месяца Алексей перестал бриться каждый день.
Перестал проверять свою почту. Перестал звонить друзьям. Его мир сузился до зацикленной последовательности: подъём, завтрак, игры, обед, прогулка (если повезёт с погодой и настроением Артёма), ужин, купание, сказка на ночь, краткое забытье, похожее на сон.
— Ты что, забыл про родительское собрание? — Анна смотрела на него с недоумением, стоя в дверях детской, где он пытался собрать раскиданный конструктор.
— Какое собрание? — Алексей почувствовал, как внутри всё холодеет.
— В развивающем центре. Я тебе говорила. И напоминала вчера вечером.
Он не помнил. Совершенно не помнил ни её слов, ни вчерашнего вечера. Дни смешались в однородную массу, в которой невозможно было отличить среду от пятницы.
— Я не могу успеть всё, — процедил он сквозь зубы. — Я не машина!
Это сорвалось с языка раньше, чем он успел себя остановить.
Анна удивлённо подняла брови.
— Я тоже не была машиной, Лёш. Пять лет не была.
И эта спокойная констатация факта ударила больнее любого упрёка.
***
Третий месяц их эксперимента выдался на редкость холодным.
За окнами мела декабрьская метель, а Алексей сидел на полу в ванной, прислонившись спиной к стиральной машине, которая мерно гудела, выполняя третий за день цикл.
Рядом в пластиковом тазу отмокали детские носки и футболки, которые не выдержали автоматической стирки — слишком деликатные, требующие ручного внимания, как и многое другое в этой новой жизни.
Дверь без стука отворилась — Артём просунул голову в щель.
— Па, я скучаю, — произнёс он с той особенной интонацией, которую Алексей научился различать. Не каприз, не требование — искренняя детская тоска.
— Иди сюда, малыш, — Алексей похлопал по полу рядом с собой.
Сын осторожно присел, привалившись к его боку тёплым маленьким телом.
— Ты всегда грустишь теперь, — заявил он с детской прямотой. — Как мама раньше.
Алексей вздрогнул, словно его ударили. В детской фразе было больше понимания, чем во всех его собственных размышлениях последних месяцев.
— Ты помнишь, как мама грустила?
Артём кивнул, теребя пуговицу на рубашке отца.
— Она тоже сидела так. И плакала, когда думала, что я сплю. А потом улыбалась, когда ты приходил, и говорила, что всё хорошо.
Алексей закрыл глаза. Что-то тяжёлое и горькое поднималось внутри, заполняя горло, мешая дышать.
Сколько раз он возвращался домой и спрашивал: «Как день?». И сколько раз слышал в ответ: «Всё хорошо»? А потом жаловался на свою усталость, на своего начальника, на своих коллег.
— А мама сейчас не грустит? — спросил он, боясь услышать ответ.
— Нет, — Артём помотал головой. — Она поёт, когда моет посуду. И смеётся по телефону.
Алексей почувствовал, как внутри что-то надломилось. Это была не ревность, не обида — что-то более фундаментальное, словно треснуло стекло, через которое он смотрел на мир.
Анна вернулась с работы позже обычного, принеся с собой запах мороза и духов, которые он когда-то подарил ей на годовщину.
Алексей стоял у плиты, помешивая макароны — единственное, что нашлось в шкафу. Артём уже спал, вымотанный слезами из-за неудавшегося похода в парк — погода не позволила.
— Прости за опоздание, — Анна бросила ключи на тумбочку — звук, который раньше раздражал Алексея. — Был корпоратив по поводу успеха нового проекта. Моего проекта.
Она произнесла это почти смущённо, но в её глазах плескалась такая нескрываемая радость, что у Алексея сжалось сердце. Когда он последний раз видел у неё этот взгляд?
— Поздравляю, — тихо произнёс он, и в голосе дрогнула искренность, непривычная для них обоих. — Это твоя победа.
Она вгляделась в его лицо, ища тени прежней иронии, но встретила только усталую, почти болезненную открытость.
— Как вы тут?
— Нормально, — привычно ответил он, отворачиваясь к плите. А потом, вдруг, решившись: — Нет, не нормально. Я больше не могу, Ань.
Тишина, повисшая между ними. Анна медленно сняла пальто, повесила его на крючок.
— Что именно ты не можешь?
Алексей выключил газ под кастрюлей. Макароны всё равно переварились, превратившись в бесформенную массу — как и его самоуверенность.
— Всё это, — он обвёл рукой кухню. — Я думал, что быть дома — это отдых, передышка. Но это… это труд без выходных, без признания, без… пространства для себя.
Он поднял на неё глаза, ожидая увидеть торжество или насмешку. Но вместо этого обнаружил только внимательный, спокойный взгляд.
— Я был идиотом, да? — спросил он, и это прозвучало почти как мольба.
Анна покачала головой.
— Нет. Ты просто не знал. Никто не знает, пока не попробует сам.
— Как ты выдержала пять лет? — в его голосе звучало неподдельное восхищение. — Я за три месяца на стену лезу.
Она пожала плечами, подходя ближе.
— Я любила вас. И считала, что это моя обязанность. А потом просто… перестала замечать, насколько мне тяжело. Это как медленно закипающая вода — лягушка не замечает, как становится всё горячее.
Алексей протянул руку, неуверенно коснулся её плеча.
— Прости меня. За то, что не видел. Не понимал.
Она не отстранилась — и это уже было маленькой победой.
— Я хочу вернуться на работу, — прямо сказал он. — Но я не хочу возвращаться к тому, что было раньше. К тому… неравенству.
Анна вопросительно подняла бровь:
— И что ты предлагаешь?
Алексей глубоко вздохнул. За эти месяцы он много думал — в те редкие моменты, когда мог позволить себе роскошь размышлений.
— Давай наймём помощницу. Хотя бы на полдня. Ну и чаще будем Артема отдавать в центр для особых детей, ему там нравится вроде как. И готовить по выходным. И…
Анна улыбнулась — впервые за этот вечер, впервые за долгое время — ему.
— Давай просто будем командой, — она взяла его за руку. — Без этого «мужское — женское», без «мои обязанности — твои обязанности». Просто семья.
— Команда, — эхом повторил Алексей, ощущая, как что-то внутри наконец отпускает. — Мне нравится.
За окном мела метель, но в маленькой кухне было тепло. И впервые за долгие месяцы они вновь вспомнили как любят друг друга.
