В тот день я как раз собиралась на работу, когда в дверь позвонили. На пороге стояла мама – осунувшаяся, в старом плаще, который совсем не грел в эту промозглую весну. Я сразу заметила, как нервно она теребит уголок своего любимого шерстяного платка – верный признак того, что случилась беда.
– Оленька, я на минутку, – голос её дрожал, а в глазах застыла какая-то обречённая решимость.
Пришлось впустить. Поставила чайник – не выгонять же родную мать на холод. Пока суетилась на кухне, краем глаза наблюдала, как она присела на краешек стула, будто готовая в любой момент сорваться и убежать.
– Может, позавтракаешь со мной? – предложила я, выкладывая на тарелку свежие блинчики. – Вчера напекла.
– Нет-нет, спасибо, – она отмахнулась, но руки выдавали её: пальцы продолжали судорожно перебирать бахрому платка.
Мы говорили о каких-то пустяках – о погоде, о том, как подорожали продукты, о соседке тёте Вале, которая снова затеяла ремонт. Но я чувствовала: вот-вот прозвучит то, ради чего она пришла.
– Оль… – наконец решилась мама, и её голос стал совсем тихим. – Помнишь, я говорила про выплаты? Те самые…
Внутри у меня всё сжалось. Конечно, я помнила. Три месяца назад она вскользь упомянула о каких-то долгах, но я тогда не придала этому значения – была занята своими проблемами.
– Мне нужно триста тысяч до конца месяца, – выпалила она на одном дыхании. – Кредиторы угрожают, звонят каждый день. Я не знаю, что делать…
Чашка в моих руках звякнула о блюдце громче, чем следовало. Я медленно поставила её на стол, чувствуя, как внутри поднимается волна возмущения.
– Мама, ты это серьёзно? – мой голос стал ледяным. – Я только-только вылезла из собственных долгов. Ты же знаешь, как мне было тяжело! Три года экономила на всём, чтобы расплатиться за квартиру.
Она опустила глаза, платок в её руках превратился в жалкий скрученный жгутик.
– Оленька, я бы не пришла, если бы не край… – её голос задрожал. – Понимаешь, у Игоря с бизнесом не заладилось. Я думала, мы справимся…
– Что?! – я резко встала, едва не опрокинув стул. – Так ты ещё и Игорю помогала? Нашему бездельнику-братцу, который вечно влезает в какие-то авантюры?
Мама вздрогнула от моего тона, но я уже не могла остановиться:
– Значит, так. Это твои долги, мама. И Игоря тоже. Вот пусть сам и разбирается! А я больше не собираюсь никого спасать. Хватит с меня!
Слёзы покатились по её щекам, оставляя влажные дорожки. Она торопливо встала, путаясь в рукавах плаща.
– Прости… я пойду. Извини, что побеспокоила.
Входная дверь закрылась так тихо, что я едва услышала щелчок замка. На столе остывал недопитый чай, а в воздухе висело что-то тяжёлое, горькое – смесь обиды, разочарования и чувства вины.
Я механически начала убирать посуду, но руки дрожали, а в голове крутилась одна мысль: «Правильно ли я поступила?» Но тут же одёрнула себя: «Нет, хватит! Пора им научиться отвечать за свои решения.»
И всё же, собираясь на работу, я никак не могла избавиться от образа маминых глаз, полных слёз и какой-то безысходной надежды. Этот взгляд преследовал меня весь день, отравляя чувством неправильности происходящего.
Воскресный обед у мамы всегда был традицией – неписаным законом нашей семьи. Я думала не пойти, но что-то внутри толкало меня туда. Может быть, желание убедиться в своей правоте, а может – неосознанное стремление всё исправить.
Поднимаясь по знакомой с детства лестнице, я уже слышала голоса. Игорь приехал раньше меня – надо же, какая ответственность! Обычно он опаздывал или вовсе не являлся, ссылаясь на «важные деловые встречи».
– А, явилась! – встретил меня брат вместо приветствия. Он стоял у окна, засунув руки в карманы дорогих брюк. – Решила всё-таки почтить нас своим присутствием?
Мама суетилась у плиты, старательно делая вид, что полностью поглощена готовкой. Но я видела, как подрагивают её плечи.
– Здравствуй, Игорь, – я специально выделила интонацией его имя. – Мама, привет.
На кухне пахло пирогами – мама всегда пекла их, когда нервничала. Сейчас весь подоконник был заставлен противнями. «Значит, совсем плохо», – мелькнула предательская мысль.
– Давайте к столу, – засуетилась мама, расставляя тарелки с дымящимся борщом.
Мы сели. Я намеренно выбрала место подальше от Игоря, но его взгляд буквально прожигал меня насквозь.
– Знаешь, – начал он, размешивая борщ, но явно не собираясь его есть, – я всегда думал, что у меня есть сестра. А оказывается – просто эгоистка, которая думает только о себе.
– Игорь, не надо… – тихо попросила мама.
– Нет, надо! – он стукнул ложкой по столу. – Пусть послушает! Мама столько для нас сделала. Ночами не спала, когда ты болела в детстве. Репетиторов тебе нанимала, чтобы ты в свой университет поступила. А теперь, когда ей нужна помощь, ты просто отворачиваешься?
Я почувствовала, как кровь приливает к щекам:
– Да неужели? А давай вспомним, кто довёл её до такого состояния? Кто год за годом тянул из неё деньги на свои гениальные бизнес-идеи? То автомойка, то магазин спортивного питания, то ещё какая-нибудь ерунда!
– Оля… – мамин голос дрожал.
– Нет, мама, пусть теперь он послушает! – я уже не могла остановиться. – Каждый твой проект, Игорь, заканчивался провалом. И каждый раз мама вытаскивала тебя, влезая в новые долги. А теперь я должна это разгребать?
Мама тихо всхлипнула:
– Я просто хотела помочь… Чтобы у него своё дело было, как у других…
– Вот! – торжествующе воскликнул Игорь. – Слышишь? Она верила в меня! А ты? Ты всегда только критиковала!
– Верила? – я горько усмехнулась. – Скажи честно, мама, сколько ты уже должна? Не только эти триста тысяч? Игорь хоть раз вернул тебе хоть копейку?
Брат побагровел:
– Да как ты смеешь…
– Смею! Потому что в отличие от некоторых, я сама выкарабкалась. Без маминых денег, без чьей-либо помощи!
Я вскочила так резко, что стул опрокинулся. В наступившей тишине его грохот прозвучал как выстрел.
– Спасибо за обед, – процедила я сквозь зубы и направилась к выходу.
– Оля, доченька… – мама попыталась меня остановить.
– Пусть идёт! – донёсся голос Игоря. – Она всегда считала себя лучше всех!
Хлопнув дверью так, что зазвенели стёкла, я буквально скатилась по лестнице. Сердце колотилось как сумасшедшее, в ушах шумело от злости и обиды. И где-то глубоко внутри противно ныло от мысли, что в чём-то Игорь прав – я действительно всегда считала себя лучше, правильнее, ответственнее…
На улице моросил дождь, но я не раскрыла зонт. Холодные капли на лице смешивались со слезами, которые я уже не могла сдержать.
После того воскресного обеда прошла неделя. Я намеренно не звонила домой, хотя телефон несколько раз вздрагивал от маминых сообщений. «Доченька, давай поговорим», «Оля, прости меня», «Может, зайдёшь?» Я не отвечала. Игорь тоже писал – длинные гневные тирады, которые я удаляла, не дочитав.
В тот вечер я задержалась на работе. Возвращаясь домой, решила зайти в маленький продуктовый на углу – тот самый, где мама всегда покупала свои любимые пряники к чаю. Почему-то именно сейчас захотелось купить точно такие же…
Магазинчик почти не изменился за эти годы. Те же скрипучие половицы, позвякивающий колокольчик над дверью, запах свежей выпечки и кофе. Я уже протянула руку к полке с пряниками, когда услышала знакомый голос:
– Валентина Сергеевна, миленькая, войдите в положение…
Мама стояла у прилавка, прижимая к груди потёртый кошелёк. Я инстинктивно отступила за стеллаж с крупами. Её голос звучал глухо, надтреснуто:
– Я обязательно заплачу. Вот пенсию получу…
– Тамара Васильевна, – продавщица говорила строго, но с явной ноткой сочувствия, – уже четвёртый раз просите. Я не могу так больше. У меня тоже начальство, отчётность…
Я осторожно выглянула из-за полки. Мама выглядела… старой. Когда это случилось? Когда её плечи стали такими поникшими, а спина – сгорбленной? Седина, которую она всегда тщательно закрашивала, теперь серебрилась у висков. Старенькое пальто, которое я столько раз предлагала заменить, висело мешком.
– Я понимаю… – мама растерянно перебирала содержимое кошелька. – Просто дочка сегодня придёт… Хотела пирог испечь…
Сердце сжалось. Никакая дочка к ней сегодня не собиралась. Это была просто надежда – такая же жалкая, как смятые купюры в её кошельке.
– Тамара Васильевна, – продавщица покачала головой, – вы же знаете, я бы рада… Но у меня самой кредит, дочь в институте…
Я смотрела, как мама медленно складывает обратно в кошелёк свои жалкие сбережения. Руки у неё дрожали. На правой – незажившая царапина: наверное, опять возилась в саду, пытаясь вырастить зелень, чтобы сэкономить на овощах.
– Простите за беспокойство, – её голос был едва слышен. – Я больше не буду…
Она повернулась к выходу, и я увидела её лицо – осунувшееся, с заострившимися скулами и потухшими глазами. В них не было ни упрёка, ни обиды – только бесконечная усталость и смирение.
Колокольчик звякнул. Дверь закрылась.
Я стояла, вцепившись в банку с крупой, и не могла пошевелиться. Перед глазами вспыхивали картинки из прошлого: мама, не покупающая себе новое пальто, чтобы оплатить мои курсы английского; мама, занимающая у соседей, чтобы купить мне выпускное платье; мама, работающая на двух работах, чтобы мы с Игорем ни в чём не нуждались…
«Неужели она правда в таком отчаянии?»
Что-то горячее потекло по щекам. Я поспешно вытерла слёзы. Гордость всё ещё сопротивлялась, нашёптывая: «Это всё из-за Игоря… Они сами виноваты…» Но другой голос, тихий и настойчивый, спрашивал: «А разве дело в вине? Разве любовь измеряется заслугами?»
Я почти выбежала из магазина, забыв про пряники. В голове билась только одна мысль: как я могла быть такой слепой? Такой чёрствой? Моя гордость, моя правота – что они значат по сравнению с маминой болью?
Весь вечер я не находила себе места. Открывала и закрывала телефон, набирала сообщение и стирала. А перед глазами всё стояла сгорбленная фигура в потёртом пальто и дрожащие руки с незажившей царапиной.
На следующее утро я отпросилась с работы. По дороге к маме купила её любимый черничный пирог и свежий хлеб – тот самый, круглый, из маленькой пекарни. В подъезде остановилась, переводя дыхание. Знакомая дверь показалась вдруг такой чужой…
Позвонила. Тишина. Позвонила ещё раз, настойчивее. За дверью послышалось шарканье.
– Кто там? – мамин голос звучал устало и настороженно.
– Это я, мам. Открой, пожалуйста.
Щёлкнул замок. На пороге стояла мама – в старом домашнем халате, с нерасчёсанными волосами. В квартире пахло валерьянкой.
– Оленька? – она растерянно моргала, словно не веря своим глазам. – Что-то случилось?
– Можно войти? – я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё дрожало. – Поговорить надо.
Мама засуетилась, пропуская меня в квартиру:
– Конечно-конечно… Только у меня беспорядок… Я не ждала…
В кухне действительно царил хаос: немытая посуда в раковине, какие-то бумаги на столе, раскрытая записная книжка с колонками цифр. Я узнала этот почерк – мама всегда так записывала свои долги и расходы, аккуратно, столбиком.
– Присядь, – я мягко взяла её за плечи и усадила на стул. – Чайник поставлю.
Пока закипала вода, я молча мыла посуду. Мама следила за моими движениями, нервно теребя пояс халата.
– Оля, ты не должна… – начала она.
– Должна, мам, – я перебила её, вытирая руки полотенцем. – Мы обе должны. Поговорить начистоту.
Села напротив, взяла её руки в свои. Они были холодными и дрожали.
– Расскажи мне всё. С самого начала. Сколько должна, кому, почему… Только честно, ладно?
И она рассказала. О том, как три года назад Игорь загорелся идеей открыть автомастерскую. Как убеждал, что дело беспроигрышное. Как она заложила дачу, чтобы помочь с первым взносом. Потом были ещё кредиты – на оборудование, на рекламу, на зарплату работникам. А потом… потом всё пошло прахом.
– Я думала, справимся, – она утирала слёзы уголком передника. – Игорёк обещал вернуть…
– А потом?
– А потом он решил, что автомастерская – это мелко. Что нужно расширяться… – она замолчала, опустив голову.
Я молча достала телефон, набрала номер.
– Кому ты…
– Игорю, – ответила я твёрдо. – Пусть приезжает. Прямо сейчас.
Брат примчался через полчаса – встрёпанный, настороженный. Увидев нас на кухне, замер в дверях.
– Садись, – я кивнула на свободный стул. – Будем решать.
– Что решать? – он попытался сохранить свой обычный вызывающий тон, но я видела: он тоже устал от этой войны.
– Мамины долги. Наши долги, – поправила я себя. – Потому что мы семья, хотим мы этого или нет.
Следующие два часа мы составляли план. Я достала ноутбук, занесла все цифры в таблицу. Оказалось, общий долг почти шестьсот тысяч – в два раза больше, чем говорила мама.
– Так, – я открыла новый файл. – Игорь, что у тебя осталось от мастерской?
– Оборудование кое-какое… – он пожал плечами. – В гараже стоит.
– Отлично. Продашь. Даже б/у станки стоят денег.
– Но…
– Никаких «но». Это первый пункт плана.
Дальше была моя очередь:
– Я помогу составить заявление на реструктуризацию кредита. У меня есть знакомый юрист, он подскажет, как лучше.
Мама пыталась возражать, но я не дала:
– А ты, мам, найдёшь подработку. Помнишь, как раньше пироги пекла на заказ? У тебя всегда очередь была из желающих.
– Думаешь, кому-то ещё нужны мои пироги? – она грустно улыбнулась.
– Уверена, – я достала телефон. – У меня на работе половина отдела на диете сидит, но от твоих пирогов никто не откажется.
К вечеру план был готов. Не идеальный, сложный, но – реальный. Мы все должны были постараться, но вместе это было возможно.
– Знаете что? – я встала из-за стола. – Давайте пить чай. С черничным пирогом.
Мама засуетилась у плиты, гремя чашками. Игорь молча достал тарелки – как в детстве, когда была его очередь накрывать на стол.
А я смотрела на них и думала: может быть, всё это время мы просто забыли самое главное? Что семья – это не счёты и не долги. Это возможность сказать: «Мне тяжело, помоги». И услышать в ответ: «Я рядом. Мы справимся».
За окном садилось солнце, окрашивая кухню в тёплые тона. Пахло маминым чаем с чабрецом, и почему-то казалось, что теперь всё будет хорошо. Не сразу, не легко, но – обязательно будет.
