Юрий заглушил мотор и, тяжело вздохнув, устало откинулся на спинку кресла, не спеша выходить. Пальцами привычно постукивал по рулю, глядя через мутное стекло, за которым моргали сонные огоньки фонарей.
Рабочий день выдался тяжёлым, словно на плечи навалили мешок с песком. Срочные задачи, бесконечные звонки, встречи, на которых нужно было улыбаться, даже когда хотелось всё к чертям послать. Новый проект с задачами, давящими, как бетонная плита. Шеф вечно всем недовольный, с вечным требованием «ещё быстрее», «ещё больше».
Юрий мечтал только об одном: вернуться домой. Снять тесные ботинки, скинуть с себя серый пиджак, надеть старые, мягкие, уютные спортивные штаны, заварить крепкий чай и уставиться в телевизор, пусть даже без смысла, просто дать мозгу отдохнуть. Просто побыть человеком.
Но он знал — дома его ждёт не отдых, а сплошные упрёки.
Как только представил это — тяжёлую, колкую атмосферу вечных претензий, скандал на ровном месте, обвиняющий взгляд жены, — захотелось остаться здесь, в машине, до утра. Чтобы только не слышать очередного: «Где ты был?», «Почему не отвечал?», «Что тебе важнее – я или работа?» Но нельзя. Это его дом, его семья, и её надо спасать, даже если иногда очень хочется всё бросить.
Юрий провёл рукой по лицу и нехотя взял телефон. Три пропущенных вызова, десять сообщений, одно длиннее другого.
Первые вроде бы тревожные: «Ты где? Всё нормально?». Дальше с нарастающим обвинением: «Я знала, ты снова меня обманываешь! Снова где-то шляешься!».
Он всё понимал. Яна привыкла к его вниманию, привыкла, что её желания исполняются почти по первому зову: захотела новую шубку — купили. Захотела отпуск — нашли деньги, поехали. Захотела обновить кухню — пожалуйста. И ведь Юрий сам всегда считал, что мужчина должен обеспечивать. Это нормально, так правильно. Он и не мечтал о жене бизнес-леди или карьеристке. Ему нравилось, что Яна создавала дома уют: гладила рубашки с запахом лавандового кондиционера, варила наваристые супы, умела расставлять подушки на диване так, что казалось это не дом, а картинка из журнала.
Но всё чаще Юрий ловил себя на мысли, что платит слишком высокую цену.
Каждый его уход на работу воспринимался как предательство. Каждый звонок, который он не успевал принять, становился поводом для сцены. И каждую зарплату встречали не радостью, а вопросами: «Почему так мало?», «А где премия?»
Он закрыл глаза, глубоко вдохнул. Медленно пересилил себя и открыл дверь.
Холодный воздух ударил в лицо, окончательно прогнав последние остатки иллюзий. Ноги сами понесли его к подъезду, через тёмный двор, где между машин застыли лужи, отражая серое небо.
Дверь хлопнула тихо, но Яна услышала и вышла навстречу мужу.
— Ты где был?! — сразу накинулась она, не успел он даже пальто снять. — Почему не отвечал на звонки? Почему даже не удосужился написать, что задерживаешься?
— Работал я, Ян, — голос его был уставшим и сухим. — Как всегда.
— Работал, да? До полдесятого вечера? — в её голосе звучала вселенская обида.
— Да, работал, — подтвердил он, стараясь держаться спокойно. — Между прочим, если бы ты не требовала каждый месяц чего-то нового, я бы, может, сегодня лежал на диване и пил чай, а не мотался по городу.
Яна нахмурилась.
— Я ничего особенного не прошу! — выпалила она. — Просто хочу нормально жить!
Юрий горько усмехнулся.
— Всё у нас «ничего особенного»… Только я вот уже полгода без выходных работаю. Всё ради твоего «ничего особенного». Ради сумок, поездок, курточек… И снова виноват. Потому что, видите ли, сегодня суббота, а я работаю, а не сижу дома, гладя тебя по головке.
Яна отвернулась.
— Я не виновата, что мне тебя не хватает…
Юрий подошёл ближе. Он хотел обнять её, хотел хоть на миг вернуть ту тёплую Яну, с которой когда-то мечтал провести всю жизнь. Хотел прижаться к её плечу, почувствовать, что всё ещё можно спасти.
Но Яна вздёрнула подбородок и сделала шаг назад.
— Еда на столе. Иди ужинать, если голоден, — бросила она холодно и скрылась за дверью спальни.
Юрий остался стоять в одиночестве, и вдруг почувствовал, как накатывает усталость — не телесная, нет. Душевная. Та, что въедается в кости и не отпускает ни днём, ни ночью.
Юрий не хотел ссор, не хотел криков, не хотел выбирать между домом и работой. Он хотел простого: чтобы его ценили, чтобы понимали, чтобы верили. Но в этом доме, казалось, всё трещало по швам. И он не знал, долго ли ещё сможет удерживать на себе эти тонкие, почти невидимые нити.
А потом пришло то, что не могло присниться даже в самом страшном сне.
Яна сидела в кресле, прокручивая в телефоне ленту новостей, когда поступило сообщение. Номер незнакомый, без подписи. Просто прикреплённая фотография. Яна машинально нажала, и сердце её ухнуло куда-то в пятки. На снимке — Юрий. Её Юрий. Смеющийся, обнимающий незнакомую женщину, смотрящий на неё тем самым взглядом — нежным, тёплым, будто весь мир существовал только для этой незнакомки. Всё вокруг слилось в один мутный шум: шорох дождя, тиканье старых часов на стене, стук собственного сердца.
В голове вихрем закружились мысли: «Вот оно. Я знала, чувствовала, не просто так он задерживался на работе!..»
Не помня себя, Яна вскочила и бросилась в спальню, где Юрий, уставший после работы, пытался заснуть.
Яна подбежала к нему, ткнув телефон почти в лицо.
— Это что?! — голос её сорвался на крик.
Юрий вздрогнул от неожиданности, резко выпрямился, сбитый с толку. Он нахмурился, взял телефон в руку, внимательно вгляделся.
— Что за бред?.. — глухо спросил он, всматриваясь в экран. — Яна, это явный монтаж. Я такого никогда не делал.
Его голос был спокойным, усталым, как будто у него даже не было сил возмущаться. Но Яну уже трясло.
— Монтаж?! — выкрикнула она, едва не разрываясь от обиды. — Думаешь, я дура?! Думаешь, я не вижу, что это ты?! Ты из меня всё это время дурочку делал?!
— Яна, ты хоть раз подумала, что кому-то может быть выгодно нас поссорить? Завистники, конкуренты… да кто угодно! — Юрий говорил ровно, но глаза его блестели от усталости. — У меня нет ни времени, ни желания шляться неизвестно где! Я работаю, для нас обоих! Чтобы у тебя был дом, была еда, были вещи, которые ты хочешь…
Но её уже невозможно было остановить. Все месяцы обид, недоверия, страха и ревности вспыхнули в ней пожаром, разгораясь всё ярче, сжигая остатки разума.
— Всё! — прервала она его, с ледяной решимостью в голосе. — Я всё решила. Мы разводимся.
Юрий застыл.
— Разводимся?.. — переспросил он медленно, будто пробуя это слово на вкус.
— Да! — Яна подняла подбородок выше. — И можешь не надеяться, что всё обойдётся легко! Ты разрушил нашу семью! И будешь обязан содержать меня, как положено! За все мои годы, потраченные на тебя!
Юрий устало потер рукой лицо. Он больше не хотел ничего объяснять. Ни оправдываться, ни умолять, ни пытаться в сотый раз достучаться до того, кто не желает слушать.
— Знаешь что, Яна? — голос его был хриплым и тихим. — Раз ты так решила… значит, так и будет. Я больше не собираюсь ни оправдываться, ни бороться. Устала ты? А я ещё больше.
Яна на миг растерялась от его покорности, но тут же собралась.
— Завтра я соберу вещи, — сказала она с прежней гордой ноткой. — И лучше бы тебе сразу подумать, сколько денег будешь мне платить. Ты обязан! Я свою жизнь тебе отдала! А ты развлекался с другой!
Юрий только кивнул.
Он больше ничего не хотел объяснять. Не хотел вымаливать прощение за то, чего не совершал. Внутри него что-то надломилось окончательно. Ни злости, ни обиды, только тягучая пустота.
И вот, за день до развода Юрий сидел на кухне, пил крепкий чай, а небо за окном окрашивалось в мягкие розовые оттенки. Всё уже было решено. Ему не хотелось думать об этом лишний раз, хотелось просто поскорее поставить точку. Перевернуть страницу, отпустить.
Внезапный звонок в дверь прозвучал как гром среди ясного неба. Юрий вздрогнул, удивленно посмотрел на часы — половина девятого вечера. Кто бы это мог быть?
Не торопясь, он подошёл к двери и открыл её. На пороге стояла Яна.
Юрий машинально моргнул, будто не веря глазам. Перед ним была не та уверенная в себе женщина, с которой он когда-то строил планы. Нет. Сейчас перед ним стояла тонкая, почти прозрачная тень. Бледная, словно снег. В одной руке она держала сумку — ту самую, с которой не так давно ушла отсюда в слезах и обидах.
— Привет… — выдохнула она еле слышно, попыталась улыбнуться, но на лице у неё получилось нечто жалкое, похожее на гримасу.
Юрий молча отошёл в сторону, распахнув дверь шире — не ради великодушия, нет. Просто не хотел устраивать спектакль на лестничной клетке. Яна вошла, поставила сумку у стены, постояла, теребя край рукава пальто, потом подняла на него глаза.
— Я… — её голос дрогнул, и она поспешила заговорить быстрее, захлёбываясь словами, будто боясь, что Юрий её перебьёт. — Я пришла сказать… что завтра… развода не будет. Я передумала.
Юрий стоял напротив, молчал. Лицо его было каменным, непроницаемым. Яна нервно сглотнула и продолжила:
— Я всё узнала! Понимаешь… это всё Ольга! Моя… «лучшая» подруга. Это она подделала ту фотографию! В фотошопе склеила, специально, чтобы посмотреть, как я отреагирую… Ей, видите ли, смешно было! А я… я же поверила…
Яна всхлипнула, вытирая глаза рукавом пальто. Слёзы катились по щекам, размазывая тушь, оставляя на лице чёрные дорожки.
— Прости меня, Юра… — голос её срывался. — Я была дурой. Последней дурой! Как я могла подумать такое про тебя?.. Прости…
Она шагнула к нему, протянула руки, словно надеясь, что сейчас он обнимет её, скажет, что всё в порядке, что всё забудется… Но Юрий стоял неподвижно, только взгляд его стал холодным, как зимний лёд. Когда он заговорил, голос его был ровным, тихим, но в этой тишине звучала стальная решимость:
— Ты ошибаешься, Яна.
Она замерла на месте, глаза расширились от непонимания.
— Как… ошибаюсь? — шепотом переспросила она, растерянно моргая.
Юрий медленно, будто подбирая каждое слово, продолжил:
— Завтра будет развод, как и планировалось. И отменять его я не намерен.
Он говорил спокойно, без злости, без крика. Как врач сообщает пациенту о диагнозе, который уже нельзя изменить.
Яна захлопала ресницами, с трудом веря в то, что слышит.
— Но… но я же… я же всё поняла! Я же… осознала! Я прошу прощения! Я хочу вернуться! — её голос срывался, становился всё выше, почти истеричным.
— Поздно, Яна, — сказал Юрий. — Понимаешь? Поздно. Я устал. Устал доказывать свою преданность, устал жить под микроскопом, устал оправдываться за каждый прожитый день.
Она шагнула ближе, но Юрий отступил.
— Юра, прошу тебя, — прошептала Яна. — Мы ведь можем всё вернуть… Я люблю тебя…
Юрий усмехнулся горько:
— Любовь — это не слова, Яна. Это доверие. А у нас его больше нет. Ты сама разрушила то, что у нас было.
Яна остановилась, склонив голову набок. Она выглядела чужой, потерянной в этой знакомой квартире, где когда-то царили тепло и уют.
— Ты не обязан меня прощать, — тихо прошептала она, с трудом находя слова. — Но хотя бы попробуй вспомнить… как нам было хорошо вместе… Ради всех лет, что были… ради всех планов, которые мы строили…
Юрий тяжело вздохнул, опустив взгляд.
— Я помню, Яна, — произнёс он, глядя в пол. — Именно поэтому я и не хочу начинать всё сначала. Я слишком хорошо помню, сколько боли мне стоило это «хорошо». Сколько бессонных ночей я провёл, прокручивая в голове одни и те же разговоры… пытался понять, где я ошибся, чем не угодил. Я устал быть виноватым только за то, что не могу быть рядом двадцать четыре часа в сутки.
Он отвернулся, чтобы не видеть, как она судорожно вытирает слёзы с лица. Чтобы не поддаться искушению пожалеть её. Потому что жалость — худшая основа для любви.
И вдруг она поняла: он не шутит. Он действительно не вернёт её обратно в свою жизнь. Какими бы слезами она ни умоляла, какими бы клятвами ни осыпала. Поняла, и впервые за долгое время по-настоящему испугалась. Но сделать уже ничего было нельзя.
Юрий молча открыл дверь, и Яна, всхлипывая, вышла, оставив за собой только запах духов и тихое эхо раскаяния, которое никому уже не было нужно.
