Только я опустила тяжелую сумку с продуктами на пол в прихожей, как из кухни донесся её голос — будто кто-то по стеклу ногтями водил, выводил противные скрипучие звуки.
— Настя, да ты опять эту бурду притащила? — с таким презрением в голосе, словно я вместо молока везла бочку с отходами.
Я успела сдержать первое, самое теплое, что подкатило к горлу, лишь зубами скрипнула и потянулась за телефоном — тихонько, чтобы старая не услышала, пробиться до Лёши. — Когда она уже съедет? Я тут, честно, скоро в дурку попаду…
Но от него — ни гу-гу. Как обычно. Его величество дипломат, заложник мамочкиной любовью. Ну, да… он всегда так. У него талант находить самые неудобные извинения для всех, кроме меня.
— Вам молоко не нравится? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более нейтрально, хотя внутри всё кипело. — Не хотите — не пейте. Или сами сходите, купите козу в ближайшей деревне, раз такое дело. А то вдруг у коровы настроение было…
— Ой, Настенька, неужели тебе трудно проявить уважение к старшему человеку? — Елена Сергеевна закатила глаза, словно уже беседовала со Всевышним. — У меня, знаешь ли, здоровье… Желудок нежный. А ты всё эту гадость таскаешь… Ну что за неблагодарность!
Я ощутила, как у меня свело челюсть.
Три месяца. Три месяца эта женщина живет у нас! Сначала «на недельку», потом «пока в квартире ремонт», теперь — «ну куда я одна-то?»
В принципе, если бы она просто сидела и вязала носки, я бы и не возражала. Но она умудрялась превратить мою жизнь в филиал ада. Мне казалось, что я сижу на пороховой бочке, и эта женщина уже достала спички.
— Лёш, я так не договаривалась! — я набросилась на мужа, как только он переступил порог. — Я работаю из дома! Я зарабатываю! Я эту квартиру купила! Почему я должна каждый день выслушивать, как меня тут грязью поливают?
Он устало потер переносицу. Это его фирменный жест, когда он хочет избежать конфликта.
— Настя, ну она же ненадолго. Пойми… Она одна. Ей тяжело.
— А мне, по-твоему, легко? — я вскинула руки. — Может, мне самой чемодан собрать? На вокзал, например! Там, говорят, всегда тепло и чаем поят.
Он вздохнул, обнял меня одной рукой. Попытка успокоить. Как будто объятиями можно решить все проблемы.
— Потерпи немного… Я всё решу.
Вот только эти ваши «немного» от мужчин — это, как правило, как минимум десятилетие, — подумала я, стараясь отстраниться от его объятий. Он же привыкшее всё на потом переносить.
На следующее утро я обнаружила, что мои любимые кроссовки исчезли.
— Ну, ты же сама говорила, что они старомодные! — оправдывалась Елена Сергеевна, ухмыляясь. — Я тут порядок наводила. Тебе, наоборот, спасибо сказать надо.
Я стояла посреди прихожей, держась за стену, как будто меня только что подстрелили.
— Ты… выбросила мои кроссовки? За пять тысяч?! Я их всего два месяца носила?!
— Ой, Настенька, да кому нужны твои старые тряпки! Я тебе новые куплю, китайские. Дёшево и сердито.
У меня задрожали руки. И зубы. И, кажется, даже ноги.
— Алексей! — закричала я, даже не пытаясь скрыть ярость. — Срочно! В зал! Тут скоро труп будет!
Лёша вылетел на крик, словно его ужалили.
— Что случилось?
— Мама выбросила мои кроссовки, — процедила я сквозь зубы. — Новые. Дорогие. Любимые.
Лёша обернулся к матери. И, судя по его лицу, приготовился к очередному раунду переговоров.
— Мам…
Елена Сергеевна всплеснула руками, изображая непонимание.
— Да что вы привязались! Я порядок навела! Была бы моя воля — я бы всю эту вашу безвкусицу вынесла! И диван, и кресло, и эти ваши… украшения!
Я молчала. Нет, я не кричала. Не истерила. Я просто выгорела. Как спичка, которая оплавила всё вокруг.
А потом я подошла к шкафу, достала свой паспорт и громко, театрально объявила:
— Я ухожу.
Лёша растерянно заморгал. Как будто не понимал, что происходит.
— Куда?
— На свободу, Алексей. В ту самую, где уважают мои ботинки.
И начала собирать сумку.
На кухне Елена Сергеевна злорадно прошипела:
— Ну и катись. Всё равно ты ему не пара.
Я остановилась и медленно повернулась к ней.
— Пара — это когда два ботинка одной пары, Елена Сергеевна. А не дырявая калоша и босоножка на шпильке.
Лёша стоял в дверях, смотрел мне вслед, как покинутый щенок.
Жалко ли его? Если честно – ни капли.
Жалко было только себя.
И свои кроссовки, конечно. До чёртиков жалко.
— И знаешь что? — крикнула я, уже у двери. — Когда-нибудь ты поймешь, что эта твоя любовь – она как наждачная бумага. Сначала кажется, что тебе немного приятно, а потом остается только раздражение и стертая кожа. И тогда будет уже поздно что-то менять.
Я сняла крохотную однушку на окраине. Окна выходили на парковку, где каждую ночь выли сигнализации, словно стая раненых зверей. Но там не было Елены Сергеевны. И это, знаете ли, было лучшее место на земле. Спать, хоть немного, можно было спокойно.
Первые дни я жила как подросток на каникулах, сбежавший из дома: ела лапшу из пакетов, валялась на диване, как тюлень, и смотрела всякую чушь по телевизору. Чувствовала себя… освободившейся. Как будто с меня сняли гипс.
На третий день началась тоска. Страшная, глухая, как звон в пустой голове. Я привыкла к этому дурацкому, постоянному ощущению, что надо что-то делать, кому-то угождать. А тут – тишина. И пустота.
Я скучала. По запаху этого его кофе по утрам, который он варил на своей старенькой турке. По Лёшиным небритым щекам, которые я раньше так ненавидела, а теперь вспоминала с какой-то щемящей нежностью. Даже по его дурацким носкам, разбросанным по дому, как будто это были трофеи.
Но гордость… эта старая, вредная кошка, поселилась внутри меня и шипела: — Не вздумай звонить первой! Пусть помучается! Пусть поймёт, что такое потерять тебя!
На пятый день, к моему огромному удивлению, Лёша всё-таки пришёл.
Без звонка. Без цветов. Без всяких там стихов. Ну что от него ожидать? Он же у меня реалист, а не романтик.
Просто постучал в дверь, как бомж, забывший ключи.
Я открыла. В халате, с маской для лица, на которой красовалась какая-то дурацкая мордочка, похожая на персонажа из фильма ужасов. Ну а что? Надо же было хоть как-то выходить в люди.
Он криво усмехнулся, окидывая меня оценивающим взглядом:
— Ну ты даёшь… Операция «Преображение» прошла успешно, я смотрю.
— Да. Даю. Свободу тебе, например, — отрезала я, стараясь говорить как можно резче. — Уезжай и наслаждайся своей мамочкой.
Он замялся, словно пытался подобрать правильные слова. Видно было, что ему неловко.
— Настя… Я без тебя вообще не человек. Я как без рук… без ног… как без… ну, ты поняла.
Я молча смотрела на него. Ну да, сказки рассказывать он мастер.
— Мамулю я переселил. Всё. Решено. Она теперь будет жить в квартире на первом этаже. Я ключи ей оставил. Переехала. И извинился за ботинки. Нашёл тебе точно такие же.
Он достал из пакета мои кроссовки — те самые. Только новые. С биркой. И, надо сказать, выглядели они просто отлично.
Я села на табурет, как будто у меня подкашивались ноги. Да у меня и правда подкашивались!
— Ну а что ты хочешь от меня теперь? — спросила я зло, скрестив руки на груди. — Чтобы я прыгала от счастья? Чтобы снова готовила тебе ужин и улыбалась, пока твоя мама будет вешать свои дурацкие обои с цветочками?
Он улыбнулся одной половиной рта, как будто это был какой-то секретный знак:
— Нет. Чтобы ты пришла домой. Там больше нет штор. И мамы.
— А ты? — я сжала пальцы в кулак, чтобы не выдать дрожь в голосе. — Ты там есть? И если есть, то что изменилось?
Он подошёл, нагнулся, заглянул в глаза:
— Я там. Без тебя — никак. Честно.
Я всё ещё сидела, как статуя, когда он встал на одно колено. Ну, всё, сейчас будет предложение.
— Настя… Вернись ко мне. Я готов выбрасывать сам свои носки. Даже сразу в стиралку, честно. Буду гладить рубашки и пылесосить ковры!
Я рассмеялась сквозь слёзы. Ну и клоун!
— Это серьёзно?
— Более чем. Я даже… — он замялся, смущённо покраснев, — я даже у мамы попросил рецепт пирога. Чтобы сам тебе его испечь.
Я прыснула в ладонь:
— Ты что, собираешься меня убить? Твои кулинарные подвиги – это как русская рулетка!
— Нет. Только если от счастья.
Мы сидели на полу. Он ел лапшу из пакета, я — мороженое из вафельного стаканчика. Ужасное сочетание, но в тот момент мне было плевать.
Он шутил. Я смеялась. И чувствовала, как медленно, но верно, что-то меняется внутри.
А в голове вертелась одна мысль: А может, и правда… с первой попытки идеальных отношений не бывает? Может быть, идеальных отношений вообще не бывает?
В тот вечер я не вернулась в старую квартиру. Да и зачем? Там было пусто и холодно.
Но я снова открыла ему дверь.
И сердце тоже. Понимаете, иногда, чтобы найти свое счастье, нужно просто отпустить все обиды и дать себе шанс. И, конечно же, новые кроссовки. Без них никуда.
