Анна заранее знала, что ехать туда — идея паршивая. Но Дмитрий уговаривал с привычной скукой в голосе, как будто обсуждал погоду или курс доллара.
— Это же мама… Ну не делать же из этого трагедию. Поехали на пару часов — и всё.
Анна стояла у зеркала, натягивая джинсы. Шёл третий месяц её повышения в отделе, и времени на всякие «поехали к маме» не оставалось ни капли.
— Она меня не любит, Дим. Даже не старается сделать вид, что уважает. Неужели ты не замечаешь? — голос звучал спокойно, но внутри уже всё кипело.
Дмитрий пожал плечами.
— Да у неё характер такой. Она ко всем такая. Даже к своему коту. — он усмехнулся, глядя в телефон.
Анна посмотрела на него.
— Ты сравнил меня с её котом?
— О, Господи, опять ты всё переворачиваешь…
В машине было тихо. Дмитрий включил радио на какую-то попсу, чтобы не говорить. Анна смотрела в окно. Пятница. Пробки. Шестой раз за год ехать к Елене Петровне — и каждый раз как экзамен, только оценка всегда заведомо «двойка». У неё было всё не так: манера говорить, прическа, обувь, профессия, да и сама Анна — тоже «не так».
Дом свекрови — это советский кирпичный шестнадцатиэтажник, где даже запахи в подъезде не менялись с 90-х. На этаже их ждала дверь цвета баклажана и табличка «Звонок не работает, стучите».
Анна постучала.
— Скоро эта табличка будет и на тебе, — пробормотала себе под нос. — «Звонок не работает».
Открыла дверь Елена Петровна, с выражением лица, как будто увидела у порога контролёра в метро.
— О, Аннушка, ты всё-таки пришла. Я думала, у вас там квартальные отчёты и бессонные ночи. Ну, проходите…
— Здравствуйте, — натянуто кивнула Анна и прошла внутрь.
На столе уже дымились голубцы. Рядом салат «Оливье», в холодильнике, как всегда, торт с просроченным кремом.
— Ты сегодня — гость, или как всегда: посидишь в телефоне, поедешь домой и скажешь, что «устала»? — съязвила свекровь, раскладывая салфетки.
— Устала — не значит, что хочу вас избегать, — спокойно ответила Анна, снимая куртку.
— Это ты мне? — свекровь изогнула бровь. — Я ж только рада тебе. Не каждый же день к нам такие важные гости заезжают.
— Мам, хватит уже, — буркнул Дмитрий, не отрываясь от экрана телефона.
Анна уселась на краешек дивана. Елена Петровна принесла чай и села напротив, скрестив руки.
— Ты ведь не придёшь ко мне в понедельник?
— А что в понедельник? — Анна насторожилась.
— Ну как же, мне ж 60. Юбилей. Но ты, наверное, занята. Квартальные отчёты, да?
Анна замерла.
— Вы не приглашали меня.
— Ой, а что, нужно было? Я думала, Дмитрий передаст. Хотя… может, я просто не хотела портить себе праздник. Стараюсь же думать о себе в этом возрасте.
— Мам, ну ты даёшь… — Дмитрий оторвался от телефона. — Ты реально не пригласила Аню?
— Да не начинай. Ты ж сам говорил, что у неё всегда отговорки. Сначала работа, потом здоровье, потом подруга заболела, потом опять работа… Я устала угадывать, когда она снизойдёт.
Анна медленно поставила чашку на стол.
— Поняла. Всё, спасибо. Я действительно занята.
Она встала. Дмитрий попытался схватить её за руку.
— Ань, ты куда?
— Домой. К себе. Где, знаешь, никто не считает меня лишней.
— Да перестань ты… Ну сказала мама глупость, и что теперь? — он засуетился, встал, пошёл за ней.
Свекровь фыркнула.
— Вот так всегда. Уйдёт в слезах, потом ты мне выносишь мозг. Я ж тебя предупреждала, сынок. Она — не твоя женщина. Она — про карьеру, а не про семью. С этими своими кредитами, ипотеками и независимостью.
Анна обернулась.
— Я — не про «семью»? Вы серьёзно? Да вы даже не знаете, какой у вас сын. И сколько раз он ночевал у коллег, потому что вы устроили истерику. Или сколько он денег мне задолжал. Вы, конечно, обо мне плохо думаете, но я хотя бы молчу. А вы — гадите в лицо. И в День Рождения, и в любой другой день.
В глазах свекрови мелькнуло что-то похожее на злость, но она сразу прикрыла это фальшивой улыбкой.
— У тебя явно проблемы с самооценкой. Это я — враг, да?
— Нет, вы — зеркало. Но не для меня, а для Дмитрия. Смотрю на вас — и понимаю, почему он никогда не поддерживает меня. Он просто боится стать вами. Или уже стал.
Было гробовое молчание. Даже радио в комнате затихло, словно не решалось встревать.
Анна резко надела куртку, схватила сумку и вышла. Дмитрий не пошёл за ней. Только крикнул с порога:
— Ну и куда ты сейчас? На такси свои премиальные тратить будешь?
Анна спустилась вниз по лестнице. В лифте висела бумажка: «С пятого по восьмой этаж не останавливается. Извините за неудобства.»
— Типа, как моя жизнь сейчас, — усмехнулась она. — Ни туда, ни сюда.
На улице было холодно. Телефон мигал входящими: «Димка» — 3 раза. Потом «Не дуйся». Потом ничего. Пустота.
Анна вызвала такси, села в машину и наконец позволила себе заплакать. Не истерично. Просто — как от простуды, когда горло першит и слёзы сами катятся.
Таксист включил музыку. Какую-то старую песню из 2000-х.
— Давайте погромче, — попросила она, вытирая слёзы.
— Вас бросили, что ли? — спросил он, не оборачиваясь.
— Нет. Я ушла. — и впервые за долгое время почувствовала, что сделала что-то правильное.
На следующее утро Анна проснулась от звука «пиканья» микроволновки. Было всего семь утра. За окном метель навалилась как в голливудском кино — бешеная, слепая. Всё бы ничего, но в микроволновке кто-то грел пельмени. И Анна точно знала — это не Дмитрий. Он мог забыть день рождения матери, но не мог есть до восьми.
Она вышла в халате, с растрепанными волосами и лицом женщины, которая спала четыре часа и точно знает — её обманули.
— Прекрасно выглядишь, — Елена Петровна повернулась к ней с тарелкой в руках, на которой гордо лежало шесть жирных пельменей и капля кетчупа.
— А вы что тут делаете? — Анна опёрлась на дверной косяк, скрестив руки.
— Простыла, у меня батареи в зале не греют. Дима сказал — приезжай, полежишь денёк. У вас всё-таки тепло, элитный дом, всё по-богатому, — проговорила она с тем самым тоном, который из каждого слова делает укол.
— Замечательно. А на работу вы не собираетесь? Или тоже отпуск взяли по семейным обстоятельствам?
— Ты же знаешь, у меня пенсия, я вообще никому ничего не должна. А ты, Анечка, будь лаской, пельмени не доедай, я их с собой привезла. Свои, из Магнита.
Анна развернулась и пошла обратно в спальню. Через три минуты дверь туда приоткрылась, и вошёл Дмитрий.
— Ты чего такая? Опять с утра сцена?
— Ты не думаешь, что прежде чем привозить в дом человека, с которым я, между прочим, не в самых лучших отношениях, можно хотя бы предупредить?
— Она же мать, Ань. У неё температура, я что, должен был на улицу её выгнать?
— Температура у неё была два года назад, когда она попыталась меня выставить идиоткой перед твоими друзьями. С тех пор у неё иммунитет к совести. Надолго она к нам?
— Дня на два… три… максимум четыре.
Анна не ответила. Просто молча натянула джинсы, футболку, схватила сумку и ушла. На работу пришла раньше всех. Коллеги удивлённо переглядывались — обычно Анна опаздывала минут на десять. В этот раз была за пятнадцать до начала.
Через неделю в доме поселился стабильный сквозняк из слов, сказанных «между прочим», и взглядов, полных пассивной агрессии. Дмитрий старался не вмешиваться. Он уходил рано, приходил поздно. Иногда — не приходил вовсе.
Анна однажды наткнулась на его переписку в мессенджере. Искала рецепт курицы с гранатом, но пальцы автоматически пролистали вверх. Там была «Оксана. 32. Юрист». И длинная переписка, полная смешков, сердечек и фраз вроде «иногда я думаю, что женился не на той».
Анна не закатила сцену. Не устроила шпионскую слежку. Просто вышла на кухню и спросила:
— Ты давно знаешь Оксану?
Дмитрий удивился не меньше, чем если бы её спросили про политическую ситуацию в Афганистане.
— Что?
— Ну, просто там у тебя в телефоне полстраницы признаний в любви и слов, которые я от тебя лет шесть не слышала. Хотя нет — никогда не слышала. Она давно в нашей жизни?
— Ань, ты не так поняла… Это просто… Просто разговор. Мы с ней работаем вместе.
— А я думала, что у тебя на работе только Павел из отдела логистики и столовка на первом этаже. Хотя, если подумать, у вас, видимо, и романтика в столовке.
— Ты с ума сошла? Не кричи, мать услышит.
— Да? А ты не думал, что это не мать услышит, а жена? Или теперь уже «та, с которой пока живу, пока Оксана не освободится»?
Дмитрий молча вышел из кухни, хлопнув дверью так, что с холодильника упала открытка с изображением Минска. Её когда-то привезла Елена Петровна. Анна подняла открытку, посмотрела на неё и скомкала. Потом — развернула обратно и воткнула на место. Минск пусть висит. Как напоминание о том, что даже города ошибаются.
На работе всё резко пошло вверх. Анна получила повышение. Теперь она не просто бухгалтер, а главный специалист по управлению финансовыми потоками. Зарплата выросла на сорок процентов. Коллеги поздравляли, начальник пожал руку и пробормотал «Наконец-то, хоть кто-то в этой конторе не беременеет каждый март».
Анна вернулась домой в хорошем настроении. Идти не хотелось, но квартира была всё-таки её. Точка.
На кухне она застала Елену Петровну, пьющую кофе из её любимой кружки с надписью «Ненавижу людей до восьми утра». На часах было семь тридцать.
— Поздравляю с повышением, — пробормотала Елена Петровна, не отрываясь от экрана телефона. — Ты теперь, наверное, ещё больше будешь приходить домой с надутой губой?
— Спасибо. Я теперь, возможно, вообще не буду приходить домой. Потому что я могу себе это позволить.
— Ну и флаг тебе в руки. Только мужа не забудь забрать. Я тебе его дарю.
— Не надрывайтесь, Елена Петровна, всё-таки дар — вещь ценная. А тут, скорее, уценка по акции.
Вечером Дмитрий пришёл с пакетом продуктов. Смотрел в пол.
— Ты всё прочитала, да?
— Нет. Я перечитала. И даже сделала закладки на особо мерзких моментах. Хочешь — покажу.
— Я не хотел, чтобы всё так вышло.
— Но вышло. Как пельмени у вашей мамы.
Молчание.
— Я не хочу разводиться, Ань.
— А я не хочу быть запасным аэродромом. Или, как она говорит, «жить в элитной квартире за чужой счёт». Хотя квартира, между прочим, моя. Я её купила до тебя, и до твоей мамочки. И могу выгнать отсюда вас обоих хоть завтра.
Дмитрий побледнел.
— Ты не сделаешь этого.
— Посмотри на меня внимательно. Я теперь главный специалист по финансовым потокам. Думаешь, я не справлюсь с потоком из двух чемоданов?
Он ушёл в спальню. Снова хлопнул дверью. Как будто это добавляло мужественности.
Анна села за стол и открыла ноутбук. Начала писать заявление на развод.
И тут в комнату вошла Елена Петровна с банкой краски в руке.
— Анна, я тут подумала. Раз ты такая вся самостоятельная, давай ты и ремонт в моей комнате оплатишь? Я себе цвет выбрала — тёплый песочный. Как у людей в Сочи.
Анна подняла голову. Медленно. Без улыбки.
— Вы правда хотите, чтобы я сейчас ответила? Или дать вам ещё две минуты поразмышлять над последним шансом остаться в живых?
Прошла неделя. Метель сменилась дождём, Елена Петровна — тишиной. Она уехала в Балашиху, где её ждал диван с продавленным подлокотником, бабушкин комод и запах кошачьего наполнителя, несмотря на то, что кошку она так и не завела.
Анна чувствовала облегчение. Но не победу. Ни торжества, ни боли — только спокойствие, как после долгой болезни. В квартире вдруг стало слышно, как капает вода из крана. И как по вечерам скрипит паркет в спальне.
Она сидела на кухне, перебирая старые фотографии в телефоне. На одной — они с Дмитрием, улыбаются. Лето, шашлыки, кто-то в кадре поджёг угли и все смеются. Ей на вид — тридцать, ему — тот же возраст, но с лицом, ещё не тронутым цинизмом.
Раздался звонок. Дмитрий стоял за дверью с букетом и бутылкой вина.
— Можно?
— Смотря зачем.
— Поговорить. Без мата, угроз и твоего фирменного «ну-ну».
Анна молча отступила вглубь коридора. Он прошёл, оставив ботинки у входа, как раньше, когда ещё был «своим».
— Я идиот, — сказал он, глядя в пол. — Я вёл себя как подросток, которому дали машину и сказали: езжай. А я поехал — по людям, по чувствам, по тебе.
— Глубокая метафора. А теперь — что ты хочешь на самом деле? Без театра.
Он сел на стул, ссутулившись.
— Хочу начать сначала. Без лжи. Без… мамы. Без Оксан. Только с тобой.
Анна прислонилась к холодильнику.
— Ты понял, что я могу жить без тебя? Или просто испугался, что тебе придётся самому гладить рубашки?
— И то, и другое. Я не герой. Но я хотя бы честный. Теперь.
— Теперь? А до этого что было? Комикс?
— Аня… Я был растерян. Я всегда чувствовал, что ты сильнее меня. А с Оксаной я чувствовал себя нужным.
— Слабые мужчины всегда ищут тех, кто ими восхищается. Даже если это собака. Или юрист с комплексом спасателя.
— Я не хочу больше играть. Я готов на всё, что ты скажешь.
— Вот именно. «На всё, что я скажу». Так теперь и будет. Если ты хочешь быть рядом — ты живёшь по моим правилам. Ни одного решения за моей спиной. Ни одной тайны. И твоя мама сюда больше не ногой. Понял?
Он кивнул. Медленно. Не сразу — как будто это было физически тяжело.
— И ещё, — добавила она, — если ты хотя бы подумаешь о том, чтобы снова искать утешение на стороне — ты уходишь. Без скандала, без хлопанья дверью, без пафоса. Просто уходишь. Я не выживаю больше. Я живу.
— Согласен.
Она подошла ближе. Взяла букет, поставила в воду. Бутылку вина — на стол. Села напротив.
— Хочешь остаться на ужин?
Он улыбнулся чуть-чуть, как в тот день на шашлыках.
— Очень.
— Тогда бери сковороду. Я делаю ризотто, но ты режешь лук. И не ной.
— Есть, шеф.
— Нет, не шеф. Я — хозяйка. А ты — тот, кому дали второй шанс. Не перепутай.
Через месяц жизнь стала напоминать шахматную доску. Чёрное, белое, паузы, размышления. Не любовь с цветами и стихами, а партнёрство, где за каждую фигуру отвечаешь. Где второй ошибки уже не дают. И Анне это нравилось. Потому что теперь — всё было на её условиях.
На стене в коридоре осталась рамка с открыткой из Минска. Но внутри неё теперь была не Беларусь, а чёрно-белая фотография: старая дорога, пустынная, и табличка «Границы». Подарок от подруги-фотографа. Символ.
Анна смотрела на неё каждый вечер. И думала: самое главное — вовремя нарисовать черту. Даже если потом придётся жить рядом с тем, кого однажды простил.
