— Антон, а куда ты дел все деньги с моей карты? — Марина с беспокойством смотрела на мужа, вцепившись побелевшими пальцами в телефон. — Только что звонили из банка, сказали, что счёт обнулён. Ты что-то об этом знаешь?
Антон вздрогнул, отвёл взгляд. Его лицо напряглось, на скулах заходили желваки. Он явно чувствовал себя неуютно под пристальным взглядом жены.
— Ну, понимаешь, Мариш… Тут такое дело… — начал он, запинаясь. — В общем, я снял деньги. Всю сумму. Но я всё объясню, честное слово! Только не волнуйся, ладно?
У Марины упало сердце. Как это — снял? Зачем? Почему без предупреждения, без обсуждения? Ведь это её личный счёт, на который она копила долгие годы. Не на шубу, не на курорт — на образование их общего ребёнка, в конце концов! И тут такой финт ушами…
— Так, секунду. Ты хочешь сказать, что опустошил мой счёт и молчал? — голос дрожал от напряжения. — Антон, ты в своём уме? Мы же договаривались! Никаких серьёзных трат без моего ведома. Что за самоуправство?
Муж виновато развёл руками. На лбу выступила испарина, глаза забегали.
— Да я же ради дела, Мариш! Ради нашей семьи! — затараторил он, пытаясь обнять её. — Ты послушай, не кипятись. Сейчас всё расскажу, только дай мне шанс…
Но Марина увернулась от его объятий. В душе клокотали обида и гнев. Ну вот, опять двадцать пять! Сколько раз просила — не распоряжайся единолично, советуйся со мной. Какие могут быть секреты между мужем и женой? Ведь сто раз уже обжигались на этом — то кредит тайком возьмёт, то в долг даст без возврата. А теперь ещё и накопления тю-тю… Дожили, называется!
— Антон, хватит увиливать! — рявкнула она, сверля его взглядом. — Говори уже, куда ты дел наши деньги? У тебя пять минут, чтобы внятно всё объяснить. Иначе, клянусь, ноги моей больше в этом доме не будет!
Муж тяжело вздохнул. Понурился, спрятал лицо в ладонях. Марина вдруг заметила, какой он бледный и осунувшийся. Даже пиджак висит на нём как на вешалке, хотя всегда сидел идеально. Что же стряслось-то, господи? Неужели влип в какую-то жуткую историю?
— В общем, так, Мариш. Только ты не пугайся, — глухо произнёс Антон, глядя в пол. — Я отдал деньги Лене. Ну, бывшей своей. На машину ей, вернее, нашим с ней детям. У них старая развалюха совсем, а тут Ванька начал за руль проситься. Я и подумал — чем им на гроб копить, лучше уж я подсоблю. Пусть катаются с ветерком, но зато целы будут…
У Марины потемнело в глазах. Вот так поворот! Значит, вот куда ушли кровные — бывшей семье под хвост! И ладно бы кто чужой — а то ж Ленка, чтоб её! Та самая, что ушла от Антона к хахалю, пока он вкалывал на трёх работах. Та самая, что детей видеть не давала, пока алименты не отсудила. И этой стерве, этой ехидне — отдать такие деньжищи? Да ни за какие коврижки!
— Ах, ну конечно! Лене он, видите ли, задолжал! — голос сорвался на визг. — А обо мне ты подумал, отец года? О нашем сыне подумал? Или мы по боку, а эта курица с выводком — превыше всего? Совсем ум за разум зашёл?
Марина схватилась за голову, заметалась по комнате. В груди щемило, перед глазами всё плыло. Вспомнился вдруг случай полугодичной давности — когда Антон тоже снял крупную сумму без предупреждения. Якобы другу на лечение, но потом выяснилось — сводил Ленку в ресторан. На годовщину свадьбы, мать её так! И ведь глазом не моргнул, паразит — мол, всё во имя детей, святое дело. А я сиди и помалкивай, да? Кушай, Маша, что дают?
Внезапно Антон вскочил, бросился к ней. Лицо перекошенное, на глазах слёзы.
— Марин, ну прости, а! Дурак я, непутёвый! — забормотал он, пытаясь схватить её за руку. — Да не хотел я ничего плохого! Просто подумал — дети ж не виноваты, что мы с Ленкой разбежались. Им и так несладко, без отца. А если ещё, не дай бог, собьют кого по молодости или сами пострадают? Как я себе этого не прощу? Короче, решил подстраховаться. Думал, у нас с тобой всё общее, ты поймёшь…
— Ах, значит, поймёшь? То есть я по умолчанию должна принять любое твоё решение? И спасибо сказать за доверие? — прошипела Марина, сбрасывая его ладонь. — А о моих чувствах кто-нибудь подумал? О моём желании быть в курсе происходящего? Или я уже не жена, а бессловесное приложение?
Она отвернулась, смахнула злые слёзы. Господи, ну за что ей всё это? Почему вечно страдает по чужим грехам, расплачивается за чьи-то ошибки? Ладно подруги, ладно свекровь — но муж, отец ребёнка! Нет, с неё довольно. Хватит глотать обиды, терпеть и понимать. Надо рвать этот заколдованный круг, иначе сломается. Превратится в половик придверный, в удобную функцию…
— Всё, Антон. Хватит с меня твоей самодеятельности, — процедила она, зло стиснув зубы. — Пошёл вон из моего дома! И про деньги забудь — больше ты их в руках не подержишь. Хочешь быть примерным папашей — вперёд, на все четыре стороны. Но меня в это не впутывай. Ясно?
Антон застыл, округлив глаза. Кажется, не ожидал такого поворота. Думал, по-тихому обтяпает дельце и с рук сойдёт. А оно вон как обернулось — жена-то с норовом оказалась! Не желает больше плясать под его дудку.
— Марин, ну что ты, в самом деле! — залепетал он, бледнея на глазах. — Я ж не со зла, не нарочно! Сгоряча вышло, по старой дружбе. Ты ж знаешь, я ни в жизнь тебя не обману! А деньги — дело наживное, заработаем ещё…
Но было поздно. Марина уже ощущала леденящий холод в груди — верный признак непоправимой беды. Той самой трещины, что со временем переходит в пропасть. Когда уже нет сил прощать, нет желания бороться за отношения. Потому что обесценены и втоптаны в грязь лучшие порывы, самые светлые моменты.
— Всё, Антон. Решение принято, — произнесла она ровным, безжизненным голосом. — Можешь не распинаться, не пытаться ничего исправить. Для меня ты больше не муж и не друг. Чужой, посторонний человек. Так что давай, вали к своей Лене и не возвращайся. А я как-нибудь проживу — без идиота, который за моей спиной делишки обделывает.
Она поднялась и ушла в спальню, с грохотом захлопнув дверь. Села на кровать, уткнулась лицом в ладони. Из груди рвались рыдания, плечи сотрясала крупная дрожь. Господи, за что ей всё это? За какие грехи? Почему она вечно вынуждена расхлёбывать чужие ошибки, утешать себя жалкими подачками? Неужели мало училась, мало любила? Видать, мало — раз угодила в эту трясину…
Сквозь пелену слёз Марина услышала хлопок входной двери. Кажется, Антон и впрямь ушёл — побоявшись продолжать разговор. Или просто разозлился на правду-матку, психанул. Да и чёрт с ним, пусть катится! Она больше ни минуты не станет терпеть такое свинство. Лучше одной, чем с предателем и лжецом. В конце концов, не в деньгах ведь счастье. И уж точно не в мужике, который за твоей спиной на сторону смотрит.
Внезапно в дверь позвонили. Марина замерла, затаив дыхание. Неужели Антон образумился и вернулся? Понял, дурак, что натворил — и примчался вымаливать прощение? Ага, конечно! Буду я ещё всяким подлецам потакать. Разбежался, голубчик!
Но звонок повторился — настойчиво, требовательно. Пришлось идти открывать, кляня всё на свете. Марина накинула халат, выглянула в прихожую — и обомлела. На пороге стояла Татьяна Павловна, свекровь собственной персоной. Та самая, что сыночка своего боготворит и сохнет над каждым его чихом. И с чего бы ей заявляться средь бела дня, без предупреждения?
— Мариша, здравствуй! — пропела свекровь, бесцеремонно вплывая в квартиру. — Чего это ты бледная такая, невестушка? Случилось что?
«Ах, случилось, значит? А то ты не в курсе!» — хотелось съязвить Марине, но она сдержалась. Натянуто улыбнулась, пропустила Татьяну Павловну в гостиную. Та плюхнулась на диван, с видом заправского сыщика уставилась на невестку.
— Значится, так, Мариш. Сыночек мой любезный уже побывал, да? — хмыкнула она, кивая на разоренный серван. — Всё тебе выложил, как на духу? Ну, за деньгами-то твоими? Не юли, я в курсе. Сама же ему и присоветовала…
У Марины брови поползли на лоб. Вот так поворот! То есть это не Антошины идеи, а мамочкины директивы? Это она надоумила благоверного обчистить тайный счёт? Ну, дела!
— Татьяна Павловна, я не понимаю… При чём тут вы? — растерянно забормотала она, присаживаясь напротив. — Зачем, почему Антон…
Cвекровь отмахнулась. — Брось, Маринушка! Ясно же как божий день — зачем и почему. Чтобы Ленку свою облагодетельствовать. Ванечке с Настенькой тачку купить. Мол, безопасность детей превыше всего, ты ж меня поймёшь, Мариш! Ты ж своему Гришутке тоже всё самое лучшее желаешь…
И так посмотрела, так хитро подмигнула — у Марины аж мурашки по спине побежали. Ничего себе заявочки! То есть выходит, Татьяна сама благословила сына на фокус с деньгами? Ради чужих детей, ради бывшей невестки? А про родного внука, значит, не подумала? Ну ни стыда у людей, ни совести!
— Извините, конечно, но это ни в какие ворота! — Марина вскочила, нервно заходила по комнате. — Вы вообще себе представляете, что натворили? Антон, по вашему наущению, обокрал меня! Опустошил счёт, на который я копила годами. И ради кого? Ради бывшей, чтоб её! С какой стати я должна содержать эту стерву и её выводок? Они нам кто — родня, друзья? Да они чужие люди, по сути! А вы туда же — подстрекаете, подзуживаете. Ну спасибо, удружили!
Свекровь невозмутимо пожала плечами. Порылась в сумочке, достала пачку купюр.
— Да не кипятись ты, Маринушка. Чего раскраснелась-то как рак? — протянула ехидно, кладя деньги на стол. — На вот, держи. Сама Лене звонила, вразумляла. Мол, негоже чужое брать, срамиться. Ишь, удумали — одним махом обеспечиться! Не по-людски это, не по-божески. Короче, вернула твои кровные. Целёхоньки, нетронутые.
У Марины челюсть отвисла. Вот так номер! Свекровь, оказывается, и вразумлять горазда, и деньги возвращать. С чего бы такая щедрость-то? Раньше за ней не водилось подобных порывов. Всё больше сыночка покрывала да языком чесала.
— А Антон-то, Антон! Вот ведь олух царя небесного! — всплеснула руками Татьяна Павловна. — И что ему в голову стукнуло? Ведь говорила — не дури, не суйся. Лена — баба ушлая, ещё и не так раскрутит! А он разве слушает? Как об стенку горох!
«Можно подумать, сами тут не при делах!» — фыркнула про себя Марина. Знала она эти песни — сама невиновная, а что советы давала паскудные, так это ерунда, пустяки. Вечно Татьяна так — вроде и рядом, а руки в пуху. Поди докажи её причастность! Хитрая лиса, каких поискать.
— Ладно, проехали, — махнула рукой свекровь, поднимаясь с дивана. — Ты это, Мариш, не злись. С кем не бывает, все ошибаются. Антошка мой хоть и дурак, но любит тебя. Стыдно ему, ой как стыдно! Ночевать вот ко мне попросился, боится в глаза тебе смотреть. Ну да это мы уладим, не впервой. Ты только это… Не серчай, ладно? Прости дурачка, с кем не бывает! Молодо-зелено, что с него взять.
И упорхнула, оставив Марину наедине с ворохом сомнений. Вот ведь егоза старая! Развела тут шуры-муры, лапши на уши навешала. Типа Антон не виноват, с три короба наврала. А то, что обман этот — её рук дело, умолчала, ясное дело. Эх, свекровь-свекровь, яблочко от яблоньки!
Марина без сил опустилась на стул. В голове шумело, мысли путались. И что теперь делать? Простить, забыть, притвориться, что ничего не было? Поверить, что муж — честный малый, а его косяки — временное помутнение? Ну уж нет! Хватит с неё вранья, хватит игр в одни ворота. Либо Антон возьмётся за ум, либо пусть катится куда подальше. В конце концов, не в деньгах ведь дело. А в доверии, которое он растоптал и пустил по ветру.
Марина встала, решительно подошла к комоду. Вытащила лист бумаги, ручку. Села за стол и начала писать — быстро, размашисто, почти не глядя на строчки.
«Антон, прости, но я так больше не могу. Мне невыносимо видеть, как ты врёшь мне в лицо. Как решаешь всё за моей спиной, вместо того чтобы поговорить. Как вечно принимаешь сторону бывшей, а меня будто в упор не замечаешь. Представь себя на моём месте — каково это, а? Знать, что тебя в грош не ставят, вышвыривают за борт по первому свистку…»
Рука дрожала, буквы прыгали перед глазами. Но Марина упрямо строчила дальше, выплёскивая боль, копившуюся годами.
«Прости, но тебе придётся выбирать. Или твоя нынешняя семья — или беготня за Леной с детьми. Третьего не дано. Я так больше не могу, не хочу! Это выше моих сил. Подумай над этим, хорошо? А мне нужно побыть одной. Уехать, развеяться, привести мысли в порядок. Поживу пока у мамы, позже заберу вещи. Надеюсь, к тому моменту ты определишься с приоритетами. И дай бог, чтобы моё терпение не оказалось напрасным…».
Марина вложила письмо в конверт, подписала имя мужа. Вышла в прихожую, сунула послание под дверь. Вернулась в комнату, огляделась — будто в первый раз. Комод, диван, серван… Всё такое знакомое, родное. Неужели и впрямь уходит? Неужели поставила точку в собственном браке? Господи, как же страшно! И как парадоксально легко…
Решение принято, мосты сожжены. Впереди — неизвестность. Но это лучше, чем и дальше жить во лжи. Лучше, чем каждый день давиться слезами, ловя на себе сочувственные взгляды подруг. Мол, бедняжка, опять муж денег лишил! Опять к бывшей умотал, хвостом виляя. Тьфу, обидно до слёз!
Нет уж, хватит. Пора думать о себе. О сыне, в конце концов. Не для того растила, чтобы мальчишка увяз в родительских разборках. Папа- он папой и останется, тут уж ничего не попишешь. Но видеть его каждый день, терпеть измены и пренебрежение? Увольте, с неё хватит!
Марина быстро собрала вещи, поймала такси. Уже садясь в машину, обернулась. Окинула взглядом дом, в котором прожила семь лет. Эх, и хороших же, и плохих! Горько улыбнулась, смахнула набежавшую слезу. Ничего, прорвёмся. Не впервой начинать с чистого листа. Были бы силы да желание. А там, глядишь, и жизнь наладится. Безо лжи, без боли…
Водитель посигналил, вырвав её из раздумий. Пора ехать. Пора закрывать эту страницу — и открывать новую. С чистого листа, с твёрдой верой в лучшее. В своё законное право — быть любимой, уважаемой. Не терпеть, не прогибаться. Не стелиться ковриком у порога.
Потому что другого пути у неё нет. И не будет. Хватит с неё вранья и унижений. Пора стряхнуть пыль со своих крыльев. И лететь — выше, дальше. К новым мечтам, новым горизонтам.
Чтобы однажды, оглянувшись, с улыбкой вспомнить своё прошлое. И твёрдо сказать себе — я молодец. Я всё сделала правильно. Не сломалась, не прогнулась.
Выстояла. Назло всем бедам и обидам.
Выбрала саму себя — настоящую, живую.
И это, пожалуй, лучшее, что я сделала в жизни.
Так победим.
