Когда Антон швырнул кружку „Лучший муж“ в стену, Маша поняла: пора оперировать. Но как превратить развод в триумф? Тайна спрятана между чеками на виагру, флешкой с „гаражной эротикой“ и криком свекрови, которая увидела сына на экране в роли жука. Хирург знает: чтобы спасти жизнь, иногда нужно убить прошлое.
— Ты просто ревнуешь! — орал Антон, швыряя в стену кружку с надписью «Лучший муж». Фарфоровый осколок со звоном впился в паркет, оставив шрам на лакированной поверхности. — Это работа! Клиентка нервничала перед фотосессией, вот я и успокоил её… в постели!
Он махнул рукой, будто отмахивался от комара, но взгляд его прыгал по комнате, избегая встречи с глазами жены. В углу, на полке с медицинскими наградами, пылился их совместный фотоальбом — Антон в костюме Деда Мороза на первом свидании, Маша в свадебном платье с прищуром от солнца. Теперь между ними зияла пропасть шириной в три года брака.
Маша, перематывающая бинты на кухне, даже бровью не повела. Её пальцы, привыкшие накладывать швы на рваные раны, методично складывали стерильную марлю. За окном маячил неоновый крест травмпункта — её второй дом, где запах антисептика въелся в кожу глубже духов.
— Ревную? — она щёлкнула ножницами так звонко, что муж дёрнулся. — Милый, я ревную тебя к стиральной машине. Она хоть раз в неделю пашет без нытья.
В голосе её не было злости — только усталая насмешка. Антон напоминал ей пациентов с истерикой: чем громче кричат, тем меньше веры в их боль.
Мечтала ли Маша о такой семейной идиллии? В детстве — да. В восемь лет, играя в «дочки-матери», она кормила плюшевого «мужа» пластиковым борщом, а он не орал, что суп холодный. В пятнадцать, читая романы о страстях, представляла, как будет гасить ссоры поцелуями. В двадцать пять, выходя за Антона, верила, что лысый программист с талантом ворчать безопаснее красавцев-альфонсов. Наивная.
Брак трещал по швам с первого года. Антон, уволившись с работы «из-за креатива» (читай: слил дедлайн), превратил квартиру в филиал бара. Его «фриланс» заключался в фотографировании полуголых девиц на фоне ржавых гаражей. «Искусство, Марья! Ты, медик, не поймёшь!» — кричал он, размахивая фотоаппаратом, купленным на Машину премию.
Она молчала, как глухая стена. Платила за его «креативную студию» (гараж в промзоне), за костюмы «в стиле фэнтези» (сетчатые плащики из секс-шопа) и даже за курсы актёрского мастерства, где Антон «учился раскрепощаться». Пока однажды не нашла в кармане его куртки чужой ажурный трусик. Розовый. С оборками. И биркой «SALE!» из магазина «Секрет для пышных дам».
— Сувенир! — завопил Антон, выхватывая «доказательство», будто это была грамота за подвиг. — Модель забыла!
— Модель? — Маша прищурилась, разглядывая бирку. — 64-й размер? Да у тебя клиентки все как на подбор — плюс-сайз после трёх детей. Или это новый тренд — «гаражная эротика для мамочек»?
Она бросила трусы в стиральную машину вместе с его майкой «Гений в отставке», но в душе что-то надломилось, как кость при неправильном срастании.
Скандал заглох, как шампанское на утро. Антон три дня носил завтраки в постель и мыл посуду, бормоча: «Ты же понимаешь, творческим людям нужна муза». Маша молчала, копируя в голове протоколы операций. Но через неделю в дверь позвонила «муза» — пышная блондинка с губами-подушками и взглядом голодной рыси.
Бумеранг для Казановы: почему нельзя врать жене с ножницами
— Антош, зайка, ты дома? — просипела она, толкаясь в прихожую. Парфюм «Красная Москва» смешался с запахом йодоформа. — Мы вчера так классно отснялись, а ты флешку забыл… с тематическими фото.
Маша, перевязывавшая соседского мальчика Вовку (разбил коленку, катаясь на роликах), медленно подняла голову. Вовка замер, заворожённый блеском ножниц в её руке.
— Флешку? Сейчас поищу. А вы пока… — она ткнула ножницами в сторону гостевого стула, — присядьте. Осторожно — клей не высох.
Пока блондинка, путаясь в бинтах, пыталась сесть, Маша вскрыла флешку на рабочем ноутбуке. Папка «Работа» взорвалась фото в духе «ню на фоне КамАЗа». Среди них — Антон в трусах «супермена» и с лицом, как у школьника, укравшего жвачку. На одном кадре он целовал пухлый бок модели, на другом — закатывал глаза, изображая страсть, как плохой актёр в порно для глухих.
— Техническая проверка, — улыбнулась Маша, подключая флешку к телевизору. — Давайте оценим качество вместе!
Когда на экране всплыл Антон, целующий пупок «модели», блондинка завизжала, Вовка — захихикал, а Маша — позвонила свекрови. В трубке послышалось фырканье мопса и голос Людмилы Степановны: «Машенька, дорогая, ты бы хоть раз внуков подарила, а не…»
— Людмила Степановна, срочно приезжайте! Ваш сын в телевизоре! В главной роли!
※※※
Родня Антона обожала Машу. Нет, серьёзно: когда она, сирота, принесла в семью квартиру (подарок покойной бабушки-врача), её немедленно причислили к «сливкам общества». Свекровь, бывшая завуч, хвасталась соседкам: «Невестка — хирург! Настоящий, хоть и без скальпеля пока! А квартиру им бабка оставила — три комнаты, евроремонт!»
Но стоило Маше отказаться оплачивать «бизнес» свёкра (продажа фальшивых травянок «для мужской силы» через интернет), любовь испарилась. Семейные чаты наполнились намёками: «Не та невестка нам нужна», а на день рождения Антон получил от мамы футболку «Самому лучшему сыну. От самой лучшей мамы. Остальные — не считаются».
Поэтому, когда свекровь ворвалась в квартиру и увидела на экране сына в позе «нижнего брейк-данса», её крик достиг космоса:
— Это фотошоп! Мой Антоша не мог…
— Мог, — перебила Маша, листая фото. — Вот он с рыжей в капоте. А вот — с брюнеткой в кузове. Тут, правда, лицо не видно — камера дрогнула. Или это он так старался?
Она увеличила снимок, где Антон, задрав ноги, напоминал перевёрнутого жука.
Свекровь побледнела, будто её обрызгали хлоркой. Антон, прятавшийся на балконе среди Машиных кактусов, завыл:
— Мама, она всё врёт! Это провокация!
— Провокация? — Маша достала папку с чеками. — Твои «фотосессии» стоили мне 234 тысячи за год. Аренда студии, костюмы, виагра… О, прости — «креативные стимуляторы»!
Лучший муж? В мусорный бак!
Она бросила на стол распечатки: «Средство для потенции» — 200 долларов, «Курс «Как стать альфа-самцом» — 400 долларов, «Аренда зеркальных шаров для атмосферы» — 120 долларов.
Родня замерла. Даже блондинка перестала жевать жвачку, уронив её на новую блузку свекрови.
— Так что, — Маша закрыла папку с щелчком, — у вас два варианта. Либо вы все (включая «модель») прямо сейчас подписываете бумагу о неразглашении, либо эти фото улетают в паблик «Позор города» с подписью: «Гений креатива и его муза!».
Она разложила на столе документы, заранее подготовленные с юристом-коллегой. Вовка, забыв про коленку, рисовал в блокноте карикатуру: «Супермен» с лицом Антона и надписью «Летучий баклан».
— Ты смеешь шантажировать? — прошипела свекровь, но в её глазах уже мелькал страх. Пенсия, дача, статус «примерной семьи» — всё это могло рухнуть.
— Нет, — Маша потянулась за чаем с ромашкой. — Я предлагаю сделку. Вы забираете своего Казанову, а я… — она кивнула на квартиру, — остаюсь здесь. С моей мебелью, моими деньгами и моим достоинством.
Она допила чай, глядя, как Антон ёжится под взглядом матери. Тот вдруг напомнил ей пациента, который, наглотавшись таблеток, боится признаться.
Развод Антон принял как ребёнок — устроил истерику в суде, требуя «половину жилья за моральный ущерб!». Но брачный договор (который он подписал под романтическим ужином при свечах) гласил: «Имущество, приобретённое до брака, разделу не подлежит». А всё, что было после — его «креативные расходы».
Когда судья огласил вердикт, свекровь выла: «Она тебя подставила!», а блондинка внезапно заявила: «Антон, ты же обещал жениться! У нас ребёнок будет!»
— Ребёнок? — Маша фыркнула, собирая документы. — Поздравляю. Теперь вы можете фотографировать его в стиле «ню на фоне коляски».
Она вышла из зала, не оглядываясь. В кармане её пиджака лежала открытка от коллег: «Маша, ты — хирург не только тел, но и судеб!»
Сейчас Машина квартира превратилась в мини-клинику. Соседи идут к ней с порезами, насморками и советами «как выгнать мужа-козла». На кухне вместо Антоновых пивных крышек — баночки с мазями, а на месте гипсовой Венеры — скелет по имени Гоша, подарок коллег.
Антон же ютится у мамы, которая заставляет его «творить» — мыть полы и чистить унитаз. Иногда он звонит Маше, бормоча: «Вернись, я стану другим…». Она вешает трубку, вспоминая, как он клялся бросить «фото-хобби» после истории с трусиками.
А на стене в травмпункте висит новая грамота: «Лучшему врачу — от благодарных пациентов». В углу мелким шрифтом: «И бывших родственников».
Мораль:
Семья — как аппендикс: если воспалился — режь без сожаления. А рога… рога всегда пригодятся. Как примерка для следующего избранника. Или как украшение для кабинета — напоминание, что даже самый тупой бумеранг возвращается.
«Рога — это не позор, а трофей выжившего» — Фаина Раневская.
