— Общее?! – выплюнула Жанна, словно яд, — это мои деньги! Мои кровные! Я отказывала себе во всём, чтобы отложить их, а вы просто взяли? Как вор в ночи!
Жанна искала крупицы слов, чтобы выплеснуть перед Пелагеей всю гнусность её поступка, всю клоаку этого предательства. В определённых кругах таких, как свекровь, клеймят презрительным словом – «крысы», но Жанна не хотела пачкать руки в базарной грязи. Не Софья ж она, золотая Ручка, чтоб по чужим сундукам шарить!
А свекровь, точно святая простота, хлопала наивными глазками, словно ангел во плоти, искренне не разумея, что не так. Жанна с жалостью взглянула на неё, и сердце кольнула мысль: под этой кудрявой шевелюрой, как воронье гнездо, и впрямь, «тапки ставить бесполезно».
Жанна, как заповедь, с молоком матери впитала непреложную истину: чужое брать – Tabula Rasa — грех смертный. Будь то леденец, кукла, медный грош или зачитанная книга. Чужое – значит, табу, и точка. Отец втолковывал ей, маленькой, просто и доходчиво: «Не ты положил, не тебе и брать». Эта отцовская мудрость намертво впечаталась в её сознание, и даже крамольная мысль о присвоении чужой собственности не могла проскользнуть в её честную голову. Этот принцип стал её путеводной звездой, её компасом, и она превыше всего ценила в людях порядочность, эту алмазную твёрдость души.
Взять, к примеру, случай из её детства, выхваченный лучом памяти из былого. У родителей был крохотный садовый участок, всего-то четыре сотки земли, но для них это был Эдемский сад. Мама, подобно заботливой фее, выращивала там зелень изумрудную, помидоры рубиновые, огурцы хрустящие, немного картошки и капусты. Конечно, всё это можно было купить в магазине, но мама твердила, что своё, взращённое с любовью, домашнее, несравнимо вкуснее и полезнее, словно нектар богов.
Однажды вечером, в предвкушении уик-энда, семья приехала на дачу и увидела картину, достойную кисти трагического художника: их соседка, бабушка Света, горько рыдала, будто осенний дождь стучал в окно её души. Оказалось, случилось непоправимое:
– Я тут, почитай, круглый год живу, – всхлипывала бабушка, рассказывая родителям о своём горе, — а есть у меня квартирка в городе, для внука берегу, как зеницу ока. Уехала всего на один день, в поликлинику, да переночевала в городе. Возвращаюсь – а тут… Мама дорогая! Все подчистую собрали, окаянные, словно саранча налетела! Ничего не оставили! И в погреб не поленились залезть, все мои припасы вынесли, не только овощи с грядок, словно смерть прошлась косой!
Родители только головами качали, сочувствуя горю старушки.
– Я же с ранней весны на грядках, как с малыми детьми, вожусь, а тут – р-р-раз! И в один миг ничего не осталось, только следы на грядках, призраки былого, – причитала бабушка, утирая слёзы, как капли росы с лепестков розы, — как мне зимой-то быть, ума не приложу… Пенсия – копейки, словно слёзы нищего.
Отец не стал долго раздумывать, словно рыцарь, бросившийся на помощь страждущему. Он решительно взял два вёдра, и тут же принялся собирать всё, что поспело: огурцы, помидоры, яблоки, ягоды. Всё это, словно сокровища, он отдал бабушке Свете. Мало того, отец, прошёлся по соседям, рассказал о случившемся, и милосердие проснулось в их сердцах. И помогли тогда всем миром. Надо было видеть, как светилось лицо старушки от счастья. Вот вам наглядный пример того, что бывает, когда чужое берут, словно крадут чужую душу.
В школе Жанна увлеклась химией, как зачарованный алхимик. Ей нравилось проводить невинные эксперименты, наблюдая, как вещество преобразуется из одного состояния в другое, словно таинство мироздания разворачивалось перед её глазами. Отец, словно провидец, порочил ей лавры Менделеева, но девушка выбрала иное поприще – стала фармацевтом. Отучившись, она устроилась в аптеку с забавным названием «Пилюльки». Там и встретила Ивана, своего будущего мужа, судьба свела их вместе.
В тот день лил проливной дождь. Жанна поёжилась: аптека закроется через десять минут, а она оставила зонтик дома. Это означало одно – придётся как-то добираться до остановки в своём легкомысленном плаще. Прикинув, на кого она будет похожа, пока добежит до остановки, Жанна приуныла. Она уже видела потёкшую тушь, промокшие ноги и прочие прелести прогулок под ливнем, как неизбежное зло.
На входной двери прозвенел колокольчик. Его повесила Нина, её весёлая напарница, утверждая, что колокольчики привлекают удачу и отгоняют злых духов, словно талисман. Удача – это хорошо, но насчёт злых духов Жанна сомневалась, усомнившаяся в чуде. Она вообще была материалистом и не верила в мистическую ерунду.
На пороге появился высокий, симпатичный парень и уверенно направился к окошку. Как выяснилось, он пришёл не за таблетками, а попросил… позвонить.
– Телефон намок, представляете? – развёл руками парень, словно беспомощный ребёнок, — сегодня всемирный потоп на улице. Того и гляди ковчег заглохнет, а тут ещё и телефон подвёл, как злой рок преследует!
Жанна, как добрая фея, протянула ему трубку. Парень набрал номер и произнёс:
– Мам, я задержусь, не волнуйся. Меня срочно вызвали на объект, говорят, там затопило подвал. Ну, до связи.
Парень вернул Жанне телефон и благодарно улыбнулся, словно солнце выглянуло из-за туч:
– Спасибо! А то мама будет переживать, словно за малое дитя. Как зовут мою спасительницу?
Жанна назвала своё имя, словно пароль.
– С таким именем вам не в «Пилюльке» работать надо, – пошутил Иван, — вам прямая дорога в стюардессы, тем более внешность позволяет, как ангел во плоти.
Жанна покраснела, под маков цвет. Такого странного комплимента ей ещё никто не делал, но… было приятно.
Далее события стали развиваться стремительно. Жанна и опомниться не успела, как Иван сделал ей предложение. Девушка согласилась и покорилась судьбе. Парень работал прорабом на стройке и имел вполне приличный доход. Но даже их общих денег не хватало на первый взнос по ипотеке.
Когда остро встал вопрос о жилье, двух мнений быть не могло – только к свекрови со свёкром, это казалось единственным спасением. По крайней мере, на первое время. Иван и Жанна решили не снимать квартиру, чтобы откладывать каждую копейку на желанный первоначальный взнос.
Родители Ивана, Пелагея и Виктор, поначалу показались Жанне очень милыми людьми, будто голубки воркующие. Но потом выяснилось, что это была всего лишь рекламная акция со стороны свекрови, замаскированный капкан. Жанна перевезла свои вещи и начала раскладывать их в любезно предоставленной комнате.
За этим процессом пристально наблюдала Пелагея, словно ястреб за добычей:
– Скажи на милость, на кой ляд тебе столько тряпья? Это ж если в колбасу перевести, сколько палок выйдет? Деньги на ветер!
У Пелагеи была своя интересная особенность – она мыслила категориями продуктов, будто гурман, оценивающий мир по вкусу. Суммы она измеряла в палках колбасы, булках хлеба, килограммах картошки. Например, туфли Жанны стоили примерно десять палок колбасы, а сумочка – несколько килограммов сыра, будто всё вокруг имело свою гастрономическую ценность.
Эта дородная женщина не признавала никаких расходов, кроме продуктовых, как голодный зверь. Её муж Виктор, страстный рыбак, выпрашивал у неё деньги на новые снасти, а она сердито отвечала:
– С тобой по миру пойдёшь, Витя! Это ж можно было огурчиков купить, помидорчиков, майонеза. А ты просидишь на своей рыбалке, наловишь мелочи для кота, даже на пирог не хватит, рыбалка – это пустая трата времени.
Свёкор только разводил руками, как беспомощный ребёнок. Как объяснить жене, что рыбалка для него – это удовольствие, а не способ добыть еду? Ему нравился сам процесс: сидеть на берегу, размышлять о вечном, глядя на гладь реки.
Виктор стал для Жанны надёжным союзником, ангел-хранитель, а Пелагея всё больше и больше отдалялась от невестки, словно лёд таял медленно.
Причиной тому были советы. Банальные, навязчивые советы, словно жужжание назойливой мухи над ухом. Пелагею не устраивало абсолютно всё, что делала Жанна. Она хотела переделать её по своему образу и подобию.
Решила невестка как-то сделать домашним сюрприз – испекла пирог с капустой. Пелагея высмеяла её: температура не та, тесто слишком тонкое, как критик взыскательный.
Но Жанна знала, что пирог удался, что это её маленькая победа. Мужчины уплетали его за обе щеки, как голодные волки.
То же самое касалось и уборки. У Пелагеи был свой, «оригинальный» взгляд на этот процесс – она совершенно не принимала то, как убирается Жанна, словно каждая пылинка была её личным врагом.
– Ты для чего в ведро с водой добавляешь средство для мытья посуды? Чтобы чище отмывалось? А ты не пробовала, например, два раза помыть? Ты девка молодая, не переломишься, – зудела свекровь у неё над ухом, как острая пила.
Жанна молчала до поры до времени, а потом сунула ей тряпку, словно вызов бросила:
– Раз вы такой эксперт, пожалуйста, мойте сами.
– Ну уж нет! – взвилась Пелагея, словно петух, услышавший клич, — я в своё время столько полов перемыла, сколько ты и не видывала, была как рабыня на галерах. В деревне росла, там вечно полы – как в свинарнике, словно ад кромешный!
И Пелагея гордо удалялась в гостиную смотреть свой любимый сериал на канале «Русский романс», в свой личный рай. У Жанны назрел вопрос к мужу:
– Ваня, давай съедем. Пусть мы немного позже накопим, зато душа будет спокойна, как птица на воле. Меня достали придирки твоей мамы…
– Потерпи, любимая, моя мама не со зла, – отвечал Иван, защищающий подсудимого, — скучно ей, командовать некем. Она же всю жизнь завхозом проработала, руководила дворниками, техничками…
Виктор же никогда не критиковал. Если Жанне требовалась помощь, он молча брал и помогал ей, творил добро в тишине. Что он мог посоветовать насчёт мытья полов? Он же в этом ничего не понимал, словно был слеп и глух в этом вопросе.
А ещё свекровь пристрастилась использовать Жанну в качестве бесплатной рабочей силы на своих грядках, словно на плантации. Поняв, что ей привалило счастье в лице Жанны, Пелагея тут же делегировала ей все огурцы, помидоры, картофельные грядки и прочие садовые повинности, словно свалила на неё непосильную ношу.
До поры до времени Жанна молча делала всё, что её просили, а потом решительно воткнула вилы в землю:
– Хватит! Я эти ваши овощи могу и на рынке купить. А в свой законный выходной я хочу отдохнуть и посвятить время себе и мужу, мне положено хоть немного счастья.
Пелагея вновь открыла рот, чтобы высказать Жанне, какая она лентяйка. Но на помощь приходил неизменный Виктор, словно рыцарь на белом коне. Он тут же бросал починку забора и спешил лично перекопать или прополоть всё, что от Жанны требовала жена, тем самым гасил пожар.
Иван же пропадал на работе, стараясь заработать как можно больше. Жанна уже начала жалеть, что согласилась на эту авантюру – жить с родителями мужа, особенно со свекровью, она будто попала в темницу. Она стала брать дополнительные смены, лишь бы не пересекаться с ней, как бы избегала злого духа.
И вот однажды произошёл вопиющий случай. У Жанны закончилась косметика «Мэри Кэй», и она решила взять немного денег из отложенных.
Девушка вошла в спальню, встала на стул и достала с антресолей коробку из-под туфель, где они хранили свои сбережения. Открыв коробку, она удивилась: примерно половины денег не было, её ограбили средь бела дня. Купюры лежали как-то неровно, а подсчёт показал, что недостаёт приличной суммы…
Жанна не стала паниковать и позвонила Ивану, ища опору. Вдруг деньги понадобились ему? Но ответ мужа поверг её в ступор, словно удар грома:
– Я ничего не брал…
Жанна почувствовала, что вот-вот заплачет, мир рухнул вокруг неё. Деньги, заработанные с таким трудом, улетучились, как дым, словно их и не было никогда. Кто же мог опуститься до такой ужасной кражи, и предал её доверие?
Ответ подсказал новый миксер, которым свекровь взбивала яйца. Жанна знала, как тяжело Пелагея расстаётся с деньгами, поэтому покупка миксера была для неё чем-то героическим, как подвиг во имя кулинарии.
– У нас пропали деньги, крупная сумма, примерно половина от накопленного, – тихо произнесла Жанна, словно обвинение прозвучало в пустом зале суда.
Ответ Пелагеи просто ошеломил её, словно холодный душ:
– Это я взяла. Нужно было мясо купить, мёд, да и миксер сломался, у Виктора куртка прохудилась, а у меня туфли старые…
– А наши деньги здесь при чём? – не поняла Жанна, — вы же получаете пенсию.
– Мы семья! – Пелагея назидательно подняла палец вверх, провозглашала закон, — в семье всё общее! Ты же работаешь, ещё отложишь.
Жанна вскочила с места, будто её ужалили.
Жанна почувствовала, как гнев поднимается в ней, как лава вулкана, готовая извергнуться. Слова свекрови резали, как осколки стекла, каждое из них – предательство, обмотанное лицемерной заботой о семье. «Семья…» Это слово звучало сейчас как издевательство, плевок в лицо её упорному труду.
Пелагея лишь пожала плечами, словно не понимала масштаба содеянного. Её взгляд был полон обиды, словно Жанна отнимала у неё последнее.
– Я же для семьи старалась! – проскрипела она, — что я, враг себе? Мы же одна кровь, связаны одной цепью…
Жанна отвернулась, не в силах больше выносить этот театр абсурда. Кровь? Цепь? Скорее, это удавка, которой её медленно, но верно душат.
«Одна кровь», — эхом отдавалось в голове Жанны. Кровь, окрашенная предательством, густая и липкая, в которой увязли её мечты. Цепь? Да, цепь, кованная из долга и притворства, звенья которой с каждым днём впивались все глубже в её душу.
«Ты должна быть благодарна, ты должна помогать семье», — шептали ей с детства, как заклинание, лишая воли и права на собственное «я».
Жанна обернулась к Пелагее. В глазах свекрови она увидела не раскаяние, а лишь тень недоумения. Словно Жанна, требуя свои деньги, нарушала какой-то неписаный закон, попирала вековые устои.
«Не высовывайся, не проявляй инициативу, не думай о себе», — читалось в каждой морщине на её лице.
«Довольно!» — пронеслось в голове Жанны. Она больше не позволит себя душить, не позволит превратить свою жизнь в жертвенный алтарь для чужих амбиций. Она вырвется из этой паутины лжи и лицемерия, даже если придётся разорвать все связи.
– Нет, Пелагея, – твёрдо произнесла Жанна, – мы не одна кровь. Мы чужие люди, живущие под одной крышей. И эта крыша скоро станет только моей. Глаза Пелагеи сузились, словно у старой кошки, почуявшей опасность.
— Ты смеешь так говорить со мной, после всего, что мы для тебя сделали? – прошипела она, — мы приютили тебя, сироту, дали тебе кров и семью!
— Семью? – Жанна усмехнулась, и в этом звуке слышался скрежет металла о камень, — семья не строит свою жизнь на чужих костях, не питается чужими мечтами! Ваша семья – это пиявка, присосавшаяся к моей жизни и высасывающая из меня все соки!
В комнате повисла тишина, такая густая и тяжёлая, что казалась осязаемой. Жанна видела, как в глазах Пелагеи вспыхивает огонь ненависти, но она больше не боялась. Страх растворился, как дым, уступив место жгучей ярости и желанию освобождения.
— Я заберу свои деньги, Пелагея, – спокойно повторила Жанна, — всё до копейки. И тогда мы действительно станем чужими. Навсегда.
Она развернулась и вышла, оставив за собой лишь эхо своих слов, будто треснувшее зеркало, в котором отразилось прошлое, навсегда разбитое ею вдребезги.
