Лина в задумчивости положила последний апельсин в пакет и еще раз проверила содержимое: влажные салфетки, полотенце, мыло, кружка. Казалось бы, мелочи, но Лина точно знала, как не хватает этих простых вещей в больнице. Аптечный пакет с лекарствами уже стоял на тумбочке у входа. Конечно, Нина Васильевна не ожидала этого внезапного приступа. Кто вообще ожидает сердечный приступ?
Все началось с утреннего звонка Егора: — Мама в больнице. Сердце. Я еду туда после работы.
Лина так и застыла с чашкой кофе в руке. Да, отношения со свекровью были сложными, мягко говоря, но болезнь – это совсем другое дело.
— Я могу чем-то помочь? Что-нибудь передать? — спросила Лина, стараясь, чтобы голос звучал искренне обеспокоенно.
— Не знаю, — Егор всегда терялся в таких ситуациях. — Может, фрукты какие-нибудь… Мама любит апельсины.
Лина вздохнула и посмотрела на часы. До обеденного перерыва оставалось два часа. Можно успеть заехать в больницу.
— Я съезжу, узнаю, как она, и передам все необходимое.
Подруга Лины в бухгалтерии покачала головой, когда услышала о планах: — И зачем тебе это надо? Эта женщина тебя на дух не переносит, а ты к ней с апельсинами!
Лина просто пожала плечами. Действительно, зачем? Может быть, потому что Лина всегда была воспитана помогать людям в беде, независимо от отношений. А может, в глубине души надеялась, что этот жест сможет как-то смягчить жесткое сердце свекрови. Хотя надежды на это были слабые.
С самого начала отношений Нина Васильевна дала понять, что Лина – не пара ее драгоценному сыну. Та самая фраза на свадьбе до сих пор иногда всплывала в памяти: «Егорушка, ты уверен? Она ведь совсем простая девочка, не нашего уровня».
Эти слова прозвучали тихо, но так, чтобы Лина услышала. И хотя Егор тогда крепко сжал ее руку и тихо прошептал: «Не обращай внимания», это был только первый звоночек.
Потом пошло-поехало. Нина Васильевна приходила в гости и критически осматривала квартиру Лины, в которой теперь жил и Егор. — Так скромно живете, сынок. Совсем на другое рассчитывала для тебя.
А Егор просто молчал. Или отшучивался. Или говорил потом Лине: — Не обижайся на маму, у нее такой характер. Ей просто нужно время, чтобы привыкнуть.
Но время шло, а Нина Васильевна не привыкала. Более того, она взяла в привычку регулярно приглашать на семейные ужины Свету – бывшую девушку Егора. Света работала в крупной компании, носила дорогую одежду и могла поддержать разговор о заграничных курортах, которые Лина видела только на фотографиях в интернете.
— Помнишь, как мы с тобой и Светой ездили в Турцию? — вспоминала Нина Васильевна за столом. — Такой прекрасный отель был! А сейчас Света ездит только в Европу, да, Светочка?
И Света, улыбаясь этой своей безупречной улыбкой, согласно кивала: — Да, Нина Васильевна, Прага в этом году была чудесной!
А Лина сидела и улыбалась, хотя внутри все переворачивалось. Ее отпуск обычно проходил на даче родителей – нужно было помочь с огородом, да и кредит за машину Егора, который они выплачивали вместе, не оставлял особых вариантов для путешествий.
Странно, но Нина Васильевна, так щедрая на критику в адрес Лины, совершенно не замечала, что ее драгоценный сын вот уже третий год живет в квартире жены и в основном на ее зарплату воспитательницы детского сада. Егор работал в автосервисе, но его заработок уходил на кредит за ту самую машину, о которой он так мечтал.
Каждый раз, когда свекровь начинала свое обычное: «Вот Света…» или «А вот у Люды сын уже машину новую купил, а вы все на старой…», Лина просто молча уходила на кухню, готовить что-нибудь вкусное. Может, хоть угощением сможет угодить придирчивой свекрови?
Но и тут Лину ждало разочарование: — Слишком много соли, — или: — Что-то оно у тебя сыроватое…
И снова неизменное: — А вот Света такой салат делает – пальчики оближешь!
Лина вспомнила, как однажды, доведенная до предела, она просто вышла из-за стола и заперлась в ванной, включив воду, чтобы не слышать, как свекровь в очередной раз сравнивает ее с идеальной Светой. Егор потом долго стучал в дверь и просил выйти: — Лин, ну перестань. Ты же знаешь, какая мама. Она просто…
— У нее такой характер, — закончила за него Лина и открыла дверь. — Я знаю, Егор. Я все знаю.
Лина не могла понять, почему муж никогда не заступался за нее. Егор был хорошим парнем – добрым, внимательным, когда они оставались вдвоем. Но рядом с матерью он будто уменьшался, становился снова маленьким мальчиком, который боится маму расстроить.
— Тебе легко говорить, — отвечал Егор на редкие упреки Лины. — Ты не знаешь, как мама переживала, когда отец ушел. Она все для меня сделала. Я не могу ее огорчать.
И Лина снова молчала и терпела. Ради мира в семье. Ради Егора, которого действительно любила. И может быть, немного ради себя – чтобы не чувствовать себя той, кто разрушил отношения сына с матерью.
Тем временем больничный коридор встретил Лину привычным запахом лекарств и хлорки. На информационном стенде нашла нужное отделение и палату. Сердечно-сосудистое, третий этаж, палата пятнадцать.
Поднимаясь по лестнице – лифт, как всегда, не работал – Лина думала о том, что скажет. «Здравствуйте, Нина Васильевна, как вы себя чувствуете? Я вам фрукты принесла и необходимые вещи». Просто и без лишних сантиментов. Ведь они обе знали, что особой теплоты между ними нет.
Третий этаж. Длинный коридор, медсестра, везущая капельницу. Палата пятнадцать. Лина на мгновение задержалась перед дверью, сделала глубокий вдох и постучала.
— Да-да, войдите, — раздался незнакомый голос.
Лина осторожно приоткрыла дверь и увидела, что в палате, рассчитанной на четырех человек, была только Нина Васильевна и три женщины, сидящие вокруг ее кровати. Судя по всему, подруги или родственницы. Лина не была знакома с ними, хотя видела одну из них на каком-то семейном празднике.
— Здравствуйте, — Лина слегка улыбнулась и подняла пакет. — Я вот принесла…
Нина Васильевна, которая до этого оживленно разговаривала с гостями, резко обернулась и уставилась на Лину так, словно увидела привидение. Ее лицо, и без того бледное после приступа, стало совсем белым.
— Ты зачем приперлась? Здесь только родные, а ты кто такая? Исчезни с глаз! — закричала свекровь так громко, что даже женщины вокруг нее вздрогнули.
Лина замерла, словно ее ударили. Пакет в руке вдруг стал неподъемным. Три пары глаз уставились на нее с любопытством и легким презрением.
— Я… я просто хотела узнать, как вы себя чувствуете, — Лина с трудом подбирала слова. — И принесла кое-что необходимое.
— Необходимое? — Нина Васильевна фыркнула. — Мне от тебя ничего не нужно! У меня есть семья, настоящая семья! Мой сын скоро приедет, и мои сестры вот пришли! А ты… ты никакого отношения к нам не имеешь!
Одна из женщин, самая пожилая из присутствующих, покачала головой: — Ниночка, не волнуйся так, тебе нельзя…
Но Нина Васильевна, кажется, только больше распалялась: — Сколько лет ты мучаешь моего сына? Егор был на пути к успеху, пока не связался с тобой! У него была перспективная девушка, хорошая работа на горизонте! А сейчас? Живет в твоей конуре, ездит на старой машине, а все из-за тебя!
Лина стояла, не в силах пошевелиться. Казалось, кто-то выключил звук вокруг, и она слышала только бешеный стук собственного сердца. Три года терпения, три года попыток угодить, три года молчания – и вот чем это закончилось.
— Нина Васильевна, я ваша невестка, жена вашего сына, — Лина услышала свой голос как будто со стороны. — Я просто хотела помочь.
— Жена? — свекровь рассмеялась так, что закашлялась, и одна из женщин подала ей стакан воды. — Временное недоразумение, вот кто ты! Света до сих пор в Егора влюблена, ждет, когда он опомнится и вернется к ней! А он вернется, вот увидишь!
Лина почувствовала, как внутри что-то ломается. Не обида – ее было слишком много за эти годы. Что-то другое, какой-то внутренний стержень, который заставлял ее все это время терпеть унижения ради мифического «семейного счастья».
— Знаете что, — Лина медленно опустила пакет на ближайший стул. — Я оставлю это здесь. Возможно, вам все-таки пригодится.
Нина Васильевна открыла рот, чтобы что-то сказать, но Лина уже развернулась и пошла к двери. В коридоре она столкнулась с медсестрой: — Девушка, вы к кому?
— Я уже ухожу, — тихо ответила Лина и двинулась к лестнице.
В этот момент она заметила Егора, поднимавшегося по ступенькам. Муж выглядел встревоженным, на его лице застыло напряженное выражение. Увидев Лину, Егор остановился.
— Ты уже здесь? Как мама? — спросил муж, переводя дыхание.
Лина попыталась ответить, но горло перехватило. Только сейчас, глядя на Егора, женщина до конца осознала весь ужас происходящего. Три года унижений, непрерывных сравнений, попыток доказать свою полезность — и такая реакция, такая неприкрытая ненависть…
— Я принесла вещи и апельсины, — наконец выдавила Лина. — Оставила в палате.
Егор кивнул и, легко коснувшись ее плеча, прошел мимо. Лина замерла, ожидая хоть какого-то продолжения разговора, но муж просто пошел дальше, к палате матери. Она медленно двинулась следом, сама не понимая, зачем. Возможно, надеялась услышать, что скажет Егор, как отреагирует на случившееся.
Дверь в палату осталась приоткрытой, и голоса отчетливо доносились в коридор.
— Егорушка, наконец-то! — голос Нины Васильевны моментально изменился, став слащавым и нежным. — А я тут с Валечкой и Томочкой разговариваю.
— Мам, как ты? Что врачи говорят? — Егор, судя по звуку, придвинул стул к кровати.
— Да ничего страшного, просто давление скакануло, а эти сразу панику развели, — свекровь говорила с деланным равнодушием. — Слушай, твоя-то заявилась сюда. Представляешь? Пришла, стоит тут, смотрит как сова.
— Лина принесла тебе вещи и фрукты, — голос Егора звучал ровно, без интонаций.
— Да на что мне ее подачки? — фыркнула Нина Васильевна. — Я ей сразу сказала, чтоб уходила. Здесь только родные люди могут быть. Нечего тут делать посторонним.
В палате воцарилась тишина. Лина, стоявшая за дверью, затаила дыхание. Сейчас, сейчас Егор наконец-то скажет матери, что Лина тоже семья, что она его жена, что нельзя так обращаться с человеком…
— Мама на нервах, — произнес Егор тихо, обращаясь явно не к матери. — После приступа… Ты же понимаешь.
Сердце Лины болезненно сжалось. Она отступила от двери. Даже сейчас, даже после такого прямого оскорбления, муж снова выбрал мать. Снова оправдание, снова «ты должна понять». А что должна понимать Нина Васильевна? Что нельзя так обращаться с женой собственного сына?
Одна из женщин вышла из палаты, держа в руках пакет, который принесла Лина.
— Девушка, — позвала она, заметив Лину в коридоре. — Мы сами всё передадим Ниночке, не беспокойтесь.
На лице женщины застыло выражение вежливого превосходства, словно она разговаривала с назойливым коммивояжером у двери квартиры.
Лина не ответила. Она просто развернулась и пошла прочь, чувствуя, как в груди растет что-то холодное и твердое. Решимость. Она больше не будет терпеть.
Весь остаток дня Лина провела на работе, механически выполняя свои обязанности. Мысли путались, но постепенно в голове складывалась картина будущего. Будущего без этих унижений. Без необходимости постоянно доказывать, что она достойна места рядом с Егором.
Домой Лина вернулась поздно. В квартире было темно и тихо. Несколько сообщений от Егора остались без ответа — муж писал, что останется с матерью в больнице. «Врачи говорят, завтра выпишут, если все будет хорошо. Ты как?»
Лина методично обошла квартиру, собирая вещи Егора. Футболки, джинсы, носки, любимая коллекция моделей автомобилей. Все это аккуратно складывалось в большую спортивную сумку. Без злости, без швыряния — просто четкие, выверенные движения.
Еще вчера мысль о расставании казалась Лине абсурдной. Она любила Егора, несмотря на его слабость перед матерью. Надеялась, что со временем все наладится, что Нина Васильевна примет ее, что сам Егор повзрослеет и станет мужчиной, который может защитить свою семью.
Но сегодня в больнице что-то сломалось окончательно. Не из-за свекрови — к ее выходкам Лина уже привыкла. А из-за молчания Егора. Из-за его неспособности встать на сторону жены даже тогда, когда та подверглась прямому оскорблению.
Закончив со сбором вещей, Лина легла спать в одежде. Сон не шел. В голове проносились картины их знакомства, первого свидания, предложения руки и сердца. Как горели глаза Егора, когда он, такой самостоятельный и взрослый, рассказывал о своих планах. И как потухали эти глаза, когда рядом появлялась мать…
Утро наступило внезапно. Лина не помнила, как заснула, но проснулась от звука открывающейся двери. Егор вернулся домой, уставший, с тенями под глазами.
— Маму выписали, — сказал он с порога. — Все в порядке, просто нужно наблюдаться у кардиолога.
Лина молча кивнула и поставила перед мужем чашку кофе. Рядом уже стояла собранная сумка.
— Это что? — Егор непонимающе уставился на свои вещи.
— Твои вещи, — просто ответила Лина.
— Зачем ты их собрала? — недоумение в голосе мужа сменилось тревогой.
Лина смотрела на Егора долгим взглядом. Когда-то этот человек казался ей идеалом, защитником, партнером. Теперь перед ней сидел запуганный маменькин сынок, неспособный защитить даже собственное достоинство, не говоря уже о достоинстве жены.
— Ты родной там, где оставил голос, — тихо произнесла Лина. — А здесь ты его не оставил. Ни разу за три года.
— Что ты имеешь в виду? — Егор нахмурился. — Если это из-за вчерашнего, то мама была на нервах после приступа. Ты же знаешь, какая она…
— Знаю, — кивнула Лина. — И знаю, какой ты. Я не хочу больше жить с человеком, который не может сказать собственной матери, что я его семья. Который позволяет унижать меня при всех и только кивает: «Мама на нервах».
— Лина, да ладно тебе, — Егор попытался взять ее за руку, но женщина отстранилась. — Ну подумаешь, мама что-то сказала. Это же не повод для таких радикальных мер!
— Это не «что-то сказала», — голос Лины оставался удивительно спокойным. — Это три года постоянных унижений. Три года, когда ты позволял своей матери сравнивать меня со Светой, критиковать все, что я делаю, принижать мои достижения. И все это время ты молчал.
Егор смотрел на жену с искренним недоумением: — Но это же просто характер у нее такой!
— У тебя тоже своеобразный характер, — Лина горько усмехнулась. — Характер человека, который не может постоять за свою семью. За свою жену.
— И что, из-за этого ты меня выгоняешь? — в голосе Егора послышались обвинительные нотки.
— Нет, — покачала головой Лина. — Я просто больше не хочу жить в постоянном напряжении и ожидании следующей порции унижений. Без поддержки человека, который обещал быть рядом и в горе, и в радости.
Егор вскочил со стула: — Да Лина, ты что, с ума сошла? Мы с тобой три года вместе, у нас планы были, а ты из-за какого-то пустяка все перечеркиваешь!
— Пустяка? — Лина поднялась вслед за мужем. — Для тебя это пустяк, когда твоя мать при всех кричит на твою жену, что та должна исчезнуть с глаз? А ты стоишь и молчишь?
— Я не молчал! Я сказал, что мама на нервах!
— И все? Этого достаточно, по-твоему? — Лина покачала головой. — Нет, Егор. Этого недостаточно.
Муж смотрел на нее с непониманием, которое постепенно сменялось осознанием серьезности ситуации.
— Ты серьезно? — спросил он тихо.
— Абсолютно, — кивнула Лина. — Можешь забрать свои вещи. И машину, за которую мы платим кредит. Я справлюсь.
— И куда я пойду?
— К маме, — просто ответила Лина. — Ты ведь там родной.
В тот же день Егор, забрав сумку, уехал. Лина знала, что это правильное решение, хотя сердце разрывалось от боли. Спустя неделю Егор позвонил, просил вернуться, обещал поговорить с матерью. Но Лина уже приняла решение.
С того дня она ни с кем из родни Егора не общается. Не отвечает на звонки свекрови, которая, как ни странно, несколько раз пыталась связаться с Линой после их развода. Не ходит в те места, где может встретить бывшего мужа или его родственников.
Иногда по дороге на работу Лина видит машину, похожую на машину Егора, и сердце на мгновение замирает. Но потом она глубоко вдыхает и идет дальше. Болезни проходят. Унижения — никогда.
