Чужой порядок в моём доме
— Ты опять переставила мои кружки? — Виктория остановилась на пороге кухни, сжимая в руках пакет так сильно, что полиэтилен еле выдерживал её хватку. Глаза метнулись к верхним полкам — ага, всё как-то не так, как она оставляла.
— Конечно переставила! — Ирина Петровна не отвлекалась от посуды, лишь бросила через плечо. — У тебя тут как-то всё нелепо — большие с большими, маленькие с маленькими. Это что, у тебя порядок, что ли? Так никто не хранит!
— Я так храню, это мой дом! — Виктория яростно швырнула пакет на стол. Яблоко выкатилось, покатилось по свежевымытому полу.
— Осторожнее! — свекровь резко развернулась, и мокрая тряпка взметнулась в воздухе. — Ты что, с ума сошла? Я только пол помыла! Вечно ты как слон в посудной лавке!
Виктория нарочно медленно подняла яблоко, не отрывая глаз от Ирины Петровны, и с громким хрустом откусила.
— Нет, я просто ем. В своём доме. Где решаю, как хранить свои кружки.
— Твоём? — свекровь фыркнула, снимая фартук и бросая его на стул. — Это квартира моего сына, а значит, и моя тоже. Я тут не менее хозяйка, чем ты!
— Сергей! — её голос звучал так, как будто она крикнула в спасение.
Но, как всегда, Сергей был в наушниках.
Муж, который не слышит
— Серёжа, ты вообще меня слышишь? — Виктория трясла его за плечо, но он продолжал кликать мышкой, словно поглощённый чем-то важным.
Он снял один наушник, не отрывая глаз от монитора:
— А? Что случилось?
— Да ничего особенного! — она закатила глаза. — Твоя мама опять решила переставить всю кухню, обозвала меня ненормальной и теперь требует, чтобы ты её защищал.
Сергей вздохнул, наконец-то оторвав взгляд от экрана:
— Ну, она же помогает. Ты сама говорила, что времени не хватает.
— Помогает?! — Виктория резко встала, стул с грохотом упал. — Она не помогает, она навязывает свои правила в МОЁМ доме! Вчера это были кружки, сегодня — шкафы, завтра она мне спальню переставит!
— Нашем, — тихо поправил её Сергей.
— О, теперь ты заговорил! — она рассмеялась, но смех был без радости. — Только когда мне надо сделать всё по-твоему, да? А когда она меня унижает, ты как всегда — в наушниках!
— Вика, ну не драматизируй…
— Я не драматизирую! — её голос сорвался. — Я устала! Устала от того, что в своём доме чувствую себя гостьей! Ты хоть раз заступился за меня? Хоть раз?!
Сергей молчал. И это было хуже любых слов.
Война без правил
— Я переезжаю к вам, — заявила Ирина Петровна, ставя чемодан на стол так, будто это было самым нормальным решением на свете.
Виктория стояла как вкопанная.
— Что? — это даже не было словом, а каким-то хрипом.
— Ну да, я квартиру сдала, а тут поживу. Вам же тяжело, я помогу.
— Нам не тяжело! — Виктория круто развернулась к Сергею. — Серёжа, скажи что-нибудь!
Он продолжал ковыряться в телефоне, видимо, делая вид, что не замечает, как ситуация накаляется.
— Ну… маме же сложно одной…
— Ты серьёзно?! — Виктория схватила чемодан, поставила его в коридор и будто застряла там, как кошка на ветке. — Вот твоё место. На лестничной клетке.
Ирина Петровна ахнула, глаза её полезли на лоб.
— Как ты смеешь?!
— О, теперь я смею! — Виктория скривила губы в усмешке. — Потому что это МОЙ дом. Или ты забыла?
Последний ультиматум
— Выбирай, — Виктория с силой швырнула ключи на стол, так что Сергей чуть не подпрыгнул от неожиданности. — Или она уезжает, или уезжаю я.
Сергей побледнел, на его лбу выступил пот.
— Вика, ну давай без крайностей…
— Я не шучу, — её голос был тихим, но таким твёрдым, что даже Ирина Петровна не решилась ничего сказать.
— Ты что, развод хочешь? — прошептал Сергей, взгляд его скользнул по её лицу.
— Нет, — Виктория взяла сумку и вскочила, — я уже подала.
Дверь захлопнулась с таким звуком, что даже стены, казалось, содрогнулись.
Месть по-женски
Виктория так хлопнула дверью, что окна в подъезде задрожали, и, если бы не её бешеная ярость, она бы, наверное, усмехнулась: «Кому-то досталось». Но ей не до смеха. В лифте её руки дрожали не от слёз, а от злости. Она вытащила телефон, не думая, набрала номер и, едва сдерживая дыхание, сказала:
— Алёша? Это Вика. Ты же юрист? Мне нужна твоя помощь… — голос её был тихий, но в нём слышался такой холод, что можно было подумать, что она готова снести всё на своём пути.
Через три дня Сергей получал повестку в суд. Сначала он уставился на неё, как на мираж. «О разделе совместно нажитого имущества». Он даже не понял, как оно вообще могло возникнуть.
— Мам, — его голос дрожал, — ты же говорила, что квартира оформлена на меня?
Ирина Петровна побледнела. Её лицо побледнело так, будто она только что вылезла из могилы.
— Так и есть!
— Тогда почему… — он тыкал пальцем в документы, с каждым словом его нервы как натянутые струны. — Здесь написано, что она куплена после брака, на её деньги, и документы на неё?
В тот же вечер они вломились в кабинет нотариуса, как агрессивные кошки, напавшие на свою жертву.
— Это подделка! — свекровь кричала, тряся в воздухе документы, как флаги. — Ты что, с ума сошла?
Нотариус, как тот швейцар в фильме, спокойно надел очки, расправил рубашку и сказал:
— Ирина Петровна, вы сами присутствовали при оформлении. Вот ваша подпись.
Виктория еще год назад переоформила квартиру через дарственную от тёти. Всё «на всякий случай», как она тогда сказала. «Если что, вдруг будет полезно». И, судя по всему, сейчас её предосторожности сыграли свою роль.
— Сука! — Ирина Петровна рвала на себе блузку, как в фильме про бунтарок. — Она всё просчитала!
Сергей молча смотрел в окно, как будто это был не его дом, не его жизнь. Он вдруг понял, что его «любимая мамочка» не просто стала старой и жалкой — она просто не успела ничего понять вовремя.
День суда. Виктория в белом костюме, с кольцом на руке, как будто из голливудского фильма, входит в зал. Она не спешит, её шаги размеренные и уверенные. В глазах — холод. В руках — реальная сила.
— Половина мебели — моя, — говорит она спокойно, словно не в суде, а на воскресной прогулке. — Машина куплена на мой кредит. Квартира, как видите, тоже.
Когда судья огласил решение, Ирина Петровна, как будто из какого-то древнего фильма, бросилась на Викторию с криком:
— Ты разрушила мою семью!
— Нет, — Виктория ловко уклонилась, — это сделала ты. Своими руками. — её голос был таким ровным, будто она просто сказала, что завтракала кашей.
На прощание Виктория оставила им ключи от съёмной однушки — единственное, что она согласилась оплатить «из жалости». И, как она подумала, для полной картины: одна квартира была её, а эта — для тех, кто всё ещё не может понять, что можно жить по-своему.
Крах династии
Деревенский автобус с грохотом остановился, оставив их на какой-то разваливающейся остановке в пяти километрах от села. Ирина Петровна, не привыкшая таскать ничего тяжелее сумочки с огурцами, волокла чемодан по пыльной дороге. Сергей шагал за ней, опустив голову, как будто только что узнал, что у него нет ни родителей, ни родины.
— Вот она, наша «родина», — скривилась Ирина Петровна, когда перед ними показался дом, который мог бы быть не хуже дешевого сарая. Крыша провалилась, стены пожелтели от времени. Смотрела она на это всё так, будто только что поняла, что родилась не в том месте.
Сергей сгорбился, но промолчал. Это была не та ситуация, где стоило что-то говорить.
В первый же вечер Ирина Петровна вытащила из сумки бутылку дешёвого портвейна, как будто это был её лучший друг.
— Выпьем, сынок? За новую жизнь! — её смех больше походил на истерику, от которой хотелось закрыть уши и уйти под землю.
Сергей молча отстранил стакан, но у неё были другие планы. Бутылка опустела до утра. В такой тишине, как в их доме, это было единственным знаком, что ещё хоть что-то живое здесь есть.
Через месяц Ирина Петровна уже не пыталась играть в приличную женщину. Она пила открыто, как бы говоря соседям: «Да, я такая, и что?»
— Ваша мамаша опять под забором! — кричала тётка Марфа, просовывая голову в распахнутое окно, будто это её личное развлечение.
Сергей находил её в луже собственной блевотины, вытаскивал домой, мылил её, как очередную тряпку. Утром она кричала, что он «такой же ничтожный, как его отец». Всё, что она могла, — это орать и плеваться, но это её не спасало.
Зимой трубы в доме лопнули. Сергей, который в руках не держал ни гаечного ключа, ни отвертки, три дня пытался что-то починить. Вода залила пол, превратив его в ледяную катастрофу.
— Где деньги на ремонт? — спросил он у матери, как в сотый раз.
— Какие деньги?! — она махала полупустой бутылкой, как будто это она и есть её спасение. — Твоя стерва всё забрала!
И вот тогда, впервые за всю жизнь, он её ударил. Не сильно — просто шлёпнул по лицу. Но в её глазах было что-то странное, как у животного, которое не ожидало такого.
— Наконец-то стал мужчиной! Жаль, поздно… — сказала она и рассмеялась ему в лицо, как будто это была единственная победа за всё время.
Весной тётка Марфа принесла весть, будто вернула их в реальность:
— Виктория твоя замуж вышла. За какого-то бизнесмена.
Сергей молча допил оставшуюся материнскую водку, больше не задавая вопросов.
Ирина Петровна, к тому времени уже превратившаяся в старую, дрожащую тень, не вставала с кровати. Жёлтые глаза, руки, как у алкоголика, и запах перегара, который стал её визитной карточкой.
— Ты… — она хрипела, хватая его за руку, — ты должен вернуть…
— Что, мама? — наклонился он, накрывая её пальцы своим. — Квартиру? Жену? Или мою жизнь?
Она захрипела, повернулась к стене, отказываясь от ответа. И он понял: она уже ничего не хотела. Всё, что осталось — это стоять в её тени.
Осенью, когда её не стало, он хоронил её в дешёвом гробу, который купили вскладчину соседки, потому что никто не хотел платить за настоящую похорону. На поминки не пришёл никто.
Сергей сидел за столом с бутылкой и стаканом. Один. Всё, что осталось — это его собственная тень.
— За что? — спросил он, глядя на пустоту, которая давно уже была его миром.
Тишина не ответила.
Он налил ещё.
