Свекровь сказала это тихо, почти буднично, вытирая руки о льняное кухонное полотенце.
— Вы серьезно? — Мой голос внезапно охрип. — Это же просто прописка, формальность. Мы же ничего у вас не отбираем.
Наталья Павловна выдержала паузу. Она никогда не кричала, никогда не устраивала сцен. Все ее слова звучали, как окончательный вердикт.
— Ты сама подумай, Катя, — сказала она мягко. — Брак у вас скоропалительный, из-за беременности. А что, если вы разбежитесь? Куда мне потом внучку выписывать? По судам бегать?
Я смотрела на свекровь, едва веря в то, что слышу. Это был удар под дых.
***
Я вышла замуж за москвича, но не потому, что искала выгодный брак. Просто так сложилось. Полюбила человека, и оказалось, что он из обеспеченной семьи. Просто удача. А, может, судьба?
В Москву я приехала семнадцатилетней девчонкой с чемоданом, в котором умещалась вся моя жизнь. В голове — мечты, в глазах — надежда. В маленьком уральском городке, где я выросла, жизнь текла тихо и ровно, но я всегда знала: мне этого мало. Хотела другого — движения, возможностей, чего-то большего.
Я училась в московском вузе, и учеба давалась мне тяжело. Город не прощал слабости, и чтобы удержаться, нужно было бежать быстрее всех. Я не жаловалась, не просила помощи. Просто знала: это мой шанс.
Диму я встретила на втором курсе.
— Так ты издалека? — спросил Дима в тот первый вечер, когда мы сидели в маленьком кафе на Патриарших.
— За Уралом, маленький город. Ты, наверное, и не слышал.
— Ну, ты же не с медведем на поводке приехала?
Я улыбнулась. Он был легкий, уверенный в себе, немного нагловатый. Московский. Мы говорили обо всем и ни о чем. Я смеялась и чувствовала себя красивой. В тот момент казалось, что встреча была неизбежной. Как будто, так и должно было случиться.
Через год я уже жила в его квартире. Точнее, в квартире его матери, Натальи Павловны.
Когда я забеременела, Дима отреагировал спокойно. Он никогда не был человеком крайностей — ни бурной радости, ни паники.
— Свадьбу придется ускорить, — сказал он тогда, обнимая меня за плечи.
Свекровь же удивила. Я ждала настороженности, может, даже отстраненности — все-таки свадьба на пятом месяце, слишком быстро, слишком неожиданно. Но она приняла меня так, будто я всегда была частью их семьи.
— Ну что ж, дети — это счастье, — сказала она, когда узнала.
Она оказалась женщиной сдержанной, но заботливой. Её теплоту нужно было чувствовать не через слова, а через действия. Свекровь привозила мне домашний суп в термосе, держала за руку перед уколами, договаривалась с врачами. Она звонила маме, успокаивала ее.
— Все хорошо, не переживайте, я рядом.
В тот момент мне казалось, что она действительно стала мне второй матерью.
Родилась Соня. Спустя почти два месяца после рождения дочь наконец оказалась дома. Все это время мы провели в больницах, и только теперь появилась возможность заняться документами. Первым делом оформили свидетельство о рождении — с этим сложностей не возникло, всё прошло быстро и без лишних хлопот. А вот когда дело дошло до прописки, неожиданно всплыли трудности.
***
Сонечка тихонько посапывала в своей кроватке, её крохотные пальчики были сжаты в кулачки. Я смотрела на нее, медленно проводя пальцем по пушистому волоску на лбу, стараясь запомнить этот момент – тёплый, тихий, по-настоящему мой. Вот оно счастье. Новая жизнь. Но без определенного места жительства….
За дверью раздались шаги. Дима вошёл в комнату, зевнул и прислонился плечом к дверному косяку.
— Опять думаешь об этом? — его голос был усталым, но без раздражения.
Я медленно повернулась к нему.
— А ты нет?
Он прикрыл глаза, коротко вздохнул, будто этот разговор уже был заранее проигран.
— Катя… — его плечи едва заметно опустились. — Зачем ты так? Всё ведь хорошо. Мы живём здесь, мама не гонит нас, помогает, Соню любит. Чего тебе ещё надо?
Я внимательно посмотрела на него, стараясь разглядеть в его лице что-то новое. Чувствовал ли он хоть каплю той тревоги, что заполняла меня изнутри?
— Прописку.
Дима сел на край кровати. Матрас слегка просел под его весом, но он не смотрел на меня, просто уставился в пол.
— Опять эта прописка… Да зачем она тебе? Мы же всё равно тут живём. У нас всё есть. Квартира, стабильность, мама с нами.
Я шагнула ближе, опустилась рядом, взяла его за руку.
— Дима, ты правда не видишь? Мы тут не хозяева. Мы гости. В любой момент нас могут попросить уйти. И самое страшное – не нас, а Соню. Твою дочь.
Он резко отвернулся, словно мне удалось вбить в него что-то острое, неприятное.
— Знаешь, что самое обидное? — мой голос стал почти шёпотом, но я знала, что он слышит. — Мама может прописать Соню. У неё есть право отказать, да. Но что это говорит о её отношении?
Он вскинул голову, нахмурился.
— Катя, я не хочу ссориться. Ну вот зачем? Разве из-за этого стоит портить отношения? Она заботится о нас… просто по-своему.
Я долго смотрела на него. Муж предпочитал оставаться в стороне, не желая вступать в конфликт с матерью. Теоретически, можно было бы зарегистрировать ребёнка без её согласия, просто по месту жительства отца. Но теперь для меня это было неприемлемо. Я чувствовала обиду, а ещё не хотела усугублять ситуацию и рушить отношения, хотя бы ради Димы. Оформлять прописку тайком, вопреки воле свекрови, казалось мне унизительным и неправильным.
А она… она продолжала вести себя так, будто ничего не произошло.
****
Наталья Павловна склонилась над Соней, её аккуратно уложенные волосы мягко блестели в свете торшера. На её лице — спокойная, чуть улыбчивая маска заботы. Она нежно водила пальцем по крошечной ладони дочери, позволяла той ухватить себя, а потом с притворным удивлением вскидывала брови.
— Ой, ты посмотри, какая хватка! Ну и сила у тебя, Сонечка! Совсем скоро маму за косы таскать будешь, да?
Соня захлопала ресницами, улыбнулась, а потом что-то тихо промурлыкала, растягивая губы в открытой беззубой улыбке. Свекровь рассмеялась, её смех был звонким, живым. Она и правда её любила.
—Я тут в аптеке видела витамины хорошие, надо будет тебе купить. Они как раз для нервной системы полезны.
Она говорила так, будто всё в порядке. Будто она не возвела между нами стену.
— Спасибо, но я уже купила.
Свекровь кивнула, и снова весь её фокус на Соне.
— Ой, да ты моя умница, ну какая девочка у нас хорошая! В кого же ты такая славная, а?
Я слышала её слова, но слышала и другое.
Эту тишину между ними. Между её заботой и её отказом.
Как будто прописка — это не о Соне. Как будто статус ребёнка перед государством и его будущее её не касаются. Как будто речь идёт о чем-то далёком и несущественном, что она может вычеркнуть из реальности, как ненужную мелочь.
Я сделала шаг вперёд.
— Наталья Павловна.
Она подняла глаза, прижимая Сонину ладошку к своей щеке.
— Да, Катюш?
Я смотрела на неё долго.
— Вы ведь её любите?
В воздухе повисла глухая, тяжелая тишина.
— Катя, я люблю Соню. Ты это знаешь.
— Но… почему-то оставляете без прописки. Без документов. Без пособий, без права на очередь в садик.
Лицо свекрови оставалось невозмутимым.
— Мы уже обсуждали это, Катя. Пойми меня правильно. Я тебя уважаю. Правда. Ты хорошая жена, заботливая мать. Но… мне не хочется рисковать.
Он бережно опустила Сонину руку.
— Рисковать чем, Наталья Павловна? Это просто прописка, она ничего не значит. Мы не претендуем на вашу квартиру, не собираемся ее забирать. Это вопрос документов, всего лишь.
Я почувствовала, как напряглась каждая мышца в теле. Я не просила ничего сверхъестественного. Просто регистрацию для нашей дочери.
— А если вы разведетесь?
Я резко выдохнула, с трудом сдерживая себя.
— Почему вы все время говорите про развод? Почему даже не допускаете мысли, что мы семья, и я не собираюсь никуда уходить?
Она чуть склонила голову набок, изучая меня.
— Катя, я уже через это проходила. Я видела, как рушатся семьи. Как люди женятся на эмоциях, а потом не выдерживают быта, проблем, маленьких детей. Дима хороший, добрый, но… не самый ответственный.
Я закусила губу.
— Мы справимся.
— Может быть. Но зачем мне рисковать? Квартира у нас одна, других не предвидится. Если Дима когда-нибудь женится снова, что тогда? Буду всех его детей прописывать? А если он женится трижды?
Я почувствовала, как в груди что-то разрастается, давит, ломает.
— Вы сейчас говорите о моем муже, вашем сыне, как о каком-то… перекати-поле!
Она пожала плечами.
— Люди меняются, Катя. Жизнь меняется. А недвижимость — это недвижимость. Она должна оставаться в семье.
Я вцепилась пальцами в край кроватки.
— Соня — это и есть ваша семья!
— Ты можешь прописать ее у своих родителей, — предложила она с улыбкой. — Они ведь тоже твоя семья.
Я закрыла глаза. В голове звучало одно: Мы здесь чужие. В этом доме, в этой семье. Мы – просто гости, которые должны знать свое место.
Она спокойно посмотрела на меня, чуть улыбнулась, как будто мне было пятнадцать, и я упрямо спорила со взрослым, не понимая очевидного.
— Все наладится, Катя. Ты просто слишком остро реагируешь.
Я не могла избавиться от гнетущего чувства противоречия в поведении свекрови. Она нежно прижимала Соню к себе, целовала её крохотные пальчики, рассыпалась в ласковых словах – и в то же время хладнокровно отказывалась прописать её в своём доме. В груди росло непонимание: как можно так искренне любить ребёнка, но при этом оставлять его без места, без официального дома?
А если вдруг что-то случится? Если наш с Димой брак не выдержит испытаний, свекровь сможет без колебаний поставить нас перед фактом: собирайте вещи, уходите. Мы для неё временные жильцы, и этот статус ощущался всё острее. Я боялась, что это непонимание, эта невидимая стена, которую она возвела, между нами, со временем разрушит не только мои отношения с ней, но и мой брак.
***
В комнате было душно. За окном мерцали редкие огоньки, а вдалеке шумел город – равнодушный, как всегда.
Я сидела на подоконнике, подогнув ноги, и медленно вела пальцем по холодному стеклу. Влажность собиралась на его поверхности, будто мои мысли пытались оставить след.
Дима сидел напротив, на кровати, опустив голову.
— Так поезжай, раз не можешь договориться с мамой, — пробормотал он, не глядя на меня.
Я замерла.
Слова резанули, словно невидимая струна внутри меня лопнула.
— Поезжай? — переспросила я, медленно переводя взгляд на него.
— Ну да. К родителям. Пропиши там Соню.
Он говорил буднично, ровно, будто предлагал купить другой вид каши в магазине.
Я медленно выдохнула, в груди завибрировало напряжение.
— Ехать? Дима, ты вообще представляешь, что ты сейчас говоришь?
Он, наконец, поднял на меня глаза. Темные, уставшие, пустые.
— Да. И не вижу в этом проблемы.
— Проблемы? Дима, Соня только-только окрепла. Она весила два килограмма, когда мы её из больницы забирали. Её иммунитет – как тонкое стекло. Нам врачи запретили самолёты категорически. Ты представляешь, что это значит?
Он пожал плечами, словно я сейчас придумывала какие-то несущественные детали.
— Значит, поедешь на поезде.
Поезд.
Двое суток поезда, духоты, запахов, толкучки в коридорах, посторонних людей, тесных купе.
Я чувствовала, как внутри поднимается глухая волна паники.
— Ты хоть раз ездил в поезде двое суток с младенцем? — мой голос дрогнул. — Ты хоть представляешь, что это такое?
Дима снова отвел взгляд, будто ему было стыдно. Или просто не хотелось обсуждать это.
— Катя, ну а что тогда делать?
— Что делать? Может, наконец, понять, что этот вариант невозможен!
Он потер лицо руками, выдохнул.
— Ну а мне что прикажешь? Мамина квартира, она против. Ты не хочешь прописывать Соню через меня, потому что обиделась. Родителей тоже отметаешь. Что остаётся?
Что остаётся?
Я улыбнулась. Горько, медленно, с осознанием, которое пришло внезапно, но было неизбежным.
— Остаётся одно, Дима, — наконец, тихо сказала я.
Я повернулась к нему.
— Мы найдём квартиру. Свою. Пусть съёмную. Пусть маленькую. Но свою. Где Соня будет не гостьей. Где мы сможем прописать нашу дочь без чужого разрешения. Где мы будем хозяевами.
В комнате снова повисла тишина.
Только тиканье часов, да редкие звуки машин за окном.
Я ждала, что он снова скажет: ты преувеличиваешь, это необязательно, ну зачем портить отношения.
Но он просто смотрел на меня.
Долго.
Потом кивнул.
— Ладно. Ищем квартиру.
Впереди было так много неизвестности.
Но мы сделали шаг в нужную сторону.
