— Алёна Сергеевна? — голос в телефоне был чужим, официальный, с интонацией, будто она уже виновата.
— Да, слушаю.
— Это финансовая служба банка «Стеллар». Вам известно, что на имя покойного Бориса Львовича Маркелова оформлены непогашенные обязательства? Мы проверяем круг потенциальных наследников. Согласно информации из нотариата, вы могли быть указаны в завещании наряду с другими членами семьи, либо имели совместную собственность с супругом, который является наследником по закону…
— Что? — она отняла телефон от уха, как от ожога. — Я не оформляла никакого наследства. И к его долгам не имею отношения. Если я официально не подам заявление о принятии наследства, юридически я не обязана платить ни копейки — ни по кредитам, ни по другим долгам.
— Наследственное дело открыто, и вы, как супруга его сына, входите в список…
— Простите, но я — не наследник. Я вообще не родственник. И никаких обязательств на себя не беру, — отрезала Алёна и отключилась.
Телефон всё ещё вибрировал в руке. Она стояла посреди кухни с детской ложкой в руке, рядом остывала каша сына. Пахло молоком и поджаренным хлебом. А в голове уже звенело.
Максим вошёл в кухню, потянулся, лениво почесал затылок.
— Кто звонил?
— Из банка. Говорят, у твоего отца долги. Кредиты. И якобы мы теперь должны это покрывать.
— Да? — он нахмурился. — Мама вроде говорила, что у него всё было закрыто.
— Ну, похоже, не всё, — Алёна бросила ложку в раковину. — И, кстати, они упомянули, что я — потенциальный наследник. Это как вообще?
— Ну, ты же моя жена. Может, автоматически…
— Нет, Макс. Я не автоматически. Я вообще не при чём. И платить я ничего не собираюсь.
Он подошёл ближе, прислонился к дверному косяку, уставился в окно.
— Слушай… Ну ты же понимаешь, мама не потянет это одна. Надо как-то помочь. Можно оформить на тебя, как на официально работающего человека…
— Ты это серьёзно? — она повернулась к нему. — Ты хочешь, чтобы я оформила на себя кредит, чтобы выплатить долги твоего отца, с которым у нас были более чем прохладные отношения?
— Ну а как иначе? У нас с мамой дохода почти нет. У тебя стабильная работа.
Алёна уселась на табурет, медленно села, как опускаясь в воду — холодную, чужую.
— Макс, ты правда считаешь, что это нормально? Что я должна влезть в долги ради человека, который меня никогда не принимал?
Он замолчал. Только раздался где-то в другой комнате короткий сигнал входящего сообщения.
— Дело не в нём. Дело в маме. Она одна осталась. И она просит.
— Ты знаешь, зачем он вообще взял эти кредиты? — резко сказала Алёна. — Он оформил их под большие проценты, чтобы купить дом для внука от твоей сестры. А теперь, когда он умер, твоя мама хочет, чтобы мы все вместе расплачивались — чтобы дом остался у мальчика, а долги раскидали на нас. Чтобы его не забрали за долги. Это не помощь — это манипуляция.
Максим отвёл взгляд. Молчание повисло между ними.
— Я не отказываюсь помочь. Я готова купить продукты, лекарства, на поездки к врачу. Но влезать в кредит — нет. Это не моё. Это их.
Максим молчал. Потом развернулся и ушёл в спальню, не сказав ни слова. Через полчаса он вынес подушку и одеяло. Молча устроился на диване.
Утро было серым. Маленький Сашка сел завтракать, зевал и крутил ложку в кружке с какао. Алёна гладила его волосы, стараясь улыбнуться.
Максим ушёл рано, не поцеловал ни её, ни сына.
Днём позвонила Людмила Алексеевна.
— Алёна? Ну что ты удумала? Мы же семья. Ты что, считаешь, что мы должны всё тянуть одни?
— Я ничего не должна, Людмила Алексеевна. И я не оформляла никакого наследства. Не собираюсь.
— Значит, вы со стороны. Значит, ты — чужая. Значит, тебе плевать.
— Мне не плевать. Но я не позволю тащить нашу семью в долги. У меня сын. У него будущее. Я не стану брать чужое бремя.
— Ты эгоистка. Ты просто хочешь, чтобы мой внук жил на всём готовом, а ты ни за что не платила. Бог вам судья, Алёна.
Алёна вытерла слёзы, пошла к окну. На стекле оставались следы пальцев Сашки. Она закрыла глаза.
Я не обязана. Я не виновата. Я имею право сказать «нет».
Вечером Сашка спросил:
— А папа будет с нами жить?
Она села рядом.
— Будет. Просто он сейчас немного сердится. Иногда взрослые так делают — уходят, думают, потом возвращаются.
— А мы будем вместе?
— Конечно. Мы семья. Ты и я. И папа, если захочет быть с нами.
Он кивнул, прижался к ней.
Вечером позвонили из банка снова. Пригласили на встречу по делу о наследстве.
— Нет, — сказала она твёрдо. — Я не буду подавать заявление о принятии наследства. Это избавит меня от долгов — и я не обязана брать их на себя.
Максим вернулся через два дня. Бросил ключи в прихожей.
— Ты что, правда отказалась?
— Да. Мне звонили, пригласили на встречу. Я пошла, написала заявление.
— Ты даже со мной не посоветовалась.
— Я говорила с тобой. Ты выбрал не слушать.
Он сел на край дивана, потер лицо ладонями.
— Мама говорит, что я подвёл семью. Что я должен был убедить тебя. Но я… не могу тебя заставить. Я и сам не хочу этих долгов. Просто… стыдно.
— Не стыдно — это брать ответственность за своё. А не сваливать на другого, — сказала она мягко. — Я не твой враг, Макс.
Максим сидел на кухне с чашкой остывшего кофе. Было воскресенье, но он выглядел так, будто провёл ночь на стройке — измученный, с серыми кругами под глазами. Алёна вытерла посуду, стараясь не смотреть в его сторону. За окном моросило. Всё было сырое — улица, воздух, мысли.
— Мы съездили к нотариусу, — сказал он наконец. — Сестра и мама. Подали заявление о принятии наследства. Там в завещании мы втроём указаны: я, Лена и мама. Тебя нет.
— Ну, хоть в этом прояснилось, — кивнула она. — А долги?
Он посмотрел на неё устало.
— Около полутора миллионов. И почти всё — залог под дом, который отец купил на имя сестренкиного сына. То есть фактически — её дом, но кредит — на отца. Банк уже подал на взыскание, может потребовать продать дом.
Алёна замерла с тарелкой в руке.
— То есть вся эта борьба — за то, чтобы этот дом остался у ребёнка, а долги распределить на всех, кто в завещании?
— Да. Лена не хочет отдавать дом. Мама тоже. Они надеются, что я помогу выплатить.
— А почему не Лена?
— У неё двое детей, она в декрете. Муж работает вахтами, денег впритык.
— А у нас, значит, избыток? — Алёна сжала губы. — А почему отец не оформил дом на сестру сразу?
— Не знаю… Наверное, думал, что так надёжнее — на себя, под залог.
Алёна медленно опустилась на стул. В глазах у неё была уже не злость — усталость.
— Макс, пойми. Я сочувствую. Правда. Но дом, который был куплен в интересах одного внука, — это не общее наследство. Это ваша семейная политика. Ваши решения. И ваша ответственность. Я не могу и не буду в этом участвовать.
Он молчал. Только дышал тяжело, неровно. Наконец, прошептал:
— Я всё понимаю. Просто… ты не представляешь, какое на мне давление. Мама звонит по пять раз в день. Лена плачет. Говорит: «Ты же брат, ты же мужчина». А я чувствую, как у меня внутри всё сжимается.
— А ты попробуй быть мужчиной, но не в их понимании, — тихо ответила она. — Не тем, кто тащит всех на себе и молчит, а тем, кто способен провести границу. Сказать: «Это не моё». Это и есть взрослая позиция.
На следующий день Алёна пошла в бухгалтерию на работе. Её вызывали на разговор — банк, узнав о наследственном деле, запросил подтверждение о её доходах. Она написала заявление: не является наследником, участия в деле не принимает.
На выходе столкнулась с коллегой — Верой, женщиной лет сорока с вечно прищуренными глазами и улыбкой, как у того, кто много видел и мало чему удивляется.
— У нас кто-то умер? — спросила она.
— Свёкор. Долги по кредитам. Банк ищет крайних.
Вера кивнула, понимающе.
— Моя подруга в такой истории потеряла машину. Муж умер, она «вступила по привычке», а там долги. Пока разобралась — всё списали со счёта. Имущество арестовали. Теперь всем говорит: сначала юрист, потом слёзы.
Алёна усмехнулась горько.
— Сначала юрист, потом совесть.
— Да нет. Совесть пусть будет. Только к себе тоже. А то всю жизнь вины тащим, а кто за нас потащит?
Максим стал реже приходить домой. Приходил поздно, ужинал молча, и уходил спать, будто не жил здесь, а прятался. Алёна не спрашивала. Они были как на перемирии — не ссорились, но и не говорили по-настоящему.
Однажды вечером он пришёл, поставил на стол папку с бумагами.
— Это по наследству. Я подписал соглашение: моя часть долгов — моя. Без тебя. Никаких совместных обязательств. Просто… чтоб ты не волновалась.
Она открыла документы, пролистала. Всё действительно оформлено юридически правильно. Он взял на себя обязательства по долям.
— Спасибо, — сказала она тихо.
Он опустил глаза.
Прошло восемь месяцев. Долг, который висел над семьёй, был наконец выплачен. Максим справился один — без помощи сестры, без поддержки матери. Он устроился на подработку по выходным, потом взял ещё одну — по вечерам. Хватался за всё, что приносило хоть какие-то деньги. Делал это, потому что считал своим долгом как брат, как сын. Думал, что это сблизит их. Что Лена оценит. Что мама поймёт.
Но всё вышло иначе. Сразу после последнего платежа Лена стала отстранённой. Сначала просто не отвечала на звонки. А потом он узнал: они продали тот самый дом, за который он выплачивал кредиты. На вырученные деньги купили новую машину. И всей семьёй — с мужем, детьми и даже мамой — поехали отдыхать.
Максим остался ни с чем. С выгоревшими нервами, усталостью и чувством, что его просто использовали.
Он поднял глаза на Алёну. В них не было ни злости, ни упрёка — только горечь.
— А я остался здесь. С долгами по здоровью, с выгоревшими нервами. И с пустотой.
Алёна подошла ближе, положила руку ему на плечо.
— Ты сделал всё, что мог. И даже больше. Но, может, теперь ты поймёшь, что жить надо не ради долга. А ради тех, кто рядом. Кто держит, когда ты падаешь.
Он кивнул. Молча.
Через неделю он собрал чемодан.
— Мне нужно время. Я перееду пока к другу. Просто… разобраться в голове.
— Хорошо, — сказала она. — Сашке я скажу, что ты в командировке.
Он кивнул. И впервые за долгие месяцы посмотрел ей прямо в глаза.
— Спасибо, что не давила. И прости, что не был рядом, когда ты держала всё сама.
Она ничего не ответила. Просто закрыла за ним дверь.
Сашка сидел на ковре, строил башню из кубиков.
— А папа когда вернётся?
— Скоро. Он должен подумать. Иногда папам тоже нужно время.
— А ты скучаешь?
Алёна кивнула.
— Иногда. Но не по человеку, который не слышит. А по тому, кто был с нами по-настоящему.
Сашка задумался, а потом серьёзно сказал:
— Я тоже буду по-настоящему. Всегда.
Она улыбнулась, прижала его к себе.
Вот и всё. Иногда быть взрослым — это сказать «нет» тогда, когда от тебя ждут покорности. Даже если это родные. Даже если больно. Особенно — если больно.
