— Ты не можешь меня бросить, — взвыла мама, — я одна не выживу! Маша, я — больной человек, за мной нужно ухаживать. Вот когда помру, тогда и выходи замуж. К счастью, я этого уже не увижу. Маша, как тебе в голову вообще пришло завести мужика? Ты почему такая эгоистка?
Сегодня меня ждала куча дел. Я закинула картошку в суп и стала про себя перечислять все, что нужно переделать за день: на работу не опоздать, с работы заехать забрать мамины лекарства, которые были только в одной аптеке, на другом конце города. Потом за продуктами. И корм коту еще нужен — этот паразит отказывается есть суп.
— Мамуля, суп на плите, — крикнула я куда-то вглубь квартиры и побежала одеваться.
— Не задерживайся! — полетело мне вслед.
В шесть утра было еще темно. Я, щурясь, всматривалась в пролетающие в тумане маршрутные такси, наконец, углядев свою, неожиданно приуныла. Ну, здравствуй, новый день!
Моя жизнь давно превратилась в день сурка без выходных и праздников. Я работала воспитателем в детском садике, крутилась по дому, ухаживала за мамой. С ней случилась беда шесть лет назад. Ее давно предупреждали, что нужно уходить с молокозавода — очень тяжелая, не женская работа на конвейере здоровья женщине не добавили. Сыпалось то одно, то другое, но моя мать была из тех женщин, которых когда-то СССР выковал из железа. Она пахала, как три вола, и полагала, что всегда будут на это силы. Увы, судьба распорядилась иначе.
Сколько раз я с ней по этому поводу разговаривала? Да тысячу, наверное! Толку мои беседы не возымели:
— Прекрати паниковать, — говорила мне мама, — все нормально. Я отлично себя чувствую и помирать точно не собираюсь.
— Мам, зачем тебе нужен этот завод? — возмущалась я, — неужели ты другую работу найти не можешь? А вообще, я считаю, что тебе давно уже давно пора на покой. Сиди дома, жди меня с работы. А деньги буду я зарабатывать.
Мама с ослиным упрямством мне талдычила:
— Маша, и много ты заработаешь в своем садике? Неужели ты считаешь, что нам на двоих хватит одной твоей зарплаты? Пока у меня есть силы, я буду работать. А дальше будет видно.
Бороться с мамой было бесполезно. На нее не действовало ничего: ни уговоры, н угрозы. Вот и доработалась…
Той ночью мне приснился страшный сон. Мама в белоснежном платье свободного кроя шла по полю. На голове у нее почему-то был терновый венок. Я бежала за ней, кричала, звала, а она даже не оборачивалась. Во сне меня обуял просто животный страх, я заплакала. Мама неожиданно обернулась и быстрым шагом приблизилась ко мне. Взяла за руки и…
Разбудил меня телефонный звонок. Я нащупала гаджет и, не глядя на экран, поднесла его к уху:
— Маша, приезжай, тут с матерью худо твоей! — кричала мне в трубку напарница матери.
Я резко проснулась. Мама тогда работала в ночную смену. Я быстро собралась и полетела навстречу беде. Сразу выяснилось, что маму хватил удар. Да так, что вся правая сторона отнялась почти.
Полный пожилой мужчина в белом халате говорил торопливо и старался на меня не смотреть:
— Мария Федоровна, как прежде уже не будет. Ваша мать останется недееспособной до конца своих дней, ей будет нужен уход близких, поэтому готовьтесь.
Но как к такому подготовишься? Мама сначала не могла даже ложку сама держать, невнятно говорила и постоянно плакала. Ее слезы угнетали больше всего.
— Мамочка, я умоляю тебя, не плачь! — я целовала ее натруженные темные руки, все в глубоких морщинах, ледяные, словно она их в холодной воде держала.
Мать гладила меня по голове и плакала, плакала. А я держалась. Только ночью, закусив кулак, выла в подушку, оплакивая и ее, и себя, потому что моя жизнь после того удара тоже под откос пошла.
Мне было двадцать четыре, я как раз готовилась защищать диплом. Защитила, устроилась на работу, но дома ждала меня вторая — немощная мама. На мне теперь были все домашние дела, я не могла никуда поехать, потому что нужно было готовить, мыть, кормить. На моих руках оказался шестидесятилетний капризный ребенок, который мог на ровном месте начать жаловаться, упрекать меня за любую мелочь.
Постепенно маме все же стало лучше. Она могла ходить с палочкой, ела уже сама. Суп, правда, не могла, рука дрожала, но кашу или пюре вполне. Ей нужно было помогать принимать душ, одевать. При этом мать не стеснялась попенять мне, например, что я слишком пережарила котлеты или что недостаточно тщательно вытерла пыль.
— Мам, я не успеваю все! Ну, прости, я стараюсь, как могу! — оправдывалась я.
Но постепенно чувствовала, как сама меняюсь. Зачем мне красивые вещи? Удобный свитер, леггинсы, растоптанные старенькие мокасины… Платья вроде и есть, но в них неудобно носиться, как угорелая и все успевать.
Теперь мне было уже тридцать. Я стала бесцветной молью с мышиного цвета куцым хвостиком, худенькая, маленького роста и совершенно незаметная. У меня даже подруг не было. Они как-то все растаяли, как только узнали, что случилось с самой. Оно и понятно — какие там кафе и шопинги, когда я после работы бегу скорее проведать мать.
Мужчины у меня тоже не было.
Мы встречались в университете с Никитой. Поначалу все было хорошо — мы строили планы на совместное будущее, планировали попробовать пожить вместе. Вернее, планировал это Никита. А я никак признаться ему не могла, что я — не одна.
Вроде бы и не врала, просто недоговаривала, оттягивала момент признания. Когда мой молодой человек поставил вопрос ребром, мне пришлось признаться:
— Никит, я давно хотела тебе кое-что рассказать.
— Что такое? — насторожился он, — у тебя какие-то проблемы? Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Я молчала. Слова подбирались трудно. Никита смотрел на меня в упор — он ждал.
— Никита, я не смогу к тебе переехать, — выдавила из себя, — мне бы очень этого хотелось. Правда, я мечтаю прожить с тобой всю жизнь, но… Не могу.
— Почему? — удивился Никита, — что тебе мешает?
— Обстоятельства, — призналась я, — обстоятельства, от меня не зависящие.
— Маш, ты можешь толком объяснить? — начал раздражаться Никита, — ты что какими-то загадками говоришь? Какие обстоятельства? Что происходит? Что тебе мешает ко мне переехать? Если ты как-то переживаешь за финансовую сторону, то зря. Я в собственной квартире живу, за коммуналку с тебя денег брать не стану. И воду, и электричество можешь тратить столько, сколько хочешь!
— Никит, я не одна…
Мой молодой человек отвернулся. Пару минут помолчав, он неожиданно взял меня за руку и сказал:
— У тебя есть ребёнок? Ничего страшного, я ничего против детей не имею! Думаю, для начала нам нужно познакомиться. Ты как считаешь? Важно, чтобы ребёнок твой ко мне привык. Сходим куда-нибудь вместе, время проведём, узнаем друг друга получше. Я ведь тебя с переездом не тороплю, я готов ждать столько, сколько понадобится. Просто не понимаю, почему ты мне сразу не сказала…
Я набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:
— Никит, детей у меня нет… У меня больная мама. Она после инсульта, наполовину парализована — одна часть тела не работает. Я не могу ее бросить, понимаешь? Она без меня не справится! Если ты после этой новости не передумал вместе со мной жить, то я приглашаю тебя к себе. У меня двухкомнатная квартира, я живу в отдельной комнате. Я думаю, мама будет не против.
Никита новость об инвалидности моей мамы воспринял стоически. По крайней мере, поначалу он мне о разрыве наших отношений не сообщил. Общаться мы продолжили, я набралась смелости и пригласила его к себе в гости — хотела познакомить с мамой.
Знакомство на удивление прошло хорошо. даже если Никите и было неприятно, то он этого не показывал. Они даже с мамой немного пообщаться умудрились. После знакомства прошёл месяц, я, наивная чукотская девушка, уже поверила в то, что встретила на своём пути настоящего мужчину, которому по плечу любые трудности. Только вот на очередном свидании мой «хороший парень» честно сказал мне:
— Прости, но я не готов жить с твоей хворой маман. Я молодой, хочу нормальную семью. Мне кажется, что у нас с тобой ничего не получится. Ты, Маш, меня правильно пойми. Ты львиную долю своего времени будешь уделять маме, и я даже согласен это терпеть. Но как мы будем жить, когда у нас появится ребенок? Твоя мама в таком состоянии может прожить и десять, и двадцать лет… Извини, я на такое согласиться не могу…
Осуждать Никиту я не имела права, и даже благодарна ему была за то, что он сказал мне правду, а не стал дальше давать мне надежду. С Никитой мы расстались, он быстренько закрутил роман с местной «звездой». Вот только мне было пусто и горько засыпать одной, изо дня в день жить только бытовыми заботами, что похожи друг на друга, как две горошины.
С каждым днем терпеть капризы мамы мне становилось все труднее. Я не понимала, почему так кардинально изменился ее характер. По выходным мать требовала пельмени или вареники.
— Не переломишься, налепишь! — говорила она приказным тоном, — я всю жизнь на тебя положила, теперь заслуживаю заботы. Чего физиономию кривишь? Тяжело матери угодить? Ну конечно, от меня ведь теперь никакой пользы. Денег не приношу, внимания требую…
В ее словах была доля правды — угождать ей мне было тяжело. Я и правда была ей обязана всем и отказать в небольшой, по сути, просьбе не имела морального права. Благодаря маме я хожу, дышу и живу.
Когда-то она безумно влюбилась в красивого парня из хорошей семьи. Вот только хорошая семья не гарантирует того, что в ней вырастет достойный мужчина, готовый брать на себя ответственность. Неосторожная ночь привела к тому, что мать оказалась в положении. Она узнала об этом, и, сообщая новость своему избраннику, была уверена в скорой свадьбе. И жених это подтвердил, горячо поцеловав будущую молодую мать, а потом…
А потом просто взял и исчез. Его родители развели руками — мол, сами не знаем, где эта ягодка катается. А мама… Она меня оставила, хоть все вокруг и советовали избавиться. Работала на трех работах, выскочив из декрета, когда мне два месяца исполнилось. Помогала бабушка, которой сейчас уже в живых не было. Без нее бы, наверное, не справились. Но мама поступила так, как и должна поступить настоящая мать — она сделала все, чтобы вырастить меня в достатке. Одевала, кормила, себе лишний кусок урезала, лишь бы дочке побольше дать. Я помнила все это, ценила. Но теперь мать превратила это в какой-то культ героизма: «я тебя растила, ты мне обязана».
Хотя ведь матерей-одиночек по стране чуть не каждая третья, и у каждой своя горькая история. Но другие — это другие. А с моей родительницей я живу, и приходится снова и снова слушать ее упреки и требования.
Особенно трудно мне приходилось последнее время. Уже отчаявшись даже в теории завести какие-то отношения с мужчинами, я познакомилась с Александром. Саша преподавал у наших малышей на работе английский язык — у старших групп. Он давно на меня посматривал, а потом решился позвать на кофе.
Я пожала плечами и согласилась. Всего лишь кофе. Глоток воздуха в моих серых буднях. Даже губы помадой подкрасила — та у меня в сумочке валялась года три, наверное, без дела. И волосы распустила. Мое короткое каре переливалось на солнце, и серые волосы казались словно бы из жидкого серебра — красиво, решила я, поймав свое отражение в витрине магазина.
Мы пили мокко, болтали. Саша казался мне человеком, которого я знала уже много-много лет. Нам нравились одни и те же книги, фильмы, музыка. Мы оба как раз сейчас читали «Ведьмака» Сапковского и теперь бурно обсуждали Геральда из Ривии и критиковали сериал с Генри Кэвиллом. За три месяца я так привыкла к Саше, что не представляла себя без него. Он тоже ко мне тянулся — писал вечером, мы зависали в переписке по несколько часов, иногда подвозил с работы.
А однажды даже подарил цветы. Хризантемы — белые, как снег, которого много-много намело этой, уже подходящей, наконец, к концу зимой. Я вдыхала тонкий аромат хризантем и улыбалась мужчине.
— Ты очень красивая, ты знаешь? — спросил он и заправил прядь волос мне за ухо.
Я смутилась:
— Скажешь тоже! Мама говорит, что я пыльный мышонок.
— Ну, если и так, то ты самый милый пыльный мышонок на свете! — рассмеялся Саша, показывая идеально ровные крепкие белые зубы. — может, познакомишь меня своей мамой?
Я опешила и заволновалась:
— Понимаешь, она… Она нездоровый человек с трудным характером.
— Да брось, уверен, с будущей тещей я общий язык найду! — сказал мужчина.
Я округлила глаза:
— С будущей кем?
— Ну, когда я на тебе женюсь, твоя мама ведь мне тещей будет.
— А ты жениться собрался? — глупо переспросила я.
— Ну, если невеста согласна, я готов хоть завтра в ЗАГС! — и все это шутливым тоном, по которому не ясна была серьезность сказанного.
— Хорошо. Пойдем.
— Ну, не с пустыми же руками! Я сейчас в магазин и к вам.
И он ушел. А я поспешила домой. Лифт не работал. Выругавшись, помчалась с хризантемами на восьмой этаж, дыша, как загнанный бизон — уууф!
Мама открыла дверь и сразу же нахмурилась:
— Что еще за веник? Мне что ли?
— Мамочка, мне. И скоро придет тот, кто хочет с тобой познакомиться.
— Что? Ты мужика что ли привести решила?
Но дальше мама сказать ничего не успела, потому что, очевидно, у моего новоиспеченного жениха был телепорт, и он уже звонил в дверь с огромным букетом роз, тортом и пиццей.
Ошарашенная мама пропустила его в квартиру, прижимая к себе цветы. Квартиру наполнил сладких аромат роз и хризантем, а я поспешила поставить чайник.
— Так кем, говорите, работаете? — мать смотрела на Сашу, как удав на кролика.
— Английскому ребятню учу.
— Платят мало, наверное?
— Да нет, вполне. Я еще в частной школе работаю, там очень хорошая зарплата. —
улыбаясь, отвечал мужчина.
Наше чаепитие напоминало собеседование. Когда Саша ушел, мать картинно заломила руки и возопила:
— Как ты могла, дочь? Ты хочешь меня бросить, нечастную одинокую беспомощную старуху? Я для этого растила тебя, горбатилась на трех работах, чтоб удар хватил?
— Мама, без драм, умоляю. Он прекрасно понимает твое состояние. Если все сложится, будем жить вместе.
— Я с посторонним человеком жить не стану! — закричала мать.
Я тяжело вздохнула:
— Мам, мне тридцать первый год, я хочу свою семью, детей, мужа.
— И думать не смей! Ты обязана ухаживать за мной, посвятить мне свою жизнь, как это сделала ради тебя я.
Я ушла от нее в другую комнату. Слушать все это не было сил. Села на диван, окунула
лицо в ладони и разрыдалась.
Нет, а чего я ждала? Что мама за меня порадуется? Ее эгоизм мне очевиден уже давно, она просто не позволит мне составить собственное счастье. Я должна быть несчастна рядом с ней.
Утром на работе меня поймал Саша. Он протянул мне коробочку. Открыв, снова едва не расплакалась — там было кольцо.
— Саш, прости… Но не получится ничего. Я не могу бросить маму.
— Никто не просит ее бросать, заберем к себе. Квартиру сдадим. Жить у меня в доме будем.
— Она не согласится.
— И что, ты вот так откажешь мне из-за этого? — он смотрел с неверием и отчаянием в глазах, — Маш, я такую, как ты, много лет искал. Прошу тебя, согласись, и я сделаю все, чтобы…
— Нет, Саша, прости. Я не могу. Я очень хочу принять это кольцо и ответить тебе согласием. Но не могу!
Я обошла его и вошла в группу. У дверей меня уже ждал папа с воспитанником. Погладила Богдана по голове, поздоровалась с его отцом, и напомнила, что у нас сегодня бассейн.
Прошло два месяца. Мы встречались с Сашей только на работе. Он смотрел на меня с глухой тоской, провожал глазами, но молчал. А я ночами снова рыдала в подушку. Ну, за что мне такая доля? Ответов не было. Кто-то там, высоко-высоко, в голубом небе испытывал меня… И хранил.
Это был самый обычный день среды. Я шла домой, чувствуя безмерную усталость и пустоту. Весна уже вступила в свои права, вот-вот готовилась зацвести сирень, а яблони уже оделись белоснежным ароматным цветом.
Открыла квартиру своим ключом, разулась
— Мам! — в ответ тишина.
Она всегда выходила встречать меня, шаркая старенькими тапочками с пушистыми помпонами. А сейчас нет.
— Мамуль, ты спишь? — и снова тишина, которая показалась мне страшной.
Словно что-то вскинулось во мне, хлестнуло ужасом, и я бросилась в спальню. Мама лежала около кровати, и я сразу поняла, что больше ее нет. Я осталась в этом мире одна, а мама ушла куда-то туда, откуда нет возврата. Нельзя позвонить, написать, нельзя сказать то, что не успела, нельзя… Ничего больше будет нельзя с ней.
Я села рядом, взяла ее за руку. Холодная, неживая, сухонькая рука в моей дрожащей руке казалась совсем хрупкой. Мама…
Сколько я сидела с ней, я не знаю. Вдруг позвонил телефон.
— Маш, у тебя все нормально? — голос Саши вернул меня в реальность.
— Мама… Мамы нет… — и я заплакала, а он бросил трубку, и уже через полчаса звонил в дверь.
Крепко обнял, словно защищая от обрушившегося на меня сиротства, гладил по голове.
— Ну-ну-ну, все. Поплачь.
И я плакала, цепляясь за его плечи. Он остался рядом. Помог проститься с мамой, проводить ее в последний путь, все организовал, за все оплатил.
Прошло сорок дней, я сидела в его просторной кухне в частном доме. В окна било яркое солнце, и я вспоминала, как мама всегда ждала лета — выйти посидеть у подъезда на лавочке.
— Маш, наверное, не время, но… Мы живы и нужно двигаться дальше. Я повторю свой вопрос, который задал тогда и получил отказ. Теперь ты выйдешь за меня?
Я посмотрела на него. Смысл слов доходил до меня медленно, и сквозь пелену горя и тоски по матери, внутри разлилась солнечная и светлая радость.
— Да, я стану твоей женой! И… Спасибо, Саш. Ты так помог мне, так поддерживал.
— Я тебя люблю. — он сказал это просто, тихо, словно произносил нечто само-собой разумеющееся.
— И я тебя люблю. Но мы заберем к тебе маминого кота. Персик старый, он заслужил дожить в покое и тепле.
— Это даже не обсуждается, без Персика никак нельзя!
Свое счастье я по современным меркам встретила поздно. Но я ничуть об этом не жалею. Память о маме храню бережно, регулярно стараюсь ее проведывать. И постоянно ловлю себя на мысли, что не испытываю перед ней чувства вины. Я — хорошая дочь, я была с ней рядом до последнего.
Я уверена, что если была бы здорова мама, то личная жизнь у меня бы сложилась намного быстрее. Мама, угнетенная и вымотанная болезнью, просто из вредности капризничала. И Сашка мой ей точно понравился — именно такого зятя она бы хотела. Живем мы с мужем хорошо, он — моя опора и защита. С ним я чувствую себя нужной…
