Муж без ужина дома сидит, а ты в больнице отдыхаешь? – орала в трубку свекровь
Окно палаты выходило в больничный двор, где тощие берёзы едва шевелили листьями в сонном мареве жары. Вера лежала неподвижно, глядя на их пожелтевшие, измученные кроны. Рядом с кроватью настойчиво жужжал телефон. «Галина Петровна» — ярко светилось на экране.
— Я на минутку отлучусь, — прошептала Вера соседке по палате, худой старушке с прозрачной, как папиросная бумага, кожей.
В коридоре, прислонившись к стене в месте, где облупившаяся краска образовывала причудливые узоры, похожие на карту несуществующей страны, она нажала на зелёную кнопку.
— Алло?
— Муж без ужина дома сидит, а ты в больнице отдыхаешь? — вместо приветствия раздался пронзительный голос свекрови. — Ты там курорт себе устроила, а Костенька голодный! Что за жена такая?
Вера закрыла глаза. Перед ними поплыли цветные круги — то ли от слабости, то ли от ярости.
— Галина Петровна, у меня обширное воспаление, высокая температура и непереносимые боли. Я не на курорте, — её голос звучал ровно, хотя внутри всё клокотало.
— Так моему сыну от этого не легче! — не унималась свекровь. — Он работает целыми днями, в дом деньги приносит, а поесть нечего!
«Уже тридцать семь лет как живёт в этом мире, а «поесть нечего»», — подумала Вера, прижавшись лбом к прохладному больничному кафелю.
— Галина Петровна, я не могу сейчас говорить, — сказала она вслух. — У нас процедуры.
Свекровь на том конце провода театрально вздохнула.
— Всегда у тебя отговорки, Верка. Ладно, сама приеду, накормлю сыночка. А то с голоду помрёт с такой женой!
В трубке раздались короткие гудки.
Вера медленно опустила телефон. Знакомая глухая тоска поднималась откуда-то из груди, заполняя всё тело. Галина Петровна, как обычно, нависала над их семьёй бетонной плитой, готовой в любой момент рухнуть и раздавить хлипкое семейное счастье.
— Костечка, сколько можно, а? Опять тарелки не помыл! — Галина Петровна суетилась на кухне, гремя посудой громче, чем требовалось. — В кого ты такой уродился? Отец твой, Царствие ему Небесное, всё делал сам, а ты…
Константин сидел в комнате, уткнувшись в ноутбук. В свои тридцать семь он чувствовал себя пятнадцатилетним подростком всякий раз, когда мать появлялась в их квартире. Рослый мужчина с широкими плечами и ранней сединой, на работе он руководил отделом из двадцати человек. Но стоило маме переступить порог – и он съёживался в комок, пряча голову в плечи.
— Мам, хватит. Я помою, — выдавил он, не поднимая глаз.
— Помоет он! Когда? Как Вера выписается? — Галина Петровна гремела сковородками с такой силой, словно вела войну с кухонной утварью.
Запищал телефон – сообщение от Веры.
«Как ты? Медсестра сказала, может ещё неделю тут пролежу».
Костя вздохнул. Неделя с мамой. Ещё одна бесконечная неделя.
«Нормально. Выздоравливай. Мама приехала, готовит»
«Прости. Люблю тебя».
Он не ответил. В голове крутились мысли о том, как когда-то, два года назад, Вера смеялась и говорила: «Нам нужно только время, и твоя мама поймёт, что я не враг. Мы справимся».
Два года прошло. Легче не становилось.
Из кухни донёсся грохот – что-то упало.
— Тьфу ты, б.е.с.т.о.л.о.ч.ь! — закричала мать. — Это что за крупа такая у вас? Кто ж её так хранит? Всё на пол высыпалось!
Костя поморщился. «То, что у нас «всё не так», мама объясняет только тем, что Вера плохая хозяйка. Никогда не думает, что дело может быть во мне. Или в ней самой».
— Иду, мам! — отозвался он и, тяжело вздохнув, поплёлся на кухню.
В больничной палате было душно. Вечерний обход закончился, и женщины устраивались на ночь. Вера задумчиво смотрела в потолок. Рядом кряхтела, устраиваясь поудобнее, соседка – Лидия Михайловна.
— Дочка, что не спишь? Болит? — участливо спросила старушка.
— Нет, тётя Лида, думаю…
— О муже небось? — Лидия Михайловна приподнялась на локте. — Скучает, поди?
Вера горько усмехнулась.
— Вряд ли. У него сейчас мама гостит. Она… заботливая.
— А-а-а, — понимающе протянула старушка. — Свекровь, значит. Тяжело тебе с ней?
— С ней – да, — Вера помолчала. — А вот с мужем… Я не знаю уже, где он настоящий. Когда мы одни – он совсем другой. Смеётся, шутит. А при маме – будто съёживается весь. Молчит, голову опускает. Как дрессированный пудель.
Лидия Михайловна хмыкнула.
— Матери сыновей собственностью считают. Это не новость, дочка. Мой муж, покойник, тридцать лет со мной прожил, а матери своей перечить так и не научился. Как она скажет, так и будет. Со мной-то нормально было, а как маменька его позвонит – всё, другой человек.
— И что, так всю жизнь? — Вера повернула голову, разглядывая в сумраке морщинистый профиль соседки.
— Всю жизнь, — эхом отозвалась та. — Но ты не грусти. Вас, молодых, другими делали. Может, твой и вырастет когда-нибудь.
Вера закрыла глаза. «Когда-нибудь» – слишком размытое понятие. А жизнь одна.
Галина Петровна гремела на кухне уже пятый день. Костя не выдерживал – уходил на работу пораньше, возвращался попозже. Но от этого становилось только хуже. «Она же тебя ждёт, голодная сидит, а ты шляешься где-то», — звучал в голове материнский голос.
Вечером он, наконец, решился.
— Мам, слушай, спасибо тебе за помощь, но… может, ты домой поедешь? Я справлюсь.
Галина Петровна застыла с половником в руке. Её лицо, простое и обычно добродушное, когда она не говорила о невестке, исказилось.
— Выгоняешь мать родную? — её губы задрожали. — Я тут убиваюсь, готовлю, стираю, а ты…
— Никто тебя не выгоняет, — устало сказал Костя. — Просто мне не нужно, чтобы ты… всё это делала. Я могу сам.
— Не можешь! — вдруг яростно закричала мать, стукнув половником по столу так, что брызги борща разлетелись по скатерти. — Не можешь ты сам! И эта твоя… тоже не может! Никто о тебе не заботится, кроме меня!
Костя почувствовал, как кровь приливает к лицу, как сжимаются кулаки.
— Мама, прекрати! — он почти крикнул это, сам испугавшись своего голоса. — Вера – моя жена. И она заботится обо мне не хуже тебя!
— Ха! — Галина Петровна всплеснула руками. — Заботится! В больнице прохлаждается, а ты тут голодом сидишь! Не смогла даже… — она осеклась.
— Что «даже»? — тихо спросил Костя, чувствуя, как внутри всё холодеет. Он знал, к чему она клонит. Всегда знал, но делал вид, что не понимает.
— Ребёночка родить не может, — выпалила мать. — Какая она жена? Третий год живёте, а где внуки? Где продолжение рода?
Костя медленно поднялся из-за стола.
— Уходи, — сказал он, не узнавая свой голос. — Уходи сейчас же.
Галина Петровна побледнела.
— Что?
— Ты слышала. Собирай вещи и уходи. Прямо сейчас.
Мать смотрела на него, как на сумасшедшего.
— Костенька, ты что? Я же… я же только хотела как лучше! — она попыталась взять его за руку, но он отдёрнулся.
— Мам, — Костя вдруг почувствовал страшную усталость. — Уходи, пожалуйста. Мне нужно побыть одному.
Галина Петровна заплакала – громко, с подвываниями, как обиженный ребёнок.
— Вот чему она тебя научила! Мать родную из дома гнать!
Костя молча вышел из кухни, доставая по дороге телефон. «Мне нужно поговорить с ней. С Верой. Сейчас».
— Да? — голос Веры звучал настороженно. Она посмотрела на часы – почти десять вечера. Костя обычно не звонил так поздно.
— Привет. Как ты? — он говорил тихо, словно боялся, что его услышат.
— Нормально. Швы сняли. Обещают в понедельник выписать, если всё будет хорошо.
— Вера, — он сделал паузу, и она напряглась, готовясь к чему-то плохому. — Я выставил мать.
— Что?
— Я попросил её уйти. Она… она сказала про детей. Что ты не можешь… в общем, я не выдержал.
Вера закрыла глаза. Горло перехватило. Конечно, Галина Петровна знала, куда бить. Три неудачи за два года – это был их с Костей личный ад, в который они никого не впускали. Даже друг с другом говорили об этом редко.
— Костя, — тихо произнесла она. — Не нужно было. Она же твоя мать.
В трубке послышался горький смешок.
— А ты – моя жена. И я чертовски устал разрываться между вами.
Они помолчали. Слышно было, как в коридоре громко разговаривают медсёстры, как в палате тихо посапывает во сне Лидия Михайловна.
— Знаешь, — голос Кости вдруг стал твёрдым, — я понял кое-что сегодня. Я никогда не буду достаточно взрослым для неё. Никогда не буду жить своей жизнью, если позволю ей и дальше… вот так.
— И что ты предлагаешь? — Вера говорила осторожно, боясь спугнуть это новое, незнакомое настроение мужа.
— Переезжаем, — просто сказал он. — В другой город. Или хотя бы в другой район. Чтобы она не могла вот так запросто приходить и… командовать.
Вера почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— Костя, ты серьёзно?
— Абсолютно. Я только сейчас понял, что мы всё это время жили как будто с оглядкой на неё. Даже когда её рядом не было. Я всё время думал – что она скажет? что подумает? Как будто мы не взрослые люди, а школьники какие-то, ей-богу.
Вера беззвучно заплакала.
— Эй, ты чего? — встревожился Костя. — Болит что-то?
— Нет, — она хлюпнула носом. — Просто… я не верила, что ты когда-нибудь это скажешь.
— Прости меня, — его голос дрогнул. — Прости, что так долго тянул.
Первый день после выписки был странным. Вера осторожно ходила по квартире, привыкая к отсутствию боли. Костя взял отгул и возился на кухне, готовя что-то. Из комнаты доносилась музыка, которую они любили в первый год знакомства.
— Садись, — он поставил перед ней тарелку. — Не знаю, получилось ли…
На тарелке лежали тонкие блины, свёрнутые треугольниками. Любимое блюдо Веры, которое она часто готовила для него.
— Ты сделал блины? — удивлённо спросила она.
— Ага. Три раза пересмотрел твоё видео в телефоне, где ты их готовишь. Правда, первая партия к чертям пригорела.
Вера улыбнулась. За окном шёл тёплый летний дождь. Пахло мокрой пылью и блинами.
— Костя, но ты же понимаешь, что всё равно придётся с ней общаться? Она твоя мать.
Он сел напротив, помешивая чай ложечкой. Капли дождя барабанили по карнизу.
— Понимаю. Но на нашей территории. По нашим правилам.
Телефон завибрировал – пришло сообщение. Галина Петровна.
«Сынок, ты как там? Она уже выписалась? Я волнуюсь, может, зайти проведать?»
Костя показал телефон Вере.
— Что думаешь? Она не успокоится.
Вера пожала плечами.
— Давай позовём её в воскресенье на обед. Но подготовимся как следует. И скажем о переезде.
Костя кивнул.
— Веришь, я теперь сплю и вижу, как мы переедем. Найдём новую квартиру. Начнём всё заново. Без… без всех этих теней.
— Какие у тебя планы на вечер? — вдруг спросила Вера.
Он удивлённо поднял брови.
— Никаких.
— Отлично, — она помедлила. — Помнишь, мы хотели сходить на консультацию… по поводу детей? Специалиста того, которого Маринка советовала?
Костя серьёзно посмотрел на неё.
— Ты уверена, что готова? После всего…
— Нет, — честно ответила Вера. — Но я устала бояться. И откладывать. Мы живём как будто в режиме ожидания всё время. Ждём, когда твоя мама изменится, ждём, когда у нас получится с ребёнком, ждём, когда станет легче. А что, если пора перестать ждать?
— И что делать?
— Просто жить, Кость. Прямо сейчас. И решать проблемы по мере их поступления.
Они смотрели друг на друга через стол. За окном дождь усиливался, превращаясь в ливень. Где-то вдалеке раздались раскаты грома.
— Идёт, — наконец сказал Костя и улыбнулся. — А блины-то у меня совсем не такие, как у тебя получились.
— Ну и ладно, — Вера протянула руку через стол и сжала его руку. — Главное, что ты попробовал их сделать.
Воскресное утро выдалось солнечным. Галина Петровна появилась в дверях ровно в полдень, с огромным пакетом продуктов.
— Я тут гостинцев привезла, — она неуверенно топталась в коридоре, словно боялась, что её снова выгонят. — Салатики, котлетки…
— Спасибо, мам, но мы сами приготовили, — Костя забрал у неё пакет и поставил в угол. — Проходи.
Галина Петровна настороженно принюхалась.
— Это что, запеканка?
— Да, я приготовила, — Вера вышла из кухни, вытирая руки полотенцем. — С творогом и изюмом.
Свекровь поджала губы.
— Костя сладкое не любит.
— Любит, — спокойно возразила Вера. — Особенно с чаем.
В воздухе сгустилось напряжение. Галина Петровна смотрела на невестку так, словно та украла у неё что-то бесценное.
— Проходи, мам, — Костя указал на кухню. — Нам нужно кое-что обсудить.
За столом Галина Петровна беспокойно ёрзала, то и дело поглядывая на сына. Вера молча разлила чай. Запеканка золотилась в центре стола.
— Мам, мы переезжаем, — без предисловий сказал Костя. — Уже нашли вариант в Южном районе.
Галина Петровна замерла с чашкой у рта.
— Куда? Зачем? — в её голосе звучал неподдельный ужас.
— Нам нужно пространство, — мягко сказала Вера. — Свой дом, где мы будем жить по своим правилам. Вы сможете приезжать к нам в гости. Мы будем рады.
— В гости?! — Галина Петровна почти взвизгнула. — Я должна проситься в гости к собственному сыну?
Костя вздохнул.
— Мам, мне тридцать семь. У меня своя семья. Своя жизнь.
— А я?! — её голос сорвался. — А как же я?!
— У тебя тоже своя жизнь, — тихо сказал Костя. — Свои дела, подруги, увлечения. Мы не исчезаем из твоей жизни. Просто… нам нужно научиться быть отдельно.
Галина Петровна уронила вилку, которая со звоном отскочила от тарелки.
— Это всё она! — она ткнула пальцем в Веру. — Она тебя настроила против матери!
— Нет, мам, — Костя покачал головой. — Это моё решение. И я хочу, чтобы ты уважала его. И уважала Веру. Она моя жена, и я её люблю.
Галина Петровна заплакала – шумно, со всхлипами. Вера подвинула к ней салфетки. Свекровь смотрела на неё так, словно невестка протягивала ей ядовитую змею.
— Ты всегда была самой важной женщиной в моей жизни, — Костя помолчал, подбирая слова. — И всегда ею останешься – как мама. Но я взрослый мужчина, и у меня есть жена. Мы семья. И нам нужно пространство для себя.
Галина Петровна резко встала из-за стола.
— Я поняла всё. Не нужна стала мать. Ну ничего, я переживу! — она порывисто схватила сумку. — Ты пожалеешь об этом, Костенька. Она не сделает тебя счастливым!
Костя спокойно смотрел на мать.
— Это мне решать, мам. И я давно решил.
Когда дверь за Галиной Петровной захлопнулась, в квартире повисла оглушительная тишина. Вера нервно собирала посуду со стола.
— Жёстко получилось, — пробормотала она.
Костя обнял её со спины, уткнувшись носом в макушку.
— А по-другому с ней нельзя. Она… она привыкла, что все пляшут под её дудку. Я первый, конечно.
— Она не простит мне этого никогда, — Вера повернулась к нему лицом.
— Нам, — поправил Костя. — Не простит нам. Но знаешь, мне почему-то кажется, что она смирится. Когда увидит, что мы серьёзно.
Вера прижалась к его груди, слушая, как гулко стучит сердце.
— Знаешь, что самое смешное? — пробормотала она. — Я почему-то чувствую к ней что-то вроде… благодарности.
— За что? — искренне удивился Костя.
— За то, что она наконец-то заставила нас принять решение. Перестать прятаться. Начать жить… по-настоящему.
Костя задумчиво кивнул.
— Слушай, а ведь реально получается, что она нам… помогла. В каком-то смысле.
Они рассмеялись – впервые за долгое время без напряжения, свободно, от души.
За окном шелестела листва. Солнце окрашивало кухню в тёплые тона. И где-то там, в этом новом, неизведанном будущем, их ждал другой дом и другая жизнь. Без оглядки назад.
— Костя, подай мне скотч! — Вера стояла на стремянке, примеряя к стене картину.
Их новая квартира пахла свежей краской, солнцем и свободой. Три комнаты, просторная кухня и, самое главное, — ни одного тяжёлого воспоминания.
— Осторожно там, — Костя протянул ей клейкую ленту. — Может, я сам повешу?
— Сама справлюсь, — она показала ему язык. — Лучше скажи, тебе нравится здесь?
Они переехали неделю назад. Галина Петровна не звонила и не писала – демонстративно обижалась. Но Костя выглядел иначе – словно груз упал с его плеч. Он больше шутил. Чаще улыбался. По утрам напевал, пока готовил кофе.
— Нравится, — он огляделся вокруг. — Знаешь, я и не думал, что можно жить… вот так. Просто жить, и всё.
Вера спустилась со стремянки и критически осмотрела картину.
— Криво висит?
— В самый раз, — он приобнял её за плечи. — Вера, тут такое дело… мама звонила сегодня.
Она напряглась. Три недели без свекрови были подобны глотку свежего воздуха.
— И что?
— Спрашивала, можно ли зайти в гости в воскресенье. К нам… на новоселье.
Вера закусила губу.
— А ты что?
— Сказал, что спрошу у тебя, — он выглядел виноватым. — Вер, я понимаю, ты не горишь желанием её видеть, но…
— Нет, всё нормально, — она вздохнула. — Пусть приходит. Только с одним условием.
— Каким?
— Первое, что она делает, когда переступает порог – извиняется. За всё то, что вывалила на меня за эти годы.
Костя недоверчиво посмотрел на неё.
— Ты правда думаешь, что она способна извиниться?
— Не знаю, — честно ответила Вера. — Но считаю, что она должна это сделать. Иначе всё будет по-прежнему.
Костя достал телефон.
— Хорошо. Я ей так и передам. Пусть решает сама – приходить на наших условиях или не приходить вовсе.
— Спасибо, — Вера улыбнулась. — За то, что…
— За то, что наконец-то научился быть мужиком, а не маменькиным сынком? — он усмехнулся. — Мне всегда казалось, что быть «хорошим сыном» – значит во всём слушаться маму. А потом я понял – быть хорошим сыном – значит быть хорошим мужем, отцом. Взрослым человеком, в конце концов.
Он написал сообщение матери и отложил телефон.
— Как там поживает наш профессор? — спросил Костя, кивнув на результаты обследования, лежащие на столике.
После третей замершей Вера боялась даже думать о новой беременности. Но врач, к которому они записались почти сразу после переезда, вселил в них осторожный оптимизм.
— Говорит, что шансы есть, — Вера пожала плечами, стараясь не выдать, как сильно волнуется. — Нужно время и терпение. И какие-то новые препараты.
— Время у нас теперь есть, — Костя подмигнул ей. — И терпения навалом. Я, знаешь ли, тот ещё терпила.
Вера рассмеялась, но тут же посерьёзнела.
— А что, если опять не получится? Что, если я никогда…
— Тогда, значит, так тому и быть, — он притянул её к себе. — У нас будет другая жизнь. Не хуже, просто другая.
Вера уткнулась ему в плечо. От Кости пахло краской, кофе и тем особым, только ему присущим запахом, который она всегда угадывала из тысячи. Его руки были тёплыми и надёжными.
— Спасибо, — прошептала она.
— За что?
— За то, что ты есть.
Воскресенье выдалось солнечным и ветреным. Вера с утра затеяла уборку – хотя квартира и так сияла чистотой.
— Признайся, ты нервничаешь? — поддразнил её Костя, наблюдая, как она в третий раз протирает и без того блестящий кухонный стол.
— Ещё чего! — фыркнула Вера, но щёки её предательски покраснели. — Просто хочу, чтобы всё было идеально.
— Для мамы? — в его голосе звучало удивление.
— Для нас, — поправила Вера. — Чтобы она видела, что у нас всё хорошо. По-настоящему хорошо.
В дверь позвонили ровно в два часа дня. Галина Петровна стояла на пороге с большим тортом в руках и неуверенной улыбкой на лице.
— Здравствуйте, — она переводила взгляд с сына на невестку. — Можно?
Вера молча посторонилась, пропуская свекровь в квартиру. Та осторожно прошла в коридор, оглядываясь по сторонам.
— Какая у вас… светлая квартира, — произнесла она, явно пытаясь подобрать слова. — И вид из окна хороший.
— Да, нам повезло, — сухо ответила Вера.
Костя бросил на жену предупреждающий взгляд.
— Мам, проходи на кухню. Чай как раз готов.
Галина Петровна сняла пальто, аккуратно повесила его на вешалку и прошла вслед за сыном. На кухне она неловко замерла у стола.
— Очень уютно у вас, — сказала она, глядя куда-то мимо Веры. — И… чисто.
— Спасибо, — Вера поставила чашки, разрезала принесённый торт. — Садитесь, Галина Петровна.
Свекровь осторожно опустилась на стул. Повисла неловкая тишина. Костя прокашлялся.
— Мам, мы рады, что ты пришла, но помнишь наш уговор?
Галина Петровна нервно сцепила пальцы.
— Помню, — она глубоко вздохнула и подняла глаза на Веру. — Я… я хотела сказать… В общем, прости меня.
Вера замерла с чайником в руке.
— Я была несправедлива к тебе, — Галина Петровна говорила с явным усилием. — Слишком лезла в вашу жизнь. Слишком… критиковала. Мне казалось, что я лучше знаю, как надо. Но это не так.
Она помолчала, теребя кружевную салфетку.
— Я просто боялась, что сын… отдалится. Что я останусь одна. После смерти мужа у меня только Костя и остался. И я… вцепилась в него слишком сильно. Это неправильно, я понимаю.
Вера медленно налила чай в чашки. В горле стоял ком.
— И ещё… насчёт детей, — Галина Петровна посмотрела прямо на Веру. — Это было жестоко. Я не имела права говорить такие вещи. Простите меня. Оба.
Костя сжал руку матери.
— Мы тебя прощаем, мам. Правда, Вера?
Вера смотрела на свекровь – на её поникшие плечи, на руки с выступающими венами, на мелкие морщинки вокруг глаз. Женщина, так отчаянно боящаяся одиночества, что готова была разрушить счастье собственного сына. Женщина, которая, возможно, впервые в жизни признала свою неправоту.
— Да, — тихо сказала Вера. — Мы вас прощаем.
Галина Петровна заметно расслабилась, её плечи опустились, а на лице появилась робкая улыбка.
— Спасибо, — она отпила чай. — Этот торт, кстати, из той самой кондитерской, где мы праздновали твоё шестнадцатилетие, Костя. Помнишь?
Обстановка начала разряжаться. Они говорили о пустяках – о погоде, о новой станции метро, о соседях. После чая Костя показал матери квартиру – с нескрываемой гордостью демонстрируя каждый угол.
— А это наша спальня, — он распахнул дверь в просторную комнату с большим окном. — Смотри, какой вид!
— Очень красиво, — Галина Петровна осторожно заглянула внутрь. — И шторы замечательные. Ты сама выбирала, Вера?
— Мы вместе, — она удивлённо моргнула, не привыкшая к такому тону свекрови. — Костя настоял на бежевых, а я хотела голубые. В итоге нашли компромисс.
— Разумно, — кивнула Галина Петровна. — Компромисс – дело хорошее.
Когда она засобиралась домой, на улице уже темнело. Костя вызвался проводить её до метро.
— Не надо, — она покачала головой. — Я сама дойду. Вы оставайтесь, у вас уютно.
В коридоре, уже надев пальто, она вдруг повернулась к Вере.
— Я тут думала… может, мне записаться на какие-нибудь курсы? Или кружок? Вязание там или… не знаю. Чтобы было, чем заняться.
— Хорошая идея, — кивнула Вера. — Подруга моей мамы недавно начала ходить на курсы итальянского. Говорит, очень интересно.
— Итальянский? — Галина Петровна задумалась. — А почему бы и нет? Я в молодости неплохо языки давались.
Когда она ушла, Вера и Костя переглянулись.
— Это что сейчас было? — Вера плюхнулась на диван, не веря своим ушам. — Твоя мать извинилась? И говорила про итальянский?
— Сам в шоке, — Костя покачал головой. — Но знаешь, я рад. Кажется, до неё наконец дошло, что мы серьёзно. Что мы – семья. И нас уже не разделить.
Вера прижалась к нему.
— Знаешь, что самое удивительное? — прошептала она. — Я и правда не держу на неё зла. Теперь – не держу.
Они сидели в тишине, глядя, как за окном зажигаются огни. Где-то в соседней квартире играла музыка. Лёгкий ветер колыхал занавески.
— У меня встреча с врачом во вторник, — вдруг сказала Вера. — Профессор говорит, начнём новый курс лечения.
— Я возьму отгул и пойду с тобой, — Костя крепче обнял её. — Что бы ни случилось – мы справимся.
Вера закрыла глаза. Впервые за долгое время она чувствовала полное, абсолютное спокойствие. Не было страха перед будущим, не было горечи из-за прошлого. Только настоящее – тёплое, уютное, наполненное светом. Их общее настоящее, которое они выстрадали и заслужили.
Шесть месяцев спустя Вера стояла у окна, глядя на заснеженный двор. Рука её рассеянно поглаживала едва заметно округлившийся живот. Четырнадцать недель – самый большой срок, которого им удалось достичь за все попытки. Врачи были осторожны в прогнозах, но впервые обнадёживали, а не готовили к худшему.
На кухне гремела посуда – Костя готовил ужин. Из его колонки доносилась любимая песня Веры – та самая, под которую они танцевали на своей свадьбе.
Зазвонил телефон. «Галина Петровна».
— Алло?
— Верочка, здравствуй, — голос свекрови звучал необычно оживлённо. — Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, спасибо, — Вера села в кресло. — А вы как? Как ваши курсы?
— Bellissimo! — со смехом ответила Галина Петровна. — Представляешь, меня похвалил преподаватель. Сказал, что для моего возраста у меня отличная память.
— Это здорово, — искренне ответила Вера.
— Слушай, я тут кое-что нашла… — в голосе свекрови появились заговорщические нотки. — В общем, у мамы моей была книга с рецептами. Старинная, ещё бабушкина. И там есть рецепт особого травяного чая для… ну, для беременных. Чтобы всё хорошо было.
Вера улыбнулась.
— Правда?
— Да! Вера, можно… можно я привезу? Оставлю у двери, если не хочешь видеться. Просто подумала, что тебе пригодится.
— Почему не хочу? — удивилась Вера. — Приезжайте, конечно. Мы будем рады.
Повисла пауза.
— Спасибо, дочка, — тихо сказала Галина Петровна, и это слово – «дочка» – прозвучало так естественно, что Вера даже не сразу осознала, что впервые слышит его от свекрови. — Я приеду завтра, хорошо?
— Конечно. Мы ждём.
Костя выглянул из кухни.
— Мама?
Вера кивнула, откладывая телефон.
— Приедет завтра. Везёт какой-то чудодейственный чай для беременных. Фамильный рецепт.
Костя улыбнулся.
— Знаешь, она стала другой. Как будто… отпустила что-то внутри себя. Я раньше никогда не видел её такой свободной.
— Мы все изменились, — Вера поднялась и подошла к мужу. — Словно каждый из нас наконец-то понял, кто он на самом деле. И кем хочет быть.
Костя притянул её к себе, осторожно положив руку на живот.
— Ты боишься? — тихо спросил он.
— Каждую минуту, — честно ответила Вера. — Но знаешь, что я поняла? Страх ничего не меняет. Или всё будет хорошо, или нет. Но я больше не хочу жить в ожидании беды.
За окном крупными хлопьями падал снег, укрывая мир мягким белым одеялом. В их квартире было тепло и пахло корицей и яблоками – Костя готовил свой фирменный пирог по новому рецепту.
Где-то в городе Галина Петровна собирала в стеклянную баночку травяной сбор, бережно переписывая старинный рецепт своей бабушки на новый лист бумаги. «Для Веры и малыша», — вывела она аккуратным почерком.
А в комнате, которая раньше была просто кабинетом, Костя и Вера потихоньку начинали обустраивать детскую. Пока без криков и суеты, без громких заявлений и шумных покупок. Просто освобождали место для того, кто, возможно, скоро появится в их жизни.
И в этом осторожном ожидании, в этой бережной надежде было больше любви и зрелости, чем во всех их предыдущих попытках.
Жизнь продолжалась. Не идеальная, часто непредсказуемая, но настоящая. Их собственная.
