— Я тебе сразу говорю — не смотри на меня так, будто я с ума сошла! — Мария вышла из кухни, вытирая руки о вафельное полотенце, и с порога уставилась на Алексея.
— Ну что опять не так? — Алексей тяжело вздохнул и поднял глаза от ноутбука. — Просто… просто она пока у нас поживёт. Немного. Пока в её квартире делают ремонт.
— Немного, Саша? Ты сам в это веришь? Или мне тоже притвориться наивной девочкой, которая ничего не понимает? — Мария подошла ближе, скрестила руки на груди. — Ремонт, говоришь? Её же любимая квартира — музей девяностых! Там ничего не менялось со времён, когда ты ещё в школе дразнил физичку за усы!
— Ну, ты преувеличиваешь, — буркнул Алексей, натянуто улыбаясь. — Просто маме тяжело стало одной. Ты же знаешь — давление, гипертония, таблетки, всё это…
— Я тоже таблетки пью. Особенно после общения с твоей матерью.
— Маша…
— Нет, ты послушай себя! Ты правда решил, что это нормально — поставить меня перед фактом? Привезти свою маму в наш дом, купленный на общую ипотеку, между прочим! И не просто привезти — ты мне сказал это между делом, в переписке! В мессенджере, Саша!
— Я не хотел тебя расстраивать…
— Ну поздравляю. У тебя получилось. Аплодисменты.
Мария села на край дивана, запустила пальцы в волосы и шумно выдохнула. Алексей стоял посреди комнаты с выражением человека, который вот-вот спросит: «А может, чай попьём и забудем всё это?» Но чай не помогал, когда речь шла об Ольге Петровне.
Её зловещее имя витало в воздухе, как проклятие. Даже кот, ленивый и философский Филипп, убежал под шкаф после слов «мама приедет пожить».
Мария встала и прошлась по комнате. Её шаги были быстрыми, нервными, почти агрессивными.
— Саша, ты же сам говорил: мы наконец-то начнём жить для себя. Без этих бесконечных «мама сказала», «мама посоветовала», «мама обиделась»! Ты понимаешь, что она съест меня заживо? Как ты не видишь этого?
— Она просто поживёт немного, — тихо повторил он, словно мантру. — Это не навсегда.
— А ты спросил её, когда она планирует обратно в свою берлогу? Или она уже выбрала обои для нашей спальни?
— Не утрируй.
— Не утрируй?! Саша, она в прошлый раз пыталась переклеить магнитики на холодильнике по своему фэншую, чтобы «нечистая энергия» не скапливалась у дверцы! Как ты вообще можешь так легко это принимать?
— Она мама, Маша. Моя мама.
— А я кто? Стиралка с глазами? Или в лучшем случае — соседка по коммуналке, которой повезло мыть пол в её империи?
— Ты — моя жена. И мне очень тяжело между вами…
— Тяжело? А ты попробуй пожить с ней под одной крышей неделю. У тебя через три дня начнёт дергаться левый глаз, а через пять ты сожжёшь свой паспорт и попросишь политическое убежище в ванной.
Они замолчали. Саша присел на край стула и стал крутить в руках телефон.
— Я понимаю, ты злишься. Но ты же знаешь — у мамы нет никого, кроме меня…
— У неё есть пенсия, подруги в поликлинике и своя квартира, в которой она счастливо жила до того, как решила, что мы с тобой слишком счастливы.
— Это нечестно…
— Это правда. Ты же знаешь, я не вру. Даже когда мне это выгодно.
Он отвёл взгляд. Мария подошла ближе и села рядом, уже спокойнее. Плечо к плечу.
— Саш… я не против помочь. Я не ведьма. Но помогать — не значит дать человеку пульт от нашей жизни и сказать: «Командуйте, генерал». Она не просто к нам переедет. Она переедет вместо меня. Я это чувствую.
Он долго молчал, а потом медленно встал.
— Я обещаю, всё будет нормально. Дай ей шанс. Прошу тебя.
— Я ей уже давала шанс. Два раза. Первый — когда она притащила твои детские игрушки и пыталась расставить их на нашей тумбочке. Второй — когда она выбросила мои духи, потому что «у неё от них голова болит».
— Она просто… не хотела ничего плохого.
Мария вдруг встала. В глазах — ничего, кроме усталости.
— Саша, давай так. Я не против. Пусть живёт. Но ты будешь с ней ходить в аптеку, обсуждать передачу «Пусть говорят» и искать пропавшие тапки. Я — в этом не участвую.
— Серьёзно?
— Более чем. Удачи вам, мальчики. Буду спать на диване в зале. С котом. Он хотя бы не судит за доставку из ресторана.
И она вышла, не хлопнув дверью — потому что хлопать было бы слишком театрально. А у Марии на театральность уже не оставалось ни сил, ни настроения.
— Вот, я положу это сюда. Это на случай, если вам с Машей станет скучно — почитайте. Очень поучительно! — Ольга Петровна поставила на комод у входа томик «ЗОЖ для старшего поколения» и огляделась, как новый надзиратель, принявший смену.
— Мам, ну зачем ты тащишь всё подряд? — устало спросил Алексей, поднимая с пола гигантский пакет из «Ленты», набитый соленьями, книгами по народной медицине и каким-то чугунным ужасом.
— А вдруг пригодится? Вот кто вас тут кормить будет? Машенька, конечно, старается, но всё у неё… как бы это сказать… ну не домашнее.
— Это не жирное, мам, — Мария, стоящая на кухне с кружкой кофе, даже не обернулась. — Разница тонкая, но принципиальная. Некоторые её замечают.
— Угу, конечно, — Ольга Петровна уселась на диван и, вздохнув, начала расправлять плед. — А я вот не замечаю. Давление как скакнуло после вашего ужина — и поехали мы с Сашенькой в аптеку. Почти ночью. Помнишь, сынок?
— Помню, мам, — буркнул Алексей, будто вспоминая не аптеку, а войну.
— Вот! А теперь я под контролем. Здесь. Рядом. Не волнуйся, Машенька. Я не помешаю. У меня всё своё — тапки, мыло, даже соль гималайская. Так что можешь жить, как привыкла. Почти.
Мария медленно повернулась, села за обеденный стол и посмотрела на мужа. Тот делал вид, что очень занят разбором пакета. Он даже нашёл в нём консерву со шпротами 1997 года выпуска и теперь читал этикетку с видом археолога, обнаружившего новый вид динозавров.
— Саша, — голос Марии был ровный, почти гипнотически спокойный. — Напомни, сколько ты сказал — она у нас поживёт?
— Ну… месяц, может два. Пока там всё не доделают.
— А она в курсе, что в её квартире ремонт не запланирован? Или это будет неожиданным твистом к Новому году?
— Маша, — вмешалась Ольга Петровна, — зачем ты начинаешь? Я ведь стараюсь. Понимаю, молодым сложно, особенно когда в доме появляется человек со вкусом и опытом. Но поверь, я не из тех, кто вмешивается. Просто надо держать дом в порядке. Я вот сегодня, например, полы в ванной помыла. Там, кстати, в углу была чёрная плесень. Внезапно. Неожиданно, да?
— Мам! — Алексей наконец выпрямился. — Мы же договаривались — никаких резких движений в первый день!
— Так это я не резко. Я из любви. Из заботы.
Мария встала.
— Отлично. Если это любовь, то мне лучше сразу снотворного выпить. Или риэлтору позвонить. Пусть выберет, что быстрее.
— Ты угрожаешь? — Ольга Петровна прищурилась.
— Нет, я тренируюсь выживать. В условиях, максимально приближенных к экстремальным. Как в шоу «Остаться в живых». Только без джунглей и с тёщей в роли вождя племени.
— Свекрови, — поправила она сухо.
— У нас с вами — разные термины. И смыслы.
Алексей понял, что сейчас начнётся Третья мировая. Он попытался вложиться в миротворца:
— Мам, Маш, давайте, ну правда, давайте спокойно. Первый день. Мы же не хотим всё испортить, верно?
— Я бы не начинала, если бы меня предупредили, — Мария подошла к полке и молча сняла со своего места вазу. — Но раз уж всё решили за меня, я тоже теперь буду принимать решения. В одностороннем порядке.
— Что ты делаешь? — напрягся Саша.
— Освобождаю место. Свекровь будет жить в гостиной? Окей. Но в моей спальне ничего её не должно быть. Ни тапок, ни молитвенников, ни вот этого оранжевого покрывала с тигром.
— О! Покрывало — подарок от Ларисы Сергеевны, моей подруги! — всплеснула руками Ольга Петровна. — У неё, между прочим, сын — кандидат наук!
— Отлично. Пусть кандидат и лежит под тигром. А у нас тут — обычная, светская, психически нестабильная семья.
— Маша, хватит, — с нажимом сказал Алексей. — Я прошу тебя.
— А я тебя! — Она развернулась к нему. — Я прошу тебя хоть раз подумать обо мне, а не о том, как сделать маме комфортно. Может, тебе с ней и жить?
— Это уже перебор.
— А знаешь что? Я, пожалуй, действительно поеду. Ненадолго. К Лене. На дачу. Пока вы тут определяете, кто в доме главный — я подышу. Воздухом. Без запаха камфорного масла и фраз «ты знаешь, в моё время мужчины были другие!»
— Это ты сейчас серьёзно? — он побледнел.
— Более чем. Или мне подождать, пока она поменяет замок?
Мария пошла собирать вещи. В спальне она быстро скинула пару футболок, косметичку, зарядку. Филипп, вечно спокойный кот, подошёл к двери и жалобно мяукнул. Словно понимал, что сейчас всё снова начнёт трещать по швам.
Через пять минут она вышла в прихожую. Алексей стоял с виноватым видом. Ольга Петровна сидела на диване и листала журнал с лицом мученицы.
— Маша… не уезжай. Ну правда, давай без драм.
— Это не драма. Это эвакуация. Позвони, когда она съедет. Или когда ты наконец выберешь сторону.
— Я не должен выбирать…
— Ошибаешься, Саша. Должен. Потому что кто-то из нас здесь точно лишний.
Она вышла, закрыв дверь тихо, но с такой внутренней громкостью, что даже Филипп вздрогнул.
Алексей проснулся от того, что в квартире было слишком тихо. Это был не уютный утренний штиль, а какая-то мёртвая, тягучая пустота. Как после взрыва, когда всё осело и замерло.
Он сел на кровати и посмотрел на сторону, где обычно спала Маша. Пусто. Только подушка с лёгкой вмятиной, будто она ушла недавно. Хотя… уже два дня прошло.
Филипп сидел на подоконнике, смотрел в окно и не подавал голоса. Вот уж кто умел по-настоящему молчать с осуждением.
— Мам, — крикнул Алексей, выходя в кухню. — Ты кофе делала?
— Уже! — бодро отозвалась Ольга Петровна. — Там каша на плите, овсяночка. И масло к чаю. Я, кстати, вчера все ваши кружки перемыла — эти с глупыми надписями, убрала в ящик. Не серьёзно как-то. Взрослые же.
Он сел за стол. Напротив поставили тарелку с кашей, на подставке лежала газета. Всё идеально. Чисто, спокойно. Как в палате стационара.
— Мам, слушай… А ты не думаешь, что ты переборщила? — спросил он без злобы, но с тоской, которую не смог бы скрыть и опытный наркодилер.
— В смысле? Я просто ухаживаю. Поддерживаю порядок. Дома наконец стало уютно. Без истерик, без этой её… как она там говорила? «Эвакуации»?
— А ты понимаешь, что она ушла из-за тебя?
— Нет, Саша, — с нажимом произнесла Ольга Петровна. — Она ушла, потому что не выдержала настоящей семьи. Где забота — это не показуха, а ежедневный труд. Где старших уважают, а не гонят в одну комнату с видом на мусорку. Она просто не готова к серьёзным отношениям. Девочка играла в жену, но когда началась реальная жизнь — сдала назад.
— Ты как будто про неё говоришь, а я слышу про себя.
Ольга Петровна замерла.
— Что ты имеешь в виду?
— Я тоже сдал назад. Когда решил, что твой комфорт важнее Машиного. Когда согласился, чтобы ты жила с нами, без разговора, без согласия. Когда притворялся, что у нас всё нормально, хотя ты давишь, вмешиваешься и превращаешь наш дом в военный лагерь. Я — не муж, а повар-дипломат. Ты — не мама, а директор тюрьмы. И всё это я допустил. Я. Сам.
Он поднялся, подошёл к кофемашине, но кофе уже не хотелось. Просто смотрел в окно.
— Она тебе не подходит, — мягко сказала Ольга Петровна. — Ты с ней слишком… терпишь. Сначала это терпение, потом — язва. А потом — второй развод.
— Мам, ты ведь знаешь, что мы не в первый раз ссоримся, да? Но она всегда возвращалась. И я знал, что вернётся. Потому что я для неё был опорой, хоть и с закидонами. А сейчас — не знаю.
— Значит, не судьба, сынок. Всё не просто так.
— Вот только не это… — он раздражённо выдохнул. — Всё не просто так, когда не думаешь. Когда сидишь в углу и ждёшь, что всё само наладится.
— Алексей, я стараюсь! Я ради тебя всё! Я же мать!
— А я муж. Был. И, скорее всего, уже нет.
Он вышел из кухни и взял телефон. Несколько секунд стоял с ним в руках, потом набрал Машу. Гудки. Один. Второй. Третий.
— Алло.
— Маш, привет… Это я. Слушай, я просто хочу… Я не знаю, как сказать.
— Попробуй словами. Это помогает, — голос её был ровный, спокойный, но холодный. Как вода из кулера в офисе, где ты больше не работаешь.
— Я… Ты ушла правильно. Я всё понял. И да, я виноват. Очень. Просто… Я без тебя — вообще не понимаю, зачем мне этот дом. Или кофе. Или работа.
— Саш… Я устала. Я правда больше не хочу всё тащить. Я хотела с тобой — а вышло, что с вами. И мне так больше нельзя. Я хочу, чтобы кто-то был со мной, а не «под мамой».
— Я… Попросил маму уехать.
— Что?
— Вчера. Вечером. Я сказал, что это наш с тобой дом, и если она хочет быть рядом, то пусть снимает рядом. Или хотя бы не устраивает диктатуру из-за тапок. Она, конечно, в обиде. Но собрала чемодан. Утром уехала к Ларисе Сергеевне. Где, между прочим, кандидат наук.
Молчание.
— Я не знаю, можно ли всё вернуть, — сказал он тише. — Но я знаю, что хочу. Хочу вернуть. Хочу тебя. Хочу, чтобы наш дом снова был нашим.
— А я не знаю, можно ли простить, — наконец ответила она. — Но если ты правда всё понял… не звони мне больше сегодня. Приезжай. Завтра. Без цветов. Без речи. С глазами нормальными. Если увижу, что там есть ты — тогда поговорим.
— Договорились, — выдохнул он. — Спасибо.
— Не тебе. Себе. Я всё-таки себя уважаю. Пока, Саша.
Он отключился. На душе стало чуть легче. Чуть.
Вечером он открыл балкон, заварил обычный чёрный чай и сел рядом с Филиппом. Тот промурлыкал, как будто наконец одобрил хозяина.
В коридоре стояла пустая тумба. Подарки Ольги Петровны, её книги и гималайская соль — всё уехало. Осталась только тень, которую Алексей больше не хотел видеть в своей жизни.
На стене мигал выключатель. Свет есть. Надежда — тоже.
