— Вы мне даже не скажете, куда едете? — дрожащим голосом спросила Татьяна Борисовна.
— Пока к моей подруге, — ответила Ангелина неожиданно мягко.
— И когда вернётесь?
— Мы не вернёмся, мам, — тихо сказал Евгений.
— Я выведу тебя на чистую воду! — кричала Татьяна Борисовна, впившись взглядом в лицо невестки. — Думаешь, нет на тебя управы?
Ангелина замерла у холодильника с пачкой сметаны в руке. За окном таял последний февральский снег, но в кухне, казалось, температура упала ниже нуля.
— Мама, ну что ты опять начинаешь? — вмешался Евгений, отрываясь от ленты новостей.
— А ты молчи! — отрезала Татьяна Борисовна. — Она тебе мозги запудрила, а я вижу её насквозь. Вчера купила икру на праздник, только отвернулась — а баночки уже нет! Может, скажешь, это не ты, Ангелиночка?
Ангелина аккуратно поставила сметану на стол и медленно выдохнула. Третий скандал за неделю, и всё по одному сценарию.
— Татьяна Борисовна, я вашу икру даже не видела, — проговорила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
— Ага, конечно! — Татьяна Борисовна всплеснула руками так резко, что чуть не сбила чашку. — А кто ещё? Всеволод на диете, Женя на работе был. Гостей не было. Воры с улицы за икрой не лезут.
В двухкомнатной квартире на окраине города жизнь давно напоминала пороховую бочку с тлеющим фитилём. Как-то незаметно для всех фитиль стал совсем коротким.
Татьяна Борисовна полжизни прожила в коммуналке, пока в середине девяностых завод, где они со Всеволодом Игнатьевичем отработали почти четверть века, не выделил им отдельную квартиру. Позже её приватизировали — и это была настоящая гордость Татьяны Борисовны. Своя квартира! Не надо караулить очередь в ванную, следить, кто сколько электричества нажёг, подозревать соседей в краже полотенец с общей верёвки.
Впрочем, привычка подозревать осталась. Как и привычка всё контролировать.
Старший сын давно съехал, женился, обзавёлся детьми, и виделись с ним теперь только по праздникам. А вот младшего — Женечку — Татьяна Борисовна удержала. Уговорила не бросать маму. Всеволод Игнатьевич не возражал, впрочем, он давно ничему не возражал. Их брак давно превратился в формальность. Сохраняли его «ради детей и приличий», но жили как соседи по комнате.
Когда год назад Евгений привёл невесту, Татьяна Борисовна с первого взгляда почувствовала: эта тонкая девица с модной стрижкой настроена решительно. Будет уводить сына. И точно — Ангелина сразу начала разговоры о том, как молодой семье нужно отдельное жильё.
— Жень, послушай, — говорила она вечерами, когда они оставались вдвоём в его комнате. — Мы оба хорошо зарабатываем. Можем купить хотя бы квартиру.
— Ты ж понимаешь, — вздыхал Евгений, — маме тяжело одной.
— Она не одна. Она с отцом.
— Это всё равно что одна.
– Слушай, ну она у тебя не старая и немощная, что она нам ежедневно и доказывает своими выходками. Ну невозможно же!
В итоге они договорились копить на первый взнос по ипотеке. Евгений клятвенно обещал матери, что квартиру купят поблизости и будут заезжать часто-часто. Но Татьяна Борисовна видела в этом только предательство.
Жили, разделив не только комнаты, но и кухню. У каждого своя полка в холодильнике, свои продукты, своя посуда. На коммуналку скидывались пополам, хотя Татьяна Борисовна то и дело поджимала губы:
— Молодые должны бы больше платить. Особенно когда некоторые по часу в ванной плещутся.
Всеволод Игнатьевич в домашние дрязги не вмешивался. Но жена дотянулась со своим контролем и до него. После того как у него обнаружили диабет, жена посадила его на жесточайшую диету. Запрещала даже то, что врачи считали допустимым.
— Никаких пирожных! — заявляла она. — Никакого мёда! Даже не думай о варенье! От сладкого ты ослепнешь и ноги отнимутся! Куда к сметане тянешься? Не видишь? Пятнадцать процентов жирности, тебе вредно. Купи себе десятипроцентную.
Всеволод Игнатьевич покорно кивал, хотя эндокринолог разрешал иногда баловать себя небольшими порциями лакомств.
— Доктор сказал — нельзя, значит, нельзя, — безапелляционно заявляла Татьяна Борисовна, игнорируя попытки мужа что-то уточнить.
А потом начали пропадать продукты.
Сначала исчезла пачка печенья с полки молодых. Потом банка консервированных ананасов у Татьяны Борисовны. Затем копчёная колбаса, которую Евгений приберёг для особого случая.
— Это всё твоя Ангелинка ворует, — безапелляционно заявила Татьяна Борисовна сыну. — Худая как щепка, а жрёт втихаря.
— Мам, ну что ты такое говоришь?
— А кто ещё? Отец на диете, я за фигурой слежу. Может, это призраки наши запасы таскают?
Евгений пытался защищать жену, но мать не слушала. Каждый раз, обнаружив пропажу, она устраивала скандал. Чтобы прекратить бесконечные ссоры, Евгений просто покупал матери новые продукты взамен пропавших.
Однажды вечером, когда Ангелина задержалась на работе, а Всеволод Игнатьевич смотрел телевизор, Татьяна Борисовна позвала сына на кухню.
— Женя, — заговорила она, понизив голос. — Я всё о ней знаю. Она нечиста на руку.
— Мам, хватит уже, — поморщился Евгений.
— Ты не веришь? — Татьяна Борисовна наклонилась ближе. — Что ж, у меня будут доказательства. Я установила камеру.
Евгений вздрогнул.
— Какую ещё камеру?
— Маленькую, незаметную. Тут, — она указала на книжную полку над холодильником. — Записывает всё, что происходит на кухне. Когда твоя воровка в следующий раз полезет за нашими продуктами, у меня будет видео. Тогда посмотрим, как ты её защищать будешь!
— Ты это серьёзно? — Евгений побледнел. — Зачем такие сложности? Мам, мы же семья…
— Вот именно! — отрезала Татьяна Борисовна. — В семье никто ни у кого не ворует. А твоя Ангелинка только и ждёт, когда мы отвернёмся.
Утром пятого марта кухня превратилась в поле битвы. Татьяна Борисовна обнаружила пропажу деликатесной сёмги, которую купила для праздничного стола.
— Всё! — кричала она, размахивая руками. — Теперь-то я тебя выведу на чистую воду!
Ангелина, только проснувшаяся и зашедшая на кухню сделать кофе, не сразу поняла, о чём речь.
— Рыба? Какая рыба?
— Не притворяйся! — Татьяна Борисовна подскочила к ней почти вплотную. — Сёмга, которую я вчера купила! Триста граммов! Куда делась?
Из комнаты выглянул встревоженный Евгений.
— Что случилось?
— Твоя жена, — процедила Татьяна Борисовна, — опять ворует! Сёмгу мою сожрала!
Ангелина отступила к стене. Её руки дрожали.
— Я не брала вашу рыбу, — тихо произнесла она. — Я даже не знала, что она есть.
— Ты воровка! — выкрикнула Татьяна Борисовна. — И у меня есть доказательства! Всё, Женя, выбирай: или я, или она. С воровкой под одной крышей жить не буду!
Евгений провёл рукой по лицу.
— Мам, послушай…
— Подожди, Жень! Похоже, и правда, пора выбирать! — перебила Ангелина неожиданно твёрдо. — Я терпела обвинения целый год. Хватит. Женя, или мы немедленно съезжаем, или я подаю на развод.
В кухне повисла звенящая тишина. Татьяна Борисовна победно усмехнулась.
— Вот она и показала своё истинное лицо! Первый же скандал — и сразу развод. А ты, Женечка, уши развесил. Но я тебе сейчас покажу, всё покажу, у меня запись есть! Давай посмотрим, как твоя жёнушка сёмгу тайком лопает!
— Давай, — кивнул Евгений. — Пусть и отец придёт. В конце концов, все, кто в квартире живёт, под подозрением. И я, и он.
Но Евгений вдруг выпрямился.
Всеволод Игнатьевич неохотно присоединился к импровизированному семейному собранию. Евгений подключил флешку к ноутбуку и запустил видео.
На экране появилась знакомая кухня, снятая сверху. Полночь. Тусклый свет ночника. Дверь медленно открывается, и на пороге возникает…
— Сева? — удивилась Татьяна Борисовна.
Всеволод Игнатьевич на записи крадучись подошёл к холодильнику, озираясь, открыл дверцу. Свет из холодильника выхватил его напряжённое лицо. Он быстро достал сёмгу, вскрыл упаковку и надкусил, даже не отрезая. Боялся, что его застанут на месте преступления. Выглянул в коридор и, убедившись, что на кухню не идёт, он откусил ещё один кусочек и зажмурился от удовольствия.
— Что происходит? — пробормотала Татьяна Борисовна.
Она медленно опустилась на стул.
— Всеволод, — произнесла она совсем другим голосом, — но у тебя же диабет…
Всеволод Игнатьевич поднял на неё усталые глаза.
— Таня, я сто раз говорил тебе: врач разрешает мне иногда есть сладкое, жирное и много чего. В небольших количествах и не каждый день, но разрешает. А ты меня совсем заморила своими диетами. Ни куска хлеба нельзя, не то что пирожное. Мне шестьдесят пять лет, и что — совсем жизни радоваться нельзя?
— Но почему по ночам? Тайком?
— А когда ещё? — он горько усмехнулся. — Днём ты следишь за каждым моим куском. Как надзиратель в тюрьме. Можно сказать, ты сама меня к такому воровству подтолкнула.
В кухне снова стало тихо. Ангелина отвернулась к окну, где падал мокрый мартовский снег. Евгений закрыл ноутбук.
— Так это всё время был… Сева? — Татьяна Борисовна выглядела растерянной. — А я думала…
— Я знаю, что ты думала, — перебил её Евгений. — Ты всегда думаешь самое плохое о людях. Ангелина права, — произнёс он спокойно. — Нам пора съезжать. Мы достаточно накопили для первого взноса.
— Что?! — Татьяна Борисовна побелела. — Ты выбираешь её?
— Я выбираю нашу семью, мам. Мою и Ангелины. И, знаешь, я хотел сделать это позже, но… — он достал из кармана халата маленькую флешку. — Вчера я скопировал запись с твоей камеры за последнюю неделю.
К обеду того же дня Ангелина и Евгений собрали вещи.
— Вы мне даже не скажете, куда едете? — дрожащим голосом спросила Татьяна Борисовна, стоя в дверях.
— Пока к моей подруге, — ответила Ангелина неожиданно мягко. — У неё двухкомнатная, она пустит нас на время.
— И когда вернётесь?
— Мы не вернёмся, мам, — тихо сказал Евгений. — Если одобрят ипотеку, купим свою, если нет – снимем квартиру…
Татьяна Борисовна беспомощно оглянулась на мужа, но тот молча пялился в телефон, всем видом показывая, что не участвует в разговоре.
— Я… я же просто хотела защитить нашу семью, — пробормотала она. — От воров…
— Воров не было, мама, — вздохнул Евгений. — Были только твои подозрения.
Когда за молодыми закрылась дверь, Татьяна Борисовна тяжело опустилась на диван. В квартире стало очень тихо. Только часы на стене отсчитывали секунды да с улицы доносился приглушённый шум проезжающих машин.
— Сев, — наконец произнесла она. — Я всё делала не так, да?
Всеволод Игнатьевич отложил телефон и впервые за много лет внимательно посмотрел на жену. В его глазах не было упрёка, только усталость и что-то ещё… может быть, сожаление?
— Знаешь, Таня, — сказал он, — в коммуналке ты прожила почти тридцать лет, я понимаю, это травма. Но мы почти столько же лет живём в этой квартире. Пора уже привыкнуть: здесь не надо ни от кого защищаться, ничего охранять, никого подозревать.
Татьяна Борисовна неуверенно кивнула.
— А помнишь, как мы жили на Заречной? — вдруг спросил Всеволод Игнатьевич. — Три семьи в одной квартире. Коля-сантехник вечно на веселе, тётя Груша со своими котами, а Прокофьевы постоянно устраивали скандалы.
— Помню, — тихо отозвалась Татьяна Борисовна. — Приходилось замки на холодильник вешать. И график уборки в ванной на двери висел. А как Прокофьиха кричала, что мы её соль воруем, помнишь? А сама наш сахар горстями таскала.
— А у нас тогда талоны на сахар были, — продолжил Всеволод Игнатьевич с грустной улыбкой. — По пятьсот граммов на человека. Женя маленький, Вовка подросток… Трудное было время.
Татьяна Борисовна вдруг с удивлением посмотрела на мужа:
— А ведь мы давно так не разговаривали, да? Просто… по душам.
Всеволод Игнатьевич кивнул.
— Ты всё время занята, Таня. То уборкой, то готовкой, то… — он замялся, — наблюдением за порядком.
— Я пыталась сохранить семью, — голос Татьяны Борисовны дрогнул. — Старшего упустила, думала, хоть младшего удержу. А получается, я сама его прогнала. И тебя… тебя тоже замучила своими диетами.
Всеволод Игнатьевич неожиданно взял её за руку.
— Таня, я всё понимаю. Когда живёшь в постоянном страхе потери, начинаешь контролировать всё вокруг. Но знаешь… иногда нужно просто отпустить.
— А если они забудут о нас? — Татьяна Борисовна смотрела на свои руки, морщинистые, с выступающими венами. — Если Женечка совсем перестанет приходить?
— Тогда у нас останемся мы, — просто ответил Всеволод Игнатьевич.
— Мы? — Татьяна Борисовна подняла на него удивлённый взгляд. — Ты… ты ещё считаешь нас семьёй?
— А разве нет? — он улыбнулся. — Сорок два года вместе, Тань. В горе и в радости, как говорится. Просто где-то по дороге мы забыли, что значит быть вместе по-настоящему.
Татьяна Борисовна порывисто обняла мужа, уткнувшись лицом в его плечо. Он неловко погладил её по седеющим волосам.
— Севушка, а давай я сейчас что-нибудь вкусное приготовлю? — она подняла заплаканное лицо. — Что-нибудь, что тебе можно. И ты сам выберешь, что хочешь.
Он кивнул, глядя на неё с теплотой, которую она не замечала уже много лет.
— Я правда испортила всё? — Татьяна Борисовна смотрела в окно, где таял снег. — Они никогда не вернутся?
— Может, и не вернутся, — пожал плечами Всеволод Игнатьевич. — Но если ты перестанешь всех вокруг подозревать, научишься доверять и слушать… Кто знает, может, вы сможете начать сначала? С чистого листа. Как в апреле, когда снег растает.
Татьяна Борисовна молча смотрела, как капли стекают по стеклу. В тусклом свете пасмурного дня они казались слезами.
— Я больше не буду ставить никаких камер, — прошептала она. — Обещаю.
На восьмое марта сын с невесткой всё-таки приехали, хотя Ангелина не скрывала недовольства. Было видно, что сделала она это только ради мужа. Татьяна Борисовна долго собиралась с силами, воровка — не воровка, а от невестки она была не в восторге. Но свои ошибки нужно уметь признавать. Да и если так открыто демонстрировать неприязнь, сын ведь и правда перестанет приезжать.
— Ты прости меня, старую, — нехотя сказала свекровь, так и не решившись посмотреть в глаза невестке.
— Чего уж там, проехали, — Ангелина тоже не смогла искренне принять извинения, но и устраивать скандал не стала. Праздник всё-таки, да и Евгений просил…
Да в конце концов, они съехали из этого ада, и чаще необходимого она здесь появляться не будет.
Позже приехал и старший сын с женой. За праздничным столом делились новостями. Старшая невестка с удовольствием рассказывала об успехах детей, её муж — о перспективах карьерного роста. Когда атмосфера стала менее напряженной: Ангелина перестала вздрагивать от голоса свекрови, та перестала коситься на младшего сына с женой, Евгений заговорил:
— А нам ипотеку одобрили. Даже на трёшку хватит, если не шиковать.
— Где брать будете? — спросил Всеволод Игнатьевич.
Татьяна Борисовна подобралась. Её не меньше мужа интересовал этот вопрос. Сдержит ли сын обещание купить квартиру как можно ближе к ним.
— Пока не выбрали, но, скорее всего, поближе к моей работе. Надоело по пробкам мотаться.
Не сдержал. Работал он совсем в другом районе и по утрам, и правда, тратил немало времени на дорогу. «Ну, может, так и правда лучше, — успокаивала себя Татьяна Борисовна. — Меньше уставать будет». И сама себе поразилась. Привычного желания обвинить в таком решении невестку не возникло. Хотя чего уж, и так понятно, что именно она уговорила мужа не брать квартиру рядом с матерью.
— Мам, — позвал Евгений. Оказывается, она уже несколько минут сидела, замерев, и никого не слышала. — Я буду приезжать так часто, как смогу.
— Да-да, конечно.
Впрочем, он и вправду приезжал чуть не каждую неделю. Один.
Ангелина появилась только в августе, цветущая, с загадочной улыбкой. Степенно села в кресло, посмотрела на свёкров и сказала:
— У вас будет внук. Мы с Женей ждём ребёнка.
Татьяна Борисовна блаженно улыбалась и разглядывала невестку, которую не видела почти полгода. Разглядывала и сама себе удивлялась: и что она тогда на неё взъелась? Нормальная девочка. Симпатичная, ладная, умная. Женю любит. Внуков ей выносит. А что ещё надо?
