Я мыла тарелки, пытаясь сосредоточиться на теплой воде и мягком шорохе губки. Вода стекала по моим пальцам, тёплая, почти успокаивающая, но внутри всё было натянуто, как струна. Я слышала её шаги. Лёгкие, размеренные, те самые, которые за последние два месяца стали фоновым шумом моей жизни.
— Юля, я тут решила приготовить на ужин гуляш, — голос Валентины Павловны был ровным, почти небрежным, как будто она не замечала, как напряглась моя спина. — Саша его любит.
Я почувствовала, как внутри всё сжалось. Я стиснула губы, не оборачиваясь.
— Спасибо, но я уже разморозила курицу. Хотела сделать запеканку.
За моей спиной повисла пауза. Я чувствовала, как свекровь скрестила руки на груди, как замедлилось её дыхание. Это был тот самый момент, когда в воздухе застывало нечто невидимое, но ощутимое. Как будто перед бурей.
— Ну, можно и курицу, — наконец сказала она, но в её голосе сквозила едва уловимая нота недовольства. — Я тогда добавлю к ней специи, так вкуснее будет.
Я вытерла руки о полотенце и обернулась. Она уже стояла у полки со специями, тонкими пальцами легко перебирала баночки, будто выбирая, чем улучшить моё блюдо. Как будто оно нуждалось в исправлении. Как будто я нуждалась в исправлении. Моё сердце стучало медленно, гулко.
— Не нужно, — сказала я, и голос мой прозвучал тише, чем мне хотелось. — У меня уже всё продумано.
Она подняла брови. Выражение её лица было почти доброжелательным, но я знала этот взгляд. В нём не было доброты. В нём был укор, тень превосходства.
— Ну конечно, как скажешь, дорогая, — она слегка улыбнулась, но это была улыбка человека, который подчёркивает чужую глупость, не произнося этого вслух. Она повернулась, медленно вернула баночку с пряностями на полку, но не сразу ушла. Она стояла, глядя на меня, изучая.
Я чувствовала, как внутри меня нарастает напряжение. Горячая волна обиды подкатила к горлу, но я её проглотила. Я знала, что если сейчас покажу слабость, это станет для неё победой.
Я отвернулась и принялась снова мыть посуду. Я ждала. Ждала, когда она уйдёт. Ждала, когда мой дом снова станет моим.
Но она не ушла. Её отражение в стекле шкафа застыло за моей спиной.
— Ты устаёшь, Юля, — вдруг сказала она мягче, почти с жалостью. — Я просто хочу помочь. Разве это так плохо?
Я сжала губку в руке. Её слова звучали разумно. Логично. Но я знала их подтекст. «Ты не справляешься». «Я справлюсь лучше». «Саша любит мой гуляш, а не твои запеканки». Я выдохнула медленно, не оборачиваясь.
— Спасибо за заботу. Но я справлюсь сама.
На этот раз пауза была длиннее. Я услышала, как она вдохнула, как поджала губы. Затем её шаги удалились, растворяясь в тишине.
Я выключила воду и закрыла глаза, опершись ладонями о холодную поверхность раковины. В голове возник образ: две женщины стоят в кухне, словно две королевы, делящие один трон. Но трон был мой. Я хозяйка. Или уже нет?
***
Два месяца назад Валентина Павловна приехала всего на неделю. Проблемы с трубами в её квартире, ремонт. Саша тут же предложил: «Мама, останешься у нас!» Я улыбнулась, хотя внутри что-то дрогнуло. Тогда я ещё не знала, как долго затянется эта «неделя».
Вначале я старалась быть гостеприимной. Мы вместе готовили, пили чай, обсуждали сериал. Запах свежезаваренного чая с мятой витал в воздухе, теплота кухни объединяла нас, и я убеждала себя, что это временно. Но вскоре её присутствие стало весомым, давящим, словно в доме стало на одного хозяина больше. Она взяла на себя закупки, уборку, воспитание сына — будто я делала это неправильно. А Саша… Он только рад был. «Мама помогает», — говорил он, когда я пыталась поговорить.
Но он не видел, как в нашей спальне появилось её одеяло, как на кухонных полках вдруг поселились её банки с «полезными заготовками», как она ненавязчиво, но настойчиво делала меня лишней в собственном доме.
И вот теперь я смотрела, как она перебирает одежду Артёма, достаёт его любимую футболку с динозавром и без раздумий кладёт в стопку «на выброс», даже не спросив. Её движения говорили: «Ты не справляешься, я знаю, как лучше».
— Ты не против? — спросила она с той самой улыбкой, в которой не было вопроса, а лишь констатация факта.
Я открыла рот, но в этот момент раздался звонок в дверь. Звук был резкий, неожиданный, как выстрел в тишину. Артём, наш пятилетний сын, бросился открывать. Его лёгкие шаги по полу были единственным звуком, пробившим глухую тишину, которая возникла между мной и свекровью. Я снова сжала губы.
— Бабушка, тебе посылка! — крикнул Артём, подпрыгивая на месте, его глаза горели любопытством.
Я вытерла руки о полотенце и пошла в коридор. Курьер, высокий мужчина в чёрной форме, протягивал Валентине Павловне пакет. Она быстро схватила его, как будто боялась, что кто-то выхватит. На упаковке красовалась надпись: «Постельное бельё, двуспальный».
Я почувствовала, как внутри всё холодеет. Нахлынувшая волна осознания ударила сильнее, чем я ожидала. Моё сердце забилось чаще, а в горле встал ком.
— Мама, а тебе зачем? — спросил Саша, выходя из комнаты. В его голосе слышалось искреннее недоумение.
Свекровь замялась. Пальцы её нервно сжали край пакета. Она перевела взгляд с меня на Сашу, потом на Артёма, и наконец, словно с трудом, выдавила:
— Ну, я подумала… Раз уж я тут, так пусть у меня будет своё постельное.
Её слова прозвучали буднично, но в воздухе повисло напряжение. Я знала, что она выбрала их не случайно, она ожидала реакции. И реакция последовала.
— Как долго «раз уж»? — мой голос дрожал, но не от страха, а от гнева, который поднимался из глубины груди, заполняя каждую клеточку тела.
Она вспыхнула. Губы её сжались в тонкую линию, в глазах появилось раздражение.
— Я не понимаю твоего тона. Я здесь, потому что мне негде жить! — в её голосе прозвучало обвинение, словно я виновата в её ситуации.
Я сделала шаг ближе, ощущая, как в воздухе витает что-то несказанное, недосказанное, но острое, как лезвие ножа.
— Но у тебя есть квартира. Ремонт давно закончен. Я звонила в управляющую компанию, — мои слова повисли в тишине, как выстрел.
Саша повернулся ко мне, лицо его вытянулось, глаза расширились.
— Ты что, проверяла маму? — в его голосе прозвучало больше удивления, чем осуждения, но всё же…
Я едва сдерживала слёзы.
— Да, потому что я устала жить в постоянном напряжении! — почти крикнула я. — Устала чувствовать себя лишней в собственном доме!
Свекровь резко выпрямилась. Её губы дрогнули, и в глазах мелькнуло что-то похожее на уязвлённость. Но она тут же спрятала это под привычной маской непоколебимости.
— Ты неблагодарная, — её голос был холодным, как зимний ветер.
Я хотела ответить, но в этот момент в прихожую выбежал Артём. Его большие глаза испуганно метались между нами.
— Мам, а ты что, злишься на бабушку? — его голос был тихий, сбивчивый. Он не понимал всей глубины конфликта, но чувствовал напряжение.
Я закрыла глаза. Грудь сжалась от боли. Я не хотела, чтобы сын видел, как мы ругаемся. Я не хотела ставить его перед выбором.
— Мне нужно побыть одной, — прошептала я и ушла в спальню, осторожно закрыв за собой дверь. Снаружи — тишина, но внутри меня всё грохотало, рушилось, разбивалось на осколки.
***
Саша зашёл минут через десять. Он сел рядом на кровать, тяжело вздохнув. В комнате было темно, только свет фонаря за окном очерчивал его силуэт. Я чувствовала, как он нервно потирает ладони, обдумывая, как начать.
— Юль, ну зачем так? — его голос был мягким, но в нём слышалась усталость. — Мама — это не навсегда.
Я медленно повернулась к нему. Внутри меня бушевали эмоции — боль, гнев, разочарование.
— Правда? — голос мой прозвучал низко, почти шёпотом. — Тогда почему она заказала постельное бельё? Двуспальное.
Он замер. Я уловила, как напряглись его плечи, как он задержал дыхание. В комнате стало ещё тише.
— Юля… — он не закончил. Вместо этого потер лоб, словно отгоняя напряжение.
Я глубоко вдохнула, с трудом сдерживая дрожь.
— Саша, — я посмотрела прямо в его глаза, и он, наконец, поднял взгляд. — Ты должен выбрать. Или мы — семья. Или ты живёшь с мамой.
— Я поговорю с ней, — наконец, сказал он, и в его голосе прозвучала какая-то новая нота. Осознание?
***
Прошла неделя.
Дом, наконец, казался нашим. Не было больше посторонних запахов на кухне, чужих полотенец в ванной, перестал звучать мягкий, но настойчивый голос, дающий ненужные советы. Я дышала легче. Но тревога жила внутри меня, как нераскрывшееся семя. Я знала, что это не конец.
Артём всё спрашивал, когда бабушка снова приедет. В его голосе звучала детская тоска, та, которую он не мог выразить иначе. Я тянула его к себе, гладила по волосам, целовала в макушку, но это не могло заменить ему бабушкины истории перед сном и её тёплые руки.
Саша был молчалив, словно обдумывал что-то, что не решался сказать.
Однажды вечером раздался звонок. Резкий звук ударил меня по нервам, сердце глухо стукнуло в груди. На экране высветилось имя свекрови. Я посмотрела на телефон, затем на Сашу. Он уже знал, кто звонит. Наши взгляды встретились, но он ничего не сказал.
Я взяла трубку.
— Юля, — голос её был тихим, будто выцветшим от усталости. В нём не было привычной твёрдости, с которой она привыкла наставлять и поправлять. Теперь там звучала неуверенность. — Я… я поняла, что действительно немного увлеклась… Я не хотела рушить ваш дом. Просто… — она сделала паузу, словно подбирая слова. — Ты ведь понимаешь, как тяжело одной?
Я молчала. В комнате было тихо, только гул холодильника нарушал напряжённое ожидание. Я обдумывала её слова, их вес. Я знала, что ей действительно было тяжело. Но и мне тоже.
— Я хочу попробовать наладить отношения, — её голос звучал осторожно, как если бы она боялась получить отказ. — Может, встретимся в кафе? Просто поговорим.
Я почувствовала, как Саша подошёл ближе. Я подняла на него взгляд — он изучал моё лицо, пытаясь понять, что я чувствую. Его губы были плотно сжаты, на лбу пролегла морщина. Он не вмешивался, он ждал.
Я выдохнула, сжимая телефон чуть крепче.
— Давай попробуем, — сказала я, и в этом ответе было больше, чем просто согласие. В нём была осторожная надежда.
