— Убери ее отсюда, — визжал муж, — Алена, мне мать твоя хуже горькой редьки надоела! Она весь ремонт мне испоганила, на кухню зайти страшно — везде «следы» ее кипячения. Ты посмотри на панели нал плитой! Они отвалятся скоро. Ален, неужели нельзя ей объяснить, что для стирки существует машинка. Там специальные режимы есть. Устал я!
Мои самые яркие воспоминания из детства связаны с переездом. Я помню, как скреблись по полу старые чемоданы, набитые нашими немногочисленными пожитками. Мама, уставшая, с покрасневшими от слез глазами, выволакивала их на лестницу, а я, маленькая, путалась под ногами, пытаясь ухватить любимого плюшевого мишку, которого мама почему-то всегда забывала.
Мы были кочевниками, вечными арендаторами чужих углов. Никакого родового гнезда, никаких бабушкиных пирогов в уютной кухне. Дом деда, в котором мы жили совсем недолго, сгорел дотла, а землю продали за бесценок, чтобы хоть как-то свести концы с концами. За этот дом маме пришлось побороться, после кончины своего отца она почти год бегала по судам, чтобы мачеху выгнать. Выселила, мы переехали, а потом проводка замкнула, и мы снова остались на улице.
— Мам, а почему у нас нет своего дома? — спросила я однажды, уткнувшись носом в ее потрепанный халат.
Мама вздохнула, пригладила мои растрепанные волосы.
— Видишь ли, доченька, жизнь такая штука… Не всегда получается так, как хочется. Но мы справимся, вместе.
Вместе — это было наше кредо. Мама не вышла замуж, воспитывала меня одна. Она даже мысли не допускала, что в жизни моей появится отчим. Теперь я думаю, что мама просто боялась, что кто-то нарушит наш хрупкий, но такой важный для нас обеих мир. Об отце она рассказывала скупо, без подробностей.
— Был, да сплыл, — говорила она, отмахиваясь рукой, — я даже и не помню уже, как его зовут. Командировочный какой-то… Встречались мы недолго, он домой уехал, а у меня вот ты родилась.
Я на этого командировочного не злилась — не знала как. Он был для меня абстрактным понятием, совершенно незнакомым человеком. Как можно злиться на постороннего?
После школы я даже не пыталась поступать в университет. Какие там лекции и семинары, когда нужно помогать маме? Она работала без выходных, пахала, как вол — сначала нянечкой в садике, где я сама играла в песочнице, потом техничкой в школе, где я зубрила уроки, а сейчас — санитаркой в больнице. Мама всегда была уставшей и измотанной, я не помню ее счастливой и улыбающейся. Зарабатывала она немного, все уходило на эту проклятую аренду и еду. Даже ее подработки не спасали. У меня никогда не было хорошей одежды и игрушек. И я никогда маму за это не упрекала — понимала, что ей и так тяжело.
Подруга, Ленка, устроила меня в обувной магазин своего отца. Красивые туфли, кожаные сапоги, блестящие лакированные босоножки — все это было так далеко от нашей нищей реальности. Платить обещали прилично, поэтому я сразу согласилась. Мне хотелось, чтобы мама хоть немного отдохнула. Работа мне особо не нравилась — вечно недовольные покупатели, инвентаризации, отчеты выматывали, но ради мамы я терпела.
В магазине, кстати, я встретила свою судьбу. Как-то у нас произошла кража — какая-то наглая дамочка попыталась унести пару дорогущих туфель, нагло заявив, что уже расплатилась. Поднялся шум, гам, администратор, проверив камеры, вызвала полицию. Приехали двое: один молодой, с юношеским румянцем на щеках, а другой — постарше, с жестким взглядом и грубыми манерами. Это и был мой принц, мой будущий муж — Игорь.
После оформления протокола он задержался, посмотрел на меня оценивающе и хмыкнул:
— Ну что, как вам тут работается? Наверное, не сладко. Нас часто в такие магазину вызывают, вечно тут проблемы.
Я пожала плечами.
— Работа как работа. Ничего особенного.
Он усмехнулся.
— Не по душе, что ли? Тебе бы не туфли продавать, а…— он запнулся, словно подбирая слова.
Игорь попросил мой номер телефона, я, сама не знаю, зачем, дала. Позвонил он через пару дней. Так и начался наш роман. Игорь был на одиннадцать лет старше меня, суров, прямолинеен, не стеснялся в выражениях.
— Что тут творится? — мог запросто рявкнуть он на кассе в магазине, если ему что-то не нравилось.
Я первое время сама пугалась. Я не знала, как себя с ним вести. Игорь все время загонял меня в тупик своими вопросами. Как-то мы сидели на кухни, и он спросил:
— Ну и чего ты такая кислая?
— Ничего, — пробормотала я, глядя в окно, — просто…
— Просто что? — он не отставал.
— Просто ты не такой, как я себе представляла, — вырвалось у меня.
Он нахмурился.
— А каким я должен быть, интересно?
— Не знаю… Более нежным, что ли… Менее грубым.
Игорь вдруг засмеялся.
— Ну ты даешь! Я же мужик, а не балерина. Люби меня таким, какой я есть.
Я не знала, любила ли его на самом деле. Но меня грела мысль о стабильности, о своем угле, о жизни без постоянных переездов и страха оказаться на улице.
Высокомерный, самоуверенный Игорь был совсем не похож на тех романтических героев, о которых я читала в книжках. Но… у него была своя квартира. Двухкомнатная, в панельном доме, конечно, но своя! Это и стало решающим фактором.
Через несколько месяцев он сделал мне предложение. Просто, без лишних слов, в своей обычной манере.
— Выходи за меня, чего время тянуть, — сказал он, протягивая мне кольцо.
Я посмотрела на него, потом на кольцо, на его суровое лицо. И кивнула.
— Согласна?
— Согласна, — тихонько сказала я.
Мы расписались в ЗАГСе в узком кругу. Мама плакала, глядя на меня в белом платье. Игорь хмурился, нервно переминаясь с ноги на ногу. Даже в такой день он из себя не мог выдавить улыбки, поэтому фотографии с торжества я не люблю смотреть.
С квартиры, в которой я жила вместе с ней до замужества, ее попросили съехать. Жилищный вопрос опять стоял остро. Голос мамы дрожал в трубке, и сердце мое сжималось от каждой фразы.
— Понимаешь, доченька, — говорила она, — я не хочу вам мешать. Хватает мне на эту комнатушку, да и ладно. Что еще нужно старухе? Главное, чтобы крыша над головой была.
Я знала, что она лукавит. Видела ее уставшие глаза, потускневшие руки. Знала, как ей одиноко. Но она всегда старалась быть сильной, независимой.
— Мам, ну что ты такое говоришь? Ты нам никогда не мешала.
— Да нет, доченька, — вздохнула она, — у вас своя семья, свои заботы. А я тут… Сама справлюсь.
Но она не справлялась. С каждой неделей в ее голосе слышалось все больше отчаяния. Соседи по коммуналке превратили ее жизнь в ад. Пьяные крики, постоянные ссоры, грязь. Мама, интеллигентная и тихая, пыталась призвать их к порядку, но в ответ получала лишь злобу и месть.
В субботу поздним вечером она позвонила, рыдая в трубку
.
— Они… Они кота пнули, доченька! Бедного Пушка! Еле до ветеринара донесла…
Тут я не выдержала. Слезы ручьем покатились по щекам. Я представила себе маму, беспомощную и одинокую, в окружении пьяного сброда.
— Все, мам, хватит! — твердо сказала я, — собирай вещи, ты переезжаешь к нам!
Вечером, когда муж вернулся с работы, я сбивчиво рассказала ему о маминой ситуации. Он слушал молча, хмуря брови.
— Понимаешь, — закончила я, умоляюще глядя на него, — я не могу ее оставить там. Она совсем одна, ей нужна помощь.
Он долго молчал, барабаня пальцами по столу.
— Хорошо, — наконец сказал он, — пусть переезжает. Но… — он сделал паузу, — только на время. У нас и так тесно, ты же знаешь!
Я благодарно бросилась ему на шею.
— Спасибо тебе! Ты самый лучший!
Первый месяц пролетел как во сне. Мама была счастлива, Пушок бегал по квартире, мурлыкая от удовольствия. Мы наслаждались совместными обедами, разговорами вечерами. Казалось, все налаживается.
Но идиллия оказалась недолгой. Постепенно между мамой и мужем начали возникать мелкие недоразумения. То маме не нравилось, как он готовит, то он ворчал, что она слишком много времени проводит в ванной.
Я как-то стала свидетельницей их крупной ссоры.
— Могли бы и порядок навести, пока мы на работе! — кричал муж, тыча пальцем в пыльную полку. — все приходится делать самому!
— Да я стараюсь, как могу, — оправдывалась мама, ее голос дрожал, — просто сил уже не хватает…
— А вы и не стараетесь! — перебил он ее, — вы целыми днями перед телевизором сидите, смотрите сериалы и ничего не делаете!
— Подожди, — вмешалась я, — зачем ты так с ней разговариваешь? Она же помогает нам, как может!
— Помогает? Да она только мешает! — заорал он, — когда она съедет отсюда, наконец?
Мама побледнела. Я видела, как на ее глаза навернулись слезы.
.
— Простите, — прошептала она, повернулась и вышла из комнаты, тихо хлопнув дверью.
Я попыталась воззвать к совести мужа, но Игорь только отмахнулся. Сказал, что мое «временно» постепенно превращается в «навсегда».
Я помешивала ложкой кофе, вдыхая его бодрящий аромат, и украдкой наблюдала за мамой. Она, склонившись над столом, что-то увлеченно вышивала. Яркие нитки так и мелькали в ее ловких пальцах, сплетаясь в диковинный узор.
Игорь вошел на кухню и состроил гримасу:
— Опять это… — недовольно пробурчал он, кивнув на мамино рукоделие, — ну зачем эти тряпки везде? Как в музее! Вам больше заняться нечем?
Мама подняла голову, и в ее глазах сверкнула искорка раздражения.
— Это не тряпки, Игорь, а искусство, между прочим! — возразила она, приподнимая подбородок, — я уют создаю.
— Уют? — фыркнул Игорь, открывая холодильник, — по-моему, тут склад старья. И вообще… Вы же на работе с больными возитесь, а потом этими руками нам еду готовите…
Мама покраснела.
— Я, между прочим, всегда в перчатках работаю! И чистоту соблюдаю, почище некоторых, — огрызнулась она, — и что значит «этими руками»? У меня чистые руки!
Я вздохнула, понимая, что сейчас снова начнется скандал.
— Игорь, ну зачем ты так? Мама же старается, — попыталась я примирить их.
— Старается? Пусть лучше перестанет! — отрезал Игорь, вытаскивая из холодильника йогурт, — от нее хлоркой несет, как из больницы!
Мама вскочила со стула, сжимая в руках вышивку.
— Неблагодарный! — закричала она, — я для вас тут спину гну, а ты еще и нос воротишь! Да ты на себя посмотри! Взял в жены молоденькую красотку, старый пень, так хоть бы требования свои не завышал!
Игорь побагровел.
— Это еще кто старый пень? Да я…
— Да что ты? — перебила его мама, переходя на визг, — ты даже гвоздь нормально забить не можешь!
Я закрыла лицо руками. Как же я устала от этих бесконечных ссор! Почему нельзя по-человечески?
Вечером, когда мама ушла на смену, я попыталась поговорить с Игорем.
— Игорь, ну зачем ты так с мамой? Что она плохого сделала?
— Уважать? — усмехнулся он, — за что? За ее искусство? За запах хлорки? Или за то, что она белье в кастрюле кипятит, как в прошлом веке?
Это было правдой. Мама считала, что только кипячение убивает микробы, и раз в неделю устраивала «постирушку». Мне тоже не особо нравился ее способ, но Игорю я этом я признаться не могла.
— Ну, да, она любит стирать по старинке. Это ее привычка, — попыталась я объяснить мужу.
— Привычка? Ален, она обои портит! От бесконечного пара они скоро пластами отваливаться начнут! И ничего ей не скажи. Она меня орет, если мне что-то не нравится!
Я вздохнула.
— Игорь, послушай, я понимаю, что тебе это не нравится. Но она — моя мама, и я люблю ее. Может, попробуем найти какой-то компромисс?
Игорь молчал, глядя в окно.
— Не знаю, — пробормотал он наконец, — мне просто хочется жить в современном, чистом доме, а не в бабкиной избе.
— Может, попробуем поговорить с мамой? Объяснить ей, что тебе не нравится? — предложила я, робко надеясь на положительный исход.
— Сомневаюсь, что это поможет, — буркнул Игорь, — но можешь попробовать. Только я ни на что не рассчитываю.
Мама, усевшись напротив, активно жестикулировала, словно дирижируя невидимым оркестром.
— Да я просто высказала свое мнение! — возмущалась она, ее голос становился все громче, — нельзя же так, когда порядок в доме нарушается!
Я судорожно пыталась перебить ее, но безуспешно. Игорь сидел в кресле, по выражению его лица было видно, что ему происходящее не нравится.
— Мам, ну пожалуйста, — прошептала я, стараясь поймать ее взгляд, — не сейчас.
Но было поздно — мама, словно горный поток, неслась, сметая все на своем пути.
— А что я такого сказала? — парировала она, — просто заметила, что ковер тут совсем не к месту! И вообще, почему в ванной нет нормального мыла?
С каждой новой фразой мне хотелось провалиться сквозь землю. Игорь молча наблюдал за разворачивающейся картиной, и я видела, как в его глазах промелькнула тень недовольства.
— Послушайте, — начал Игорь, медленно закипая, — вас ведь тут никто не держит! Плохо вам живется — уходите! Избавьте нас от себя, наконец!
— Давайте попьем чаю, — вякнула я.
Но мама успокаиваться не собиралась:
— Чай — это хорошо, — заявила она, — но прежде я должна сказать…
Я отчаянно вцепилась в ее руку, пытаясь остановить этот словесный поток.
— Мама! — прошипела я, стараясь не повышать голос, — пожалуйста, молчи! Нельзя так!
Но, как говорится, было уже поздно пить боржоми. Мама, словно не замечая моих усилий, продолжала высказывать свое ценное мнение обо всем на свете.
Игорь не выдержал — он вскочил и вышел из комнаты. Я воспользовалась моментом:
— Ты чего творишь?! — прошипела я, как только мы остались наедине, — ты же все испортила!
Мама удивленно посмотрела на меня.
— А что я такого сделала? — искренне недоумевала она, — я просто говорю правду!
— Правду?! — воскликнула я, — да кому нужна твоя правда, когда мы живем у него в квартире?! Ты хоть понимаешь, что ты говоришь?!
— Ну и что, что живем? — парировала она, — это не значит, что я должна молчать, если мне что-то не нравится!
Я тяжело вздохнула, понимая, что спорить с ней бесполезно. Моя мама — правдорубка до мозга костей. Ей и на работе постоянно делают замечания за ее прямолинейность и неумение вовремя остановиться.
Я прекрасно понимала, что коса на камень рано или поздно найдет на камень. Помню, как сейчас, тот день. Я сидела за своим столом в кабинете, разбирая бумаги, когда раздался звонок. Номер мужа. Сердце екнуло — обычно он звонит только в крайних случаях.
— Срочно приезжай домой! Здесь такое творится! — проревел он в трубку, — твоя мать… это просто невыносимо!
Я бросила все, быстро отпросилась, вызвала такси и помчалась домой, гадая, что же могло случиться. Подбегая к подъезду, я услышала крики еще на улице. Дрожащими руками открыла дверь и замерла на пороге.
Муж, красный от ярости, стоял посреди кухни, а перед ним, размахивая деревянными щипцами, стояла моя мама. Вокруг все было в пару, на окнах — конденсат. В огромной кастрюле на плите «варились» халаты — те самые, в которых мама ходила на работу в больницу.
Игорь уже был доведен до бешенства:
— Ты что творишь?! — кричал он, — ты варишь свои грязные больничные халаты в кастрюле, из которой мы едим?! Ты хоть понимаешь, что антисанитарию разводишь?!
— Я стираю! — кричала мама в ответ, — я стираю, чтобы никого не заразить! Чтоб все чисто было!
— Чисто?! Да ты тут рассадник заразы устроила! Проветривать надо, а не варить эту гадость! — муж распахнул окно, несмотря на промозглую осеннюю погоду.
И тут маму прорвало. Все обиды, накопившиеся за эти несколько месяцев, выплеснулись наружу.
— Я для вас тут живу, как прислуга! Готовлю, убираю, помогаю, а вы… — голос ее сорвался, — а вы…
Муж не выдержал.
— Все! Хватит! Ты меня достала! Собирай свои вещи и убирайся из моего дома!
Я замерла, словно громом пораженная.
— Игорь, что ты говоришь?! Куда она пойдет?!
— Мне все равно! Хоть на улицу! Я больше не могу это терпеть! — он сорвал кастрюлю с плиты и вылил содержимое в ванную.
Я металась между ними, пытаясь хоть как-то погасить скандал.
— Пожалуйста, успокойтесь! Давайте поговорим спокойно!
Но меня никто не слышал. Они продолжали кричать друг на друга, не замечая ничего вокруг. Наконец, мне удалось уговорить мужа выйти на улицу, чтобы немного остыть. Я осталась с мамой.
— Мамочка, ну что же это такое? Ну зачем? — спросила я, стараясь говорить как можно мягче.
— Я хотела как лучше… — прошептала она, вытирая слезы, — я просто хотела, чтобы все было чисто…
Я обняла ее, чувствуя, как сильно она дрожит.
— Я понимаю, мам, но так нельзя. Нужно было просто постирать халаты в машинке.
Игорь вернулся и еще раз в ультимативной форме велел маме собирать вещи. Я схватила телефон и позвонила маминой двоюродной сестре, тете Гале. Она хоть и жила в трехкомнатной квартире с мужем, сыном, невесткой и двумя внуками, но я надеялась, что она не откажет.
— Тетя Галя, здравствуй! Это я, Алена. Случилась беда у нас… Маме негде жить…
Тетя Галя, выслушав меня, немного помолчала, а потом сказала:
— Привози. Потеснимся. Но кота не берите. У невестки аллергия.
Я выдохнула с облегчением. Хоть какой-то выход.
Собрав мамины вещи, мы молча поехали к тете Гале. Мама всю дорогу плакала, а я пыталась ее успокоить, хотя у самой сердце разрывалось на части. Проводив маму к родственникам, я вернулась домой.
Кота, маминого любимца, пришлось оставить у себя. Он ходил по квартире, потерянный и грустный, словно чувствовал, что что-то не так. Как и я… Я чувствовала себя потерянной, разрывающейся между двумя самыми дорогими для меня людьми. И не знала, как склеить осколки нашей разбитой жизни. Каждый раз, когда я ей звоню, она звучит такой грустной, такой потерянной. Мне кажется, что я слышу в ее голосе немой укор. И я плачу. Каждый день.
Вчера я снова пыталась поговорить с мужем.
— Послушай, — сказала я, — я понимаю, что от мамы ты устал. Но она же моя мама! Ей сейчас тяжело. Я хочу помочь ей хотя бы квартиру снимать. Я буду платить со своей зарплаты половину. Игорь, я не могу ее бросить.
Он посмотрел на меня так, словно я сказала что-то ужасное.
— Не начинай опять! — отрезал он, — я не хочу ничего слышать о твоей маме. Вообще! Это запретная тема. Хватит меня мучить!
И ушел, хлопнув дверью.
Я сидела на диване и рыдала. У меня уже были мысли развестись. Вернуться к маме, как прежде, снимать с ней квартиру. Но… я, наверное, люблю мужа. Я привыкла к нему. Я хочу от него детей. В принципе, он всем меня устраивает.
Сегодня я позвонила маме. Как всегда, она ответила тихим, грустным голосом.
— Привет, дочка…
— Мам, как ты? — спросила я, стараясь не заплакать.
— Да ничего, живу… — вздохнула она, — не переживай за меня. Все будет хорошо.
— Мам, я так виновата перед тобой…
— Глупости, дочка. Ты ни в чем не виновата. Просто так получилось. Главное, чтобы у тебя все было хорошо.
— Но у меня не все хорошо, мам! Я не знаю, что делать!
На том конце провода воцарилось молчание. А потом мама тихо сказала:
— Слушай свое сердце, дочка. Только оно знает, как правильно.
И отключилась.
Слушать свое сердце… Легко сказать. А что, если сердце разрывается на части? Кого мне выбрать? Маму? Мужа? Или саму себя? Я в полном замешательстве. И слезы продолжают литься. Каждый день…
