Дверь в подъезде хлопнула гулко, как выстрел. Павел на секунду прикрыл глаза, собираясь с силами. День выдался тяжелый, а из-под двери их квартиры уже просачивались звуки очередного семейного сборища. Детский визг, звон посуды, громкие голоса… Он медленно достал ключи.
Едва переступив порог, Павел поморщился от резкого запаха жареной рыбы. Тёща, Тамара Ивановна, опять затеяла свои фирменные котлеты. «Нельзя же всё время полуфабрикатами питаться!» – её голос из кухни звучал уверенно и безапелляционно.
– Павлуша, ты уже дома! – Ольга выскочила в прихожую, нервно поправляя выбившуюся прядь волос. В глазах жены читалась привычная смесь радости и беспокойства. – Мы тут немного… Мама приехала, Света с детьми зашла…
«Немного» – это была явная недооценка происходящего. Квартира напоминала растревоженный улей. Племянники, семилетние близнецы, с воплями носились по коридору, размахивая игрушечными самолетами. Золовка Светлана, удобно расположившись в кресле, критически осматривала гостиную:
– Оль, вот честное слово, если диван к той стене передвинуть, столько места освободится! И шкаф тогда можно…
– Светочка, милая, – перебила её Тамара Ивановна, выглядывая из кухни с половником в руке, – иди лучше помоги. Что толку мебель двигать, когда у них в холодильнике такой бардак! Оленька, доченька, ну кто ж так продукты хранит? Всё вперемешку, никакой системы…
Павел молча разулся, стараясь не замечать, как его любимые тапочки оттеснили куда-то в угол множеством чужой обуви. Прошел в ванную, долго мыл руки, вглядываясь в своё отражение в зеркале. Усталое лицо, круги под глазами, желваки на скулах – когда это он начал так явно реагировать на визиты родни?
В гостиной Ольга суетливо переставляла чашки на журнальном столике, то и дело поправляя кружевную скатерть – подарок всё той же Тамары Ивановны. Павел осторожно тронул жену за локоть:
– Оль, можно тебя на минутку?
– Паш, подожди, я только накрою… – Она явно избегала его взгляда. – Мама же редко бывает, ты же знаешь…
«Редко» – это три раза за последние две недели, хотел напомнить Павел, но промолчал. Просто смотрел, как его маленькая уютная квартира постепенно превращается в проходной двор, как все вокруг – от расположения мебели до содержимого холодильника – подвергается непрошеной ревизии и корректировке.
Один из племянников с разбегу врезался ему в ноги:
– Дядя Паша, а правда, что ты нам качели на балконе разрешишь повесить?
Павел поднял брови, но не успел ответить – Тамара Ивановна уже вносила в гостиную огромное блюдо с котлетами:
– Ну всё, родные мои, давайте к столу! Павлуша, что застыл как неродной? Иди руки помой, я тебе самые горячие оставила!
Праздничный стол ломился от угощений. Тамара Ивановна расстаралась – тут были и её знаменитые рыбные котлеты, и салат «Оливье» («По моему особому рецепту!»), и фаршированные перцы, и даже торт «Наполеон», который она умудрилась испечь за те три часа, что хозяйничала на кухне.
– Ну, за встречу! – Светлана подняла бокал с вишнёвым компотом. Её близнецы, наконец усаженные за стол, с любопытством разглядывали горку салата в своих тарелках.
Павел машинально чокнулся со всеми, глотнул компота. Он сидел как на иголках – место досталось самое неудобное, на краешке дивана, хотя это был его любимый угол. Но Тамара Ивановна уже всех рассадила «по-семейному», и спорить с её раскладкой было бесполезно.
– А я вот что думаю, – тёща промокнула губы салфеткой и обвела всех значительным взглядом. – Лето не за горами. Что детям в городе делать? Духота, пыль… А у вас тут и речка рядом, и воздух чистый…
Павел замер с вилкой в руке. Он кожей чувствовал, к чему клонит Тамара Ивановна.
– Мы с отцом посовещались и решили: привезём к вам внучат на каникулы! – она довольно улыбнулась. – В деревне всё-таки лучше, чем в городе. Правда, мальчики?
Близнецы радостно закивали, роняя салат с вилок.
– Мам… – Ольга побледнела, беспомощно глядя на мужа.
– А что такого? – Тамара Ивановна уже разошлась. – Места у вас много, квартира просторная. Детям в радость, и вам веселее будет. А то живёте тут одни, как отшельники…
Павел медленно положил вилку. Встал:
– Прошу прощения. – И вышел на кухню.
Ольга через минуту прошмыгнула за ним:
– Паш…
– Оля, – он говорил очень тихо, почти шёпотом, но в каждом слове звенела сталь. – Нам это всё не мешает? Правда? Может, сразу ключи отдадим? Пусть живут, а мы… мы куда-нибудь съедем.
– Ну что ты начинаешь… – Ольга нервно теребила фартук. – Мама же как лучше хочет…
Из-за стола донёсся взрыв хохота. Кто-то из близнецов что-то рассказывал, активно жестикулируя.
– О, Паша! – это уже Светлана. – А мы тут как раз о тебе вспоминаем. Ты что на кухне прячешься? Хотя… – она хитро подмигнула, – ты тут уже как гость, а мы-то вон, похоже, надолго!
Все засмеялись. Все, кроме Павла. Он смотрел на жену долгим, тяжёлым взглядом, и в глубине его глаз медленно закипала та самая точка, после которой уже нет возврата.
– Идём к столу, – Ольга потянула его за рукав. – Остынь… Ну пожалуйста…
Но он уже знал: этот вечер станет переломным. Так больше продолжаться не может. И дело было даже не в летних планах тёщи и не в шутках золовки. Дело было в том, что его дом, его крепость, его тихая гавань постепенно превращалась в проходной двор, где он сам себя чувствовал лишним.
Вернувшись за стол, Павел молча жевал, не вникая в общий разговор. Голоса родственников сливались в монотонный гул, прерываемый взрывами смеха и звоном вилок о тарелки. Он механически улыбался, когда к нему обращались, и снова погружался в свои мысли.
– Нет, вы только гляньте на эту кухню! – Тамара Ивановна решительно отодвинула тарелку. – Оленька, вот объясни мне, как ты тут готовишь? Всё неудобно, всё не по уму…
– Нормально готовит, – буркнул Павел, не поднимая глаз.
– Ах, нормально? – тёща всплеснула руками. – Да тут же перепланировка напрашивается! Вот смотрите: если стену эту снести…
– Какую стену? – Павел резко поднял голову.
– Да вот эту, несущую! – Тамара Ивановна махнула рукой в сторону кухни. – Объединим с гостиной, будет студия. Сейчас все так делают. Я по телевизору видела…
– Мам, – Ольга побледнела, – давай не сейчас…
– А когда? – не унималась тёща. – Вы же сами не решитесь. Вон, живёте как в прошлом веке. Обои эти унылые, планировка советская… Нет, дети мои дорогие, надо всё менять!
– «Дети мои дорогие»? – тихо переспросил Павел. По столу будто прошла невидимая волна – все почувствовали, как изменился его голос.
Но Тамара Ивановна, увлечённая своими планами, не заметила перемены:
– Конечно! Мы же семья! Я уже и мастера хорошего нашла, и дизайнера знакомая посоветовала…
– Отличная идея! – подхватила Светлана. – А после ремонта можно будет…
– Подождите, – Павел поднял руку, останавливая поток слов. – Вы сейчас вот так запросто обсуждаете перепланировку МОЕЙ квартиры?
Повисла неловкая пауза. Тамара Ивановна недоуменно моргнула:
– Паша, ну что ты как чужой? Я же для вас стараюсь…
– Для нас? – он издал короткий смешок. – А вы спросили, хотим ли мы этого? Нужна ли нам ваша… забота?
– Паша… – Ольга умоляюще коснулась его руки.
Один из близнецов, почувствовав напряжение, захныкал. Второй тут же подхватил:
– А мы тут теперь всегда будем жить? Как дома?
Это стало последней каплей. Павел медленно встал, оперся руками о стол и обвёл взглядом притихших родственников:
– Вот именно это я и хочу прояснить: вы сюда жить пришли или в гости?
Звон вилки, выпавшей из рук Светланы, прозвучал как выстрел. Тамара Ивановна застыла с открытым ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Ольга сжалась в комок, её щеки пылали.
– Павел… – тёща наконец обрела голос. – Да как ты…
– Вот так, – он говорил теперь спокойно и чётко, чеканя каждое слово. – Я пришёл домой после двенадцатичасовой смены. В свой дом. Где мы живём с Ольгой. Вдвоём. И я хочу знать: почему каждый считает своим долгом учить нас жить? Переставлять мебель? Планировать наше лето? Сносить стены?
– Мы же хотели как лучше… – пролепетала Светлана.
– Как лучше для кого? – Павел качнул головой. – Для себя? Чтобы было удобно забегать, располагаться, планировать нашу жизнь? А вы подумали, каково это – чувствовать себя чужим в собственном доме?
Тишина звенела в ушах. Где-то на кухне капала вода из крана – размеренно, как метроном. Тик-так. Тик-так. Время застыло в этой мучительной паузе, когда все слова уже сказаны, а их последствия ещё не наступили.
Часы в спальне пробили одиннадцать. После внезапного завершения праздничного ужина прошло уже больше двух часов. Родственники разъехались непривычно быстро – Светлана увела притихших близнецов, не допив чай, а Тамара Ивановна впервые за все визиты не осталась помогать с уборкой.
Павел сидел на краю кровати, глядя в темноту за окном. Знакомый силуэт берёзы во дворе покачивался на ветру, отбрасывая причудливые тени на стену. Где-то внизу негромко переговаривались припозднившиеся соседи, хлопнула подъездная дверь.
Звук открывающейся двери спальни заставил его вздрогнуть. Ольга проскользнула в комнату неслышной тенью, остановилась у порога. В полумраке было видно, как она теребит пояс халата – привычка, выдающая её волнение.
– Паш…
Он похлопал по покрывалу рядом с собой:
– Иди сюда. Поговорим?
Ольга осторожно присела на край кровати, сохраняя дистанцию. Её плечи были напряжены, словно она готовилась к обороне.
– Ты сегодня… – она запнулась, подбирая слова. – Мама очень расстроилась.
– А ты? – тихо спросил Павел. – Что чувствуешь ты сама, Оль?
Она помолчала, разглаживая несуществующие складки на халате:
– Я… я не знаю. Страшно. Неловко. И… – она глубоко вздохнула, – и немного легко.
Павел удивлённо повернулся к ней:
– Легко?
– Да, – она впервые за вечер подняла на него глаза. – Знаешь, как будто… как будто очень тугой воротник расстегнули. Я ведь тоже устала, Паш. Пыталась всем угодить, быть хорошей дочерью, хорошей женой… А в итоге никому не угодила.
Он придвинулся ближе, осторожно взял её за руку:
– Оль, я не хотел устраивать скандал. Правда. Просто…
– Просто тебе тоже тяжело, – она неожиданно крепко сжала его пальцы. – Я знаю. Я видела. Но боялась признать. Мама всегда говорила: семья – это главное, надо держаться вместе…
– Семья – это действительно главное, – Павел мягко привлёк её к себе. – Но наша семья – это мы с тобой. И мы имеем право на своё пространство, на свои решения. На свой дом, в конце концов.
Ольга прерывисто вздохнула, уткнувшись ему в плечо:
– Как ты думаешь, мама поймёт?
– Должна, – он задумчиво погладил её по спине. – Знаешь, моя бабушка всегда говорила: любить – значит уметь отпускать. Тамара Ивановна тоже поймёт. Может, не сразу, но поймёт.
Они долго сидели в тишине, слушая дыхание друг друга. За окном постепенно стихал город, готовясь ко сну. Где-то вдалеке сигналила машина, лаяли собаки, шелестели листья берёзы – привычные звуки их маленького мира.
– Завтра позвоню маме, – наконец сказала Ольга. – Объясню, что мы… что нам нужно больше личного пространства. Что мы всегда рады видеть их в гостях, но…
– Но не каждый день, – мягко закончил Павел.
– Да, – она улыбнулась в темноте. – Знаешь, а ведь ты прав. Дом – это место, где должно быть спокойно. Где можно просто быть собой.
На следующее утро, когда Павел уходил на работу, Ольга остановила его в дверях:
– Я позвонила маме.
Он вопросительно поднял брови.
– Она сказала… – Ольга слабо улыбнулась, – она сказала: «Ну ладно, Паш, уважим твои порядки. Только уж на день рождения-то можно будет прийти?»
Павел рассмеялся и крепко обнял жену:
– На день рождения – обязательно. И на Новый год. И вообще… пусть приходят. В гости.
Дверь за ним закрылась, и впервые за долгое время этот звук показался Ольге не гулким, а каким-то… правильным. Уютным. Домашним.
Она подошла к окну. Во дворе Павел, помахав ей рукой, направился к остановке. А на скамейке под их берёзой сидела Тамара Ивановна – видимо, караулила зятя. Ольга напряглась, но… что это? Мама улыбается? Кивает? Машет Павлу рукой?
«Значит, всё будет хорошо», – подумала Ольга, прижимая ладонь к стеклу. Ведь иногда нужно просто набраться смелости и сказать правду. Даже если эта правда – о границах любви.
