Знаете, иногда самые большие перемены начинаются в самые обычные дни. Вот и тогда ничто не предвещало беды — я готовилась к семейному чаепитию, как делала это сотни раз до этого. Старенький чайник уютно посвистывал на плите, а я расставляла мамины чашки с золотой каёмочкой — её любимый сервиз, который она берегла для особых случаев. Теперь он достался мне, как и вся эта небольшая, но такая родная квартира.
Я как раз раскладывала печенье по тарелкам, когда в дверь позвонили. Первой на пороге появилась Марина — моя двоюродная сестра, с пакетами наперевес и своей фирменной улыбкой до ушей. За ней, как всегда шумно, ввалилась Светлана с детьми.
— Анечка! — Марина бросила пакеты прямо в прихожей и кинулась обниматься. — Как же давно мы не виделись!
От неё пахло какими-то новомодными духами, слишком резкими для моего вкуса. Я невольно отстранилась, но она, кажется, не заметила.
— Ой, а помните, как мы в детстве тут играли? — Светлана уже прошла в комнату, её дети, близнецы-непоседы, тут же принялись исследовать все углы. — Тётя Люда всегда держала в этом серванте конфеты. Говорила, для особых гостей…
— А помнишь, как мы однажды умудрились разбить её любимую вазу? — подхватила Марина, плюхаясь на диван и закидывая ноги. — Боже, как она тогда расстроилась! Но даже не ругала нас особо.
Я помнила. Помнила каждую историю, каждый уголок этой квартиры хранил воспоминания. Вот здесь папа учил меня читать. Тут мама пекла свои знаменитые пироги — до сих пор, когда очень грустно, я достаю её старую тетрадь с рецептами, и мне кажется, что она где-то рядом.
Светлана тем временем уже хозяйничала на кухне. Я услышала, как открывается дверца шкафа.
— Ань, у тебя тут всё на тех же местах! — крикнула она. — Я возьму большое блюдо? Мы тут пирог принесли…
Что-то кольнуло внутри. Раньше никто не позволял себе так свободно распоряжаться в маминой… в моей кухне. Но я промолчала. В конце концов, мы же родня. Сколько лет знаем друг друга…
— Дети, не трогайте фотографии! — я дёрнулась, увидев, как близнецы тянутся к полке со старыми снимками.
— Да ладно тебе, Ань, — махнула рукой Марина. — Пусть поиграют. Они же маленькие.
Я снова промолчала. Села в своё любимое кресло — то самое, в котором когда-то сидела мама, — и стала наблюдать, как моя квартира постепенно наполняется чужими звуками, запахами, движениями. Как будто кто-то невидимый медленно, но верно стирал границы моего личного пространства.
А ведь это только начало. Я ещё не знала, но в тот момент, глядя на расположившуюся по-хозяйски Марину, на Светлану, деловито гремевшую посудой на кухне, на детей, оставлявших липкие следы на стекле серванта, я уже чувствовала: что-то безвозвратно менялось в моей жизни. И это «что-то» мне совсем не нравилось.
Вечер затягивался. Дети уже клевали носом на диване, а мы всё сидели на кухне, перебирая старые истории. Странно, как память избирательно хранит прошлое — Марина и Светлана помнили совсем другое детство, не то, что помнила я. В их рассказах мама превратилась в какую-то добрую фею, которая только и делала, что пекла плюшки для всей родни и мечтала, чтобы дом всегда был полон гостей.
— А помнишь, тётя Люда всегда говорила: «Мой дом — ваш дом»? — Светлана разливала по третьей чашке чая, уже совершенно по-свойски гремя ящиками в поисках чайных ложек.
Я помнила другое. Как мама уставала от гостей. Как иногда, после ухода родственников, тихонько вздыхала: «Хорошо, что хоть иногда можно побыть в тишине». Но разве теперь это докажешь?
Краем глаза я заметила какое-то движение в коридоре. Марина пыталась незаметно пристроить огромный чемодан за вешалкой.
— Это… это что? — я почувствовала, как внутри всё сжалось.
— А, это? — беззаботно отозвалась Марина, возвращаясь на кухню. — Да так, вещи кое-какие. У меня дома такой бардак с этим ремонтом, шкафы все разобраны. Я подумала — может, пока тут постоят? У тебя же места много.
Я открыла рот, чтобы возразить, но Светлана уже подхватила:
— Слушай, и правда! У тебя тут столько пространства пропадает. Живёшь одна в трёхкомнатной… — она мечтательно огляделась. — А мы с детьми в съёмной однушке ютимся. Знаешь, сколько сейчас аренда стоит?
— Но… — начала я, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
— Ань, ну мы же семья! — Марина положила руку мне на плечо. От её прикосновения хотелось отстраниться, но я снова промолчала. — Папа с мамой всегда говорили, что нужно держаться вместе. Они бы точно одобрили.
Я смотрела на этот чемодан в коридоре. Большой, основательный — такие берут не на пару дней. По спине пробежал холодок. Что-то подсказывало: это только начало.
— И вообще, — продолжала Светлана, — одной жить вредно. Засядешь тут, как сыч, с книжками своими… А так и поговорить есть с кем, и детский смех в доме…
Дети, кстати, уже вовсю храпели на диване, раскидав вокруг крошки от печенья и фантики от конфет. Придётся потом убирать.
— Я подумаю, — выдавила я из себя, понимая, что это самое большее, на что сейчас способна.
Марина просияла:
— Вот и славно! А я завтра ещё кое-какие вещички подвезу. Всё равно ведь места много.
Они ушли около одиннадцати. Светлана еле растолкала детей, пообещав завтра снова прийти «к тёте Ане». Я стояла у окна, глядя, как они садятся в такси, и не могла отделаться от чувства, что в мою жизнь только что вломились. Без стука. Без спроса. И, похоже, всерьёз и надолго.
Усталая после рабочего дня, я медленно поднималась по лестнице, предвкушая тихий вечер с книгой и чашкой чая. Но уже в подъезде услышала доносившуюся из моей квартиры музыку. Детский смех. Громкие голоса.
Ключ в замке провернулся как-то непривычно туго. Я толкнула дверь и замерла на пороге — в первую секунду даже показалось, что ошиблась квартирой.
Моя уютная прихожая превратилась в подобие вокзального камера хранения. Вдоль стен громоздились коробки и пакеты, на вешалке теснились чужие куртки и пальто, а на полу… Я с ужасом уставилась на растоптанный коврик, который мама когда-то привезла из Средней Азии. На нём отчётливо виднелись следы грязной обуви.
— Ой, Анечка пришла! — Марина выглянула из кухни. — А мы тут пока без тебя обживаемся!
«Пока без тебя». Эти слова царапнули что-то внутри. Я прошла в гостиную и почувствовала, как к горлу подступает ком. Мой старый диван был сдвинут к окну. На его месте теперь стоял раскладной столик, за которым близнецы Светланы увлечённо размазывали пластилин. По стенам были развешаны детские рисунки, а в углу примостился огромный плюшевый медведь.
— Мы решили немного освободить пространство, — как ни в чём не бывало пояснила Светлана, выходя из моей спальни с охапкой каких-то вещей. — Детям нужно место для игр. Я тут твои книжки пока в коробки сложила, они же всё равно просто пылятся…
Я молча прошла на кухню. Здесь тоже всё изменилось. Исчезли мои любимые занавески с васильками — вместо них на окне висела какая-то кричаще-яркая тюль. В раковине громоздилась гора немытой посуды, а на столе…
— Марин, — мой голос дрогнул, — а где мамина скатерть?
— А, эта старая? — она махнула рукой. — Я её убрала. Купим новую, современную. Эта уже вся выцвела.
Выцвела. Мама берегла её тридцать лет. Доставала только по праздникам. Я помнила каждое пятнышко на ней — вот здесь я когда-то пролила компот, а тут остался след от свечки с последнего маминого дня рождения…
— Послушайте, — я пыталась говорить спокойно, но голос предательски дрожал, — вы не можете вот так всё менять. Это мой дом.
— Да ладно тебе, Ань! — Марина обняла меня за плечи. — Какой «твой»? Мы же все тут выросли. Ты что, забыла, как родители говорили — надо держаться вместе? И вообще, тебе одной столько места ни к чему. Вот увидишь, так даже лучше будет.
Я вырвалась из её объятий и быстро пошла в спальню. Заперла дверь. Села на кровать. В голове стучало: «Лучше будет. Лучше будет. Лучше будет…» Для кого лучше?
За дверью смеялись дети. Что-то гремело на кухне. Кто-то включил телевизор на полную громкость. А я сидела в своей — уже не совсем своей — спальне и впервые чётко осознала: они не просто пришли в гости. Они пришли забрать мой дом. Мою жизнь. Мои воспоминания. И самое страшное — я сама им это позволила.
В дверь постучали:
— Ань, ты чего закрылась? Выходи, у нас тут пицца! Будем смотреть сериал. Я тут такой классный нашла…
Я не ответила. Достала из тумбочки старый фотоальбом — единственное, что они пока не тронули. Открыла наугад. С пожелтевшей фотографии на меня смотрела мама. Строгая. Прямая. Она никогда никому не позволяла садиться себе на шею.
«Доченька,» — словно услышала я её голос, — «иногда надо уметь говорить ‘нет’.»
Только вот я совсем разучилась это делать.
Всю ночь я не сомкнула глаз. За стеной то и дело раздавался смех Марины — она смотрела сериалы до утра, а из соседней комнаты доносился богатырский храп Светланы и периодически шёпот её детей. В моей квартире, где раньше по ночам можно было услышать, как падает булавка, теперь было шумно, как на вокзале.
К завтраку я вышла с твёрдым намерением расставить все точки над «i». Репетировала речь перед зеркалом, вспоминала мамины интонации. Но когда увидела, во что превратилась моя кухня, слова застряли в горле.
Марина восседала за столом в розовом халате, который я видела впервые. Перед ней дымилась чашка кофе — моего любимого, который я берегла для особых случаев. Светлана хлопотала у плиты, что-то увлечённо помешивая в маминой старой кастрюле.
— А, Анечка! — Марина подняла глаза от телефона. — Будешь омлет? Света такой классный готовит!
Я медленно опустилась на стул. Сделала глубокий вдох.
— Нам надо поговорить.
— Конечно! — Светлана поставила передо мной тарелку. — Я как раз хотела обсудить, может, нам тут перепланировочку сделать? Детям бы…
— Нет, — я почувствовала, как дрожат руки, и спрятала их под стол. — Я хочу поговорить о другом. Вам нужно найти другое жильё.
Звон вилки о кафель прорезал внезапно наступившую тишину. Марина медленно подняла брови:
— Прости, что?
— Вам нужно съехать, — я старалась, чтобы голос звучал твёрдо. — Это мой дом, и я…
— Твой дом? — Светлана резко развернулась от плиты. — А как же мы? Мы же семья! Или ты забыла?
— Я не забыла, но…
— Нет, ты правда нас выгоняешь? — в голосе Марины зазвучали слёзы. — Родную сестру? С улицы подобрала бы, а родственников…
— Тётя Аня нас больше не любит? — раздался тонкий голосок от двери. Там стояли близнецы, уже одетые в школьную форму. У младшего подрагивала нижняя губа.
— Нет-нет, что вы… — я растерянно замахала руками. — Я просто…
— Вот и я думаю — что ты просто? — Светлана скрестила руки на груди. — Родители бы в гробу перевернулись, если бы узнали, что ты нас на улицу выставляешь.
— Я не выставляю! — голос предательски сорвался. — Но нельзя же вот так…
— Как — так? По-родственному? По-человечески? — Марина картинно промокнула глаза салфеткой. — Знаешь, Ань, я всегда думала, что ты добрая. А ты…
— Дети, идите собирайтесь в школу, — тихо сказала Светлана. — Тёте Ане надо подумать о своём поведении.
Близнецы послушно удалились, но их грустные глаза словно прожгли во мне дыру. Я почувствовала, как по щекам текут слёзы.
— Простите, — прошептала я. — Я не хотела…
— Ну вот и хорошо, — Марина моментально просияла. — Забыли. Ты просто устала, нервничаешь. Бывает. Родственники для того и нужны, чтобы поддерживать друг друга в трудную минуту.
Она встала, чмокнула меня в макушку и, напевая что-то себе под нос, пошла в ванную. Светлана как ни в чём не бывало вернулась к плите. А я осталась сидеть за столом, глядя в остывающий кофе и чувствуя себя последней предательницей.
«Прости, мама,» — думала я. — «Я снова не смогла. Снова струсила.»
Где-то в глубине души шевельнулась горькая мысль: а может, они правы? Может, это я такая чёрствая? Нормальные люди живут большими семьями, помогают друг другу… Почему же мне так невыносимо больно от этой «помощи»?
После неудачной попытки поговорить прошла неделя. Я почти смирилась с новым режимом — уходила на работу пораньше, возвращалась попозже. Научилась пить чай на кухне у соседки Ольги, когда шум в собственной квартире становился совсем невыносимым. Только в своей спальне я ещё чувствовала себя хоть немного защищённой.
Но в тот вечер и эта последняя крепость пала.
Я вернулась домой около семи. В подъезде встретила соседку с пятого этажа — она как-то странно на меня посмотрела и покачала головой. Тогда я не придала этому значения.
Открыла дверь своим ключом — уже вторым за неделю, первый куда-то «случайно» потерялся. В квартире было непривычно тихо. На кухне горел свет, оттуда доносился запах жареной картошки и приглушённые голоса.
— А я говорю — ей там одной слишком много места, — донёсся голос Светланы. — Только книжки свои разложила и страдает. А тут дети, жизнь…
Я замерла, прислушиваясь.
— Ну не знаю, — это был голос нашей соседки Тамары Петровны. — Всё-таки квартира ей от родителей досталась…
— А мы что, чужие? — возмутилась Марина. — Тоже, между прочим, племянницы. Тётя Люда нас не меньше любила. И вообще, ей одной такая квартира ни к чему. Сидит тут, бирюком…
Я тихонько прошла мимо кухни. Хотелось просто лечь, закрыть глаза и…
Дверь в мою спальню была распахнута настежь. На моей — МОЕЙ! — кровати развалился старший сын Марины, уткнувшись в планшет. Повсюду валялись фантики от конфет, какие-то игрушки, а на прикроватной тумбочке, где всегда стояла фотография мамы, теперь красовался огромный плюшевый заяц.
— Привет, — я почувствовала, как к горлу подступает тошнота. — А где…
— А, тёть Ань! — мальчишка даже не поднял глаз от экрана. — А мы тут это… переехали. Мама сказала, тебе в маленькой комнате удобнее будет. У тебя же и вещей немного…
В дверях появилась Светлана с чашкой чая — моей любимой чашкой из маминого сервиза.
— Ань, ты пришла? — она говорила как ни в чём не бывало, помешивая сахар моей любимой ложечкой. — Мы тут немного перестановку сделали. Детям нужна большая комната, ты же понимаешь… А тебе одной…
Я смотрела на чашку в её руках. На маленькую трещинку у основания — след того дня, когда мама узнала о своей болезни. На золотой ободок, который мы каждый год подкрашивали специальной краской. На остатки помады на краю — Светлана даже не потрудилась её вымыть.
Что-то внутри меня щёлкнуло. Словно лопнула последняя струна, державшая мой мир в равновесии.
— Вон, — сказала я тихо.
— Что? — Светлана непонимающе уставилась на меня.
— ВОН! — я сорвалась на крик. — Вон из моей спальни! Вон из моего дома! ВОН!
На кухне что-то грохнуло — видимо, Марина уронила сковородку. Мальчишка на кровати от испуга выронил планшет. Светлана отшатнулась, расплескав чай.
— Ты что, с ума сошла? — пролепетала она. — Мы же…
— Вы — никто! — я чувствовала, как внутри поднимается что-то горячее, яростное. Мамино. — Это мой дом! Мой! И вы его не получите! Убирайтесь! Сейчас же!
— Анька, ты чего разоралась? — в дверях появилась встревоженная Марина. — Тише, соседи же…
— Пусть слышат! — я уже не могла остановиться. — Пусть все слышат, как вы пытаетесь отобрать у меня дом! Как вы… как вы…
Я задыхалась. Перед глазами плыло. Откуда-то издалека доносились встревоженные голоса, кто-то пытался взять меня за плечи, но я вырвалась.
— Даю вам время до завтра, — мой голос звучал чужим, каким-то металлическим. — Чтобы духу вашего здесь не было. Иначе…
— Иначе что? — прищурилась Марина. — Что ты сделаешь? Мы тоже имеем право…
— НИКАКОГО ПРАВА! — я схватила чашку из рук Светланы и с силой швырнула её об стену. Фарфор разлетелся вдребезги. — Вот и всё, что осталось от вашего права! А теперь ВОН!
Они пятились к двери, глядя на меня как на сумасшедшую. Может, я и правда сошла с ума. Но впервые за долгое время я чувствовала себя по-настоящему живой.
И где-то в глубине души я точно знала: мама бы мной гордилась.
После того как я выгнала родственников из спальни, руки тряслись так, что я не могла попасть ключом в замок соседской двери. Ольга открыла сразу, будто ждала меня.
— Слышала крики, — она молча пропустила меня в квартиру. — Давно пора было.
Я опустилась на табурет у окна — с него открывался вид на наш двор, заросший старыми липами. Сколько раз в детстве я сидела здесь, делясь с тётей Олей своими детскими секретами? Она была подругой мамы, знала нашу семью больше тридцати лет.
— Я… я разбила мамину чашку, — мой голос дрожал. — Из того самого сервиза…
Ольга молча поставила передо мной другую чашку — с травяным чаем, пахнущим мятой и чабрецом. Села напротив.
— Знаешь, что твоя мама мне однажды сказала? — она помешивала свой чай, задумчиво глядя в окно. — «Иногда нужно разбить что-то старое, чтобы начать новую жизнь.»
— Но это же была её любимая…
— Люда любила не чашки, — перебила Ольга. — Она любила тебя. И её бы сейчас сердце кровью облилось, глядя, как ты позволяешь вытирать об себя ноги.
Я вздрогнула. Ольга всегда говорила прямо — совсем как мама.
— Они же родня… — начала я привычное оправдание, но осеклась под её взглядом.
— Родня? — Ольга фыркнула. — Родня так не поступает. Они не помогать тебе пришли, Анечка. Они пришли забрать всё, что смогут. И начали с самого главного — с твоей уверенности в себе.
За окном шумели липы. Как в тот день, когда мама впервые привела меня к тёте Оле. «Присмотри за ней,» — попросила она тогда. — «Она у меня слишком добрая. Все на шею сядут.»
— Я их боюсь обидеть, — призналась я тихо. — Вдруг они правы? Вдруг я правда такая… жадная? Чёрствая?
— Ты боишься их обидеть, — Ольга подалась вперёд. — А они тебя — нет. Ты боишься остаться одна — а они этим пользуются. Скажи, а мама твоя была жадной? Чёрствой?
— Нет! — я даже привстала от возмущения. — Она всем помогала, но…
— Но никому не позволяла садиться себе на шею, — закончила Ольга. — Потому что понимала: доброта без границ — это не доброта. Это слабость. А слабость привлекает хищников.
Она встала, подошла к серванту и достала потрёпанную записную книжку.
— Вот, держи. Проверенный юрист. Позвони завтра с утра, если твои… родственники не съедут добровольно.
— Юрист? — я похолодела. — Но это же…
— Это защита твоего дома, — отрезала Ольга. — Дома, который твои родители всю жизнь для тебя берегли. И либо ты сейчас встанешь и будешь за него бороться, либо потеряешь всё.
Она помолчала, потом добавила мягче:
— Знаешь, чего они на самом деле добиваются? Чтобы ты сама ушла. Сбежала. Оставила им квартиру. Они ведь уже и соседей обрабатывают — я слышала, как они Тамаре плели про то, какая ты плохая хозяйка…
Внутри что-то оборвалось. Вот почему соседка так странно на меня смотрела!
— Я не уйду, — сказала я твёрдо. — Это мой дом.
— Вот и правильно, — Ольга улыбнулась — совсем как мама. — А теперь иди. Утром тебе понадобятся силы.
Я встала. В голове было удивительно ясно.
— Спасибо, тёть Оль.
— За что? За то, что правду сказала? — она махнула рукой. — Иди уже. И запомни: когда добрый человек показывает зубы, это не делает его злым. Это делает его сильным.
Я вышла в темноту подъезда. В моей квартире горел свет — там всё ещё хозяйничали мои родственники. Но теперь я точно знала: это ненадолго.
В ту ночь я не спала. Сидела на маленьком диванчике в кухне — единственном месте, где ещё чувствовала себя хоть немного дома. Разбитую мамину чашку я собрала в пакет, каждый осколок. Не выбросила — сохранила. Может быть, когда-нибудь склею. А может, оставлю как напоминание о дне, когда наконец проснулась.
Утром я встала раньше всех. Оделась. Накрасилась — впервые за долгое время. Мама всегда говорила: «Перед важным разговором надень свой лучший костюм — так ты будешь чувствовать себя сильнее.»
Без пятнадцати восемь в коридоре послышалась возня — Светлана собирала детей в школу.
— Так, в холодильнике есть котлеты, — инструктировала она Марину. — Разогреешь на обед. И не забудь…
— Всем доброе утро, — я вышла в коридор, поправляя воротник пиджака. — Очень хорошо, что вы уже встали. Нам надо поговорить.
Они уставились на меня с недоумением. Наверное, не узнавали — такой меня они ещё не видели.
— Анька, ты чего такая… официальная? — Марина хмыкнула. — На свидание собралась?
— Нет. Я хочу сказать вам одну вещь, — мой голос звучал ровно. — Сегодня до шести вечера вы должны освободить квартиру.
Повисла тишина. Даже дети перестали шуметь.
— Ты всё ещё дуешься? — Светлана закатила глаза. — Ну хватит уже…
— Я не дуюсь. Я говорю абсолютно серьёзно, — я достала из сумки папку с документами. — Это мой дом. По закону он принадлежит только мне. У вас нет никаких прав здесь находиться. До шести вечера вы должны собрать вещи и уйти.
— Иначе что? — Марина шагнула ко мне, сверкая глазами. — Что ты сделаешь?
— Вызову полицию. Подам в суд за незаконное проживание. Поставлю вопрос о компенсации ущерба, — я говорила спокойно, глядя ей прямо в глаза. — Кстати, утром я уже встретилась с юристом. Он сказал, что дело простое — через неделю вас выселят принудительно.
— Ты… ты… — Светлана задохнулась от возмущения. — Да как ты можешь! Мы же…
— Семья? — я улыбнулась. — Нет. Семья так не поступает. Семья уважает границы. Вы же просто пытаетесь отобрать то, что вам не принадлежит.
— Мама! — младший из близнецов дёрнул Светлану за рукав. — Мы правда должны уйти?
— Нет! — рявкнула она. — Это наш дом! Мы тоже имеем право…
— Не имеете, — я покачала головой. — И кстати, об этом. Вот выписка из Росреестра. Вот завещание. Вот документы о праве собственности. Можете изучить. До шести вечера.
Я развернулась и пошла к двери.
— Ты куда? — крикнула мне вслед Марина.
— На работу. А когда вернусь… — я обернулась, — чтобы вас здесь не было.
Рабочий день тянулся бесконечно. Я то и дело поглядывала на часы, представляя, что творится дома. В пять начала собираться. И тут зазвонил телефон — Ольга.
— Они уходить не собираются, — сообщила она. — Сидят на кухне, ругаются. Говорят, ты блефуешь.
— Спасибо, — я улыбнулась. — Я так и думала.
По дороге домой я заехала в мастерскую. Давно присмотрела там одну вещь — как раз на такой случай.
Без пятнадцати шесть я поднималась по лестнице. На площадке столкнулась со Светланой и детьми — они возвращались из школы.
— А, явилась! — она усмехнулась. — Ну что, и где твоя полиция?
Я молча прошла мимо. Достала ключ. Вставила в замок…
Он не провернулся.
— Сюрприз! — из приоткрывшейся двери выглянула Марина. — Мы тоже кое-что умеем. Замки поменяли.
Я кивнула. Достала из сумки свёрток.
— Я знала, что вы так поступите.
Новый замок встал на место за пять минут. Старый я просто выбила — спасибо мастеру, показал, как это делается.
— Ты что творишь?! — завизжала Светлана.
Я повернула ключ. Открыла дверь. И тут же захлопнула её перед самым носом у Марины, которая пыталась проскочить следом.
— Ваши вещи будут стоять в подъезде, — сказала я через дверь. — Можете забрать. А если попытаетесь войти — вызову полицию. И не только её.
Снаружи раздался грохот — кажется, Марина пнула дверь.
— Ты пожалеешь! Мы добьёмся своего! Ты ещё увидишь!
Я прошла на кухню. Села за стол. За дверью бушевала буря — крики, угрозы, детский плач. Потом всё стихло.
Только тогда я позволила себе заплакать.
А потом встала и начала собирать их вещи. Аккуратно складывала в пакеты — я всё-таки не они. Выставила в подъезд. Заперла дверь на все замки.
И впервые за долгое время налила себе чаю в свою чашку. Другую. Не мамину. Теперь у меня будет своя жизнь. Своя посуда. Свои правила.
Телефон разрывался от звонков и сообщений. Я не отвечала. Завтра будет новый день. И новые битвы. Но сегодня… сегодня я просто хотела побыть в тишине.
В своём доме. Который я наконец-то защитила.
Повестка пришла через две недели. Я как раз заканчивала разбирать завалы, оставшиеся после незваных гостей — удивительно, как много чужих вещей может накопиться в доме всего за пару недель. Некоторые так и остались лежать в подъезде — видимо, не очень-то и нужны были их хозяевам.
«Гражданское дело по иску Соколовой М.В. и Петровой С.В. о признании права пользования жилым помещением…»
Я перечитала документ трижды, прежде чем смысл дошёл до меня полностью. Они подали в суд. Решили отобрать квартиру законным путём.
— Этого следовало ожидать, — сказал Игорь Владимирович, тот самый юрист, которого посоветовала Ольга. — Классическая схема: сначала пытаются взять нахрапом, потом давят на жалость, а когда не выходит — начинают качать права.
— Но у них же нет никаких прав на квартиру? — я нервно теребила уголок повестки.
— Технически — нет. Но они попытаются доказать, что имеют право на проживание. Будут давить на то, что это «семейная» квартира, что ваши родители якобы обещали им долю… Готовьтесь к грязной игре.
Я готовилась. Собирала документы, восстанавливала старые квитанции, искала свидетелей. Ольга вызвалась помочь — она помнила, как родители покупали эту квартиру, как копили на неё годами.
День суда наступил неожиданно быстро. Я пришла пораньше — снова в своём лучшем костюме, с папкой документов под мышкой. В коридоре суда уже толпились «мои» родственники. При виде меня Светлана демонстративно отвернулась, а Марина скривилась, как от зубной боли.
— А вот и наша жадина! — громко объявила она. — Довольна? Добилась своего?
Я молча прошла мимо. Села на скамью в стороне. Достала телефон — делала вид, что читаю, а сама украдкой разглядывала их группу поддержки. Там были какие-то незнакомые люди — потом выяснилось, что «свидетели». Якобы соседи, которые «точно помнят», как мама обещала отписать квартиру всем племянницам.
Заседание началось ровно в десять. Судья, немолодая женщина с усталым лицом, сразу предупредила:
— Давайте без эмоций. Только факты и документы.
Марина выступала первой. Она говорила красиво, со слезой — про то, как мы росли вместе, как делили всё поровну, как тётя Люда и дядя Сергей считали их родными детьми…
— А теперь их дочь выгоняет нас на улицу! — она промокнула глаза платочком. — Они бы этого не одобрили…
Светлана подхватила — про детей, которым негде жить, про семейные ценности, про то, что «всегда было понятно», что квартира достанется всем.
Их свидетели путались в показаниях. Один «точно помнил», что разговор о разделе квартиры был в мае 2010-го, другой называл сентябрь 2012-го. Третий вообще уверял, что всё случилось за месяц до смерти родителей — хотя мама к тому времени уже три года как умерла.
Я молчала. Просто доставала документы — один за другим. Вот договор купли-продажи — квартира приобретена родителями в 1985 году, полностью за их счёт. Вот завещание — чёткое, конкретное, заверенное нотариусом. Вот выписка из домовой книги — только моя семья, никто из родственников тут никогда не был прописан.
— И последнее, — я достала старую тетрадь в клеенчатой обложке. — Дневник моей мамы. Запись от 15 марта 2019 года, за два месяца до её смерти.
Судья взяла тетрадь, надела очки.
«Сегодня приходили Марина со Светой. Опять намекали на квартиру. Как будто коршуны, кружат и кружат… Но я всё решила правильно. Анечка добрая, мягкая — вся в отца. Если не защитить её сейчас, останется без крыши над головой. Нет, пусть будет как написано в завещании. Это её дом. Только её.»
В зале повисла тишина. Марина побледнела. Светлана закусила губу.
— Есть ещё какие-то документы или свидетельства? — судья обвела взглядом зал. — Нет? Тогда прошу всех подождать за дверью.
Решение она огласила через пятнадцать минут. Короткое, чёткое: в иске отказать. Оснований для признания права пользования нет. Квартира принадлежит только мне.
— Обжаловать будете? — деловито поинтересовался Игорь Владимирович у побагровевшей Марины.
— Подавись ты своей квартирой! — выкрикнула она мне в лицо. — Но попомни моё слово: одиночество тебя съест. Состаришься — никто стакан воды не подаст!
Я смотрела, как они уходят — злые, растерянные, чужие. Судья собирала бумаги.
— Знаете, — вдруг сказала она, — у меня была похожая история. С братом. Тоже делили родительскую квартиру… — она помолчала. — Правильно вы всё сделали. Иногда нужно уметь защищать своё.
— Спасибо, — я прижала к груди папку с документами. — Можно вопрос? А дневник… он правда имел значение?
Она улыбнулась:
— Юридически — нет. Но иногда важно услышать голос тех, кого уже нет с нами. Чтобы понять: мы поступаем правильно.
Я вышла из здания суда другим человеком. Впервые за долгое время расправила плечи. Подняла лицо к небу.
«Спасибо, мама. За дом. За науку. За то, что даже сейчас защищаешь меня.»
Через месяц после суда я взяла отпуск. Не для того, чтобы уехать — для того, чтобы наконец-то заняться домом. Своим домом.
Я начала с генеральной уборки. Выбросила всё, что напоминало о «вторжении» — занавески, которые повесила Марина, коврики, которые притащила Светлана, даже чашки, из которых они пили. Пусть это было по-детски, но мне нужно было стереть все следы их присутствия.
Утром третьего дня в дверь позвонили. На пороге стояла Ольга с банкой краски.
— Решила, тебе помощь не помешает, — она деловито повязала косынку. — С какой комнаты начнём?
Мы начали со спальни. Старые обои отходили легко, словно сами хотели избавиться от въевшихся в них чужих голосов и запахов. Под ними обнаружились надписи — кажется, ещё с тех времён, когда родители только въехали в квартиру.
«Люда + Сергей, 1985» — папин почерк, размашистый, уверенный.
«Здесь будет наш дом» — мамины буквы, аккуратные, как в прописях.
«Анька родилась!!!» — и дата, 1986 год.
— Оставь, — Ольга тронула меня за плечо, когда я потянулась закрасить надписи. — Это твоя история. Пусть будет.
Мы покрасили стены в нежно-персиковый — цвет утреннего солнца. Переставили мебель. Старую кровать я отдала в приют, купила новую — светлую, просторную. Повесила любимые фотографии — теперь они не теснились на полке, а занимали целую стену.
Потом была кухня. Я долго выбирала занавески — такие же, с васильками, как были у мамы, уже не нашла. Но может, оно и к лучшему? На подоконнике поселились горшки с травами — базилик, мята, розмарин. Мама всегда мечтала развести такой садик, но все руки не доходили.
Гостиную я обновила последней. Убрала старый диван, освободила место для книжных полок. Теперь мои книги не прятались по коробкам — они заняли целую стену, от пола до потока. В углу появилось большое кресло и торшер — мой личный уголок для чтения.
Последним штрихом стала рамка со старой фотографией — мы с родителями на даче, все трое смеёмся чему-то. Я долго выбирала для неё место и наконец поставила на комод у входа. Пусть они встречают гостей — тех, кого я сама захочу пригласить в свой дом.
— Ну как, нравится? — Ольга стояла в дверях, оглядывая преображённое пространство.
Я кивнула, не в силах говорить. Комок в горле мешал произнести, насколько всё изменилось. Как будто квартира наконец-то задышала полной грудью — и я вместе с ней.
— Знаешь, — Ольга присела в моё новое кресло, — твоя мама всегда говорила: «Дом — это не стены. Дом — это границы, которые мы сами проводим.» Ты молодец, что научилась их отстаивать.
Я поставила чайник — новый, с синими цветами. Достала чашки — тоже новые, но чем-то неуловимо похожие на мамины. Положила на блюдце свежее печенье — по маминому рецепту, но немного по-своему.
Мы пили чай у открытого окна. Из палисадника тянуло свежестью — соседи внизу поливали цветы. Где-то играла музыка, смеялись дети. Обычные звуки обычного вечера.
— Как думаешь, — я повертела в руках чашку, — они ещё вернутся? Марина, Светлана…
— Может быть, — Ольга пожала плечами. — Но теперь это уже неважно. Теперь ты знаешь, как защитить свой дом. И себя.
Я улыбнулась. За окном садилось солнце, окрашивая стены в тёплый золотистый цвет. В этом свете всё казалось новым, свежим, полным возможностей.
Я наконец-то была дома. По-настоящему дома.
И где-то в глубине души я знала: мама бы гордилась. Не только тем, что я отстояла квартиру. А тем, что научилась главному — быть хозяйкой своей жизни.
Пусть одной. Пусть без «большой семьи». Но зато по-настоящему своей.
