— Ты уверена, что мы справимся? — спросил Артём, глядя на Яну, когда они выходили из банка с кипой бумаг.
На лице Яны промелькнула тень. Она устала. Последние два месяца были изматывающими — подбор квартиры, бесконечные справки, подсчёты, сомнения. А теперь всё: кредит одобрен, договор подписан. Квартира в новостройке на окраине города — их первая собственная. Маленькая, однокомнатная, но своя.
— Уже неважно, справимся или нет, — тихо ответила она. — Теперь надо.
У Артёма был сезонный заработок: строительные подряды, бригада, то густо, то пусто. Официальной зарплаты — кот наплакал. Всё повесили на Яну: ипотека, страховки, договоры. Потому что у неё была «белая» работа в офисе с бухгалтерией и графиком. И стабильная зарплата, хоть и не шибко высокая.
Вечером они сидели на полу своей пустой квартиры. Полы голые, окна без штор. На кухне — только чайник и пара кружек.
— Представляешь, — сказала Яна, укрываясь курткой, — через месяц тут будет диван, кухня, плитка в ванной.
— А через пару лет — может, ребёнок, — пробормотал Артём и посмотрел на неё украдкой.
Яна молчала. У неё были другие приоритеты: расплатиться, отдохнуть хотя бы раз в год. Детей хотела, но потом.
Ремонт тянулся всё лето. Родители Яны — Галина и Николай — помогали, чем могли. Привозили еду, оплачивали плиточника, даже отдали старую стиральную машину. Они жили в соседнем районе и каждую субботу приезжали с авоськами и советами. Без них было бы совсем тяжело — кредит на мебель и техника уже повисли камнем на шее.
Артём старался. Молчал, когда Яна психовала из-за грязи, клеил обои ночами, монтировал розетки. Но иногда она ловила его взгляд — как будто он стеснялся, что не может обеспечить всё сам.
— Ничего, — говорила она. — Зато мы вместе. А это уже много.
Но «вместе» стало шататься, когда в начале сентября позвонила Татьяна Ивановна, мать Артёма.
— Мы с Иркой решили, что я к вам приеду. Отдохну, заодно новоселье справим.
Ирка — это младшая сестра Артёма. Девчонке двадцать два, только недавно съехала от матери, начала жить с парнем. Работала в салоне красоты, без трудовой, «в конверте».
— Мам, мы только обжились. Квартира — крошечная, — пытался вежливо отговорить Артём, но уже через неделю Татьяна Ивановна стояла у них на пороге с двумя чемоданами, настоянной водкой и банками с тушёнкой.
Сначала Яна старалась быть вежливой. Понимала: женщина с Севера, одна, сын уехал далеко, ей хочется тепла. Но уже на третий день хотелось выть.
— Это у вас кухня? — поджала губы Татьяна Ивановна. — Всё серое. Как в морге. Ни занавесочки, ни уюта. Надо было светлую делать, с деревом. А эти шкафы — китайская пластмасса.
— Мы выбирали то, на что хватило, — тихо ответила Яна.
— Так лучше бы подкопили! Зачем в кредит-то? Вам что, деньги на деревьях растут?
Артём в это время ковырялся с водопроводом и делал вид, что не слышит.
Через неделю Татьяна Ивановна начала открыто давать советы: Яна слишком много работает, мало варит борщей, не следит за мужчиной, а ещё, конечно, рано или поздно она «захочет поставить Артёма под каблук».
— Вы уж, сынок, не забывай, кто ты есть. У тебя семья там, на Севере, а не только тут.
— Мам, хватит. Ты гость. Мы и так еле вытягиваем, — пытался урезонить её Артём, но без особого напора.
Яна сжимала зубы. Она считала дни.
Когда Татьяна Ивановна наконец уехала, квартира будто вздохнула. Яна вымыла все углы, сожгла воск с лавандой и молча сидела на балконе, глядя на серое небо.
Но через месяц — новая гроза.
— Ян, — начал Артём как-то вечером, — тут мама звонила. У Ирки с Егором серьёзно, они хотят брать ипотеку. Только… не проходит она по документам.
— А мы тут при чём? — Яна уже почувствовала, куда всё катится.
— Ну, мама подумала… может, я бы стал созаёмщиком. У меня же хоть и маленький доход, но стабильный. А Ирка — никак. Её в банке даже слушать не стали.
Яна поставила кружку на стол.
— Ты серьёзно?
— Ну, это не значит, что я буду платить. Просто как формальность. А ей с Егором надо где-то жить. Ты же знаешь, какие съёмные квартиры…
— А у нас что, вилла на Рублёвке? Мы в долгах, как в шелках, Артём. Кредит за мебель, ипотека висит. А если что-то случится?
— Да ничего не случится! Я просто хотел обсудить…
— Нет. Ты не хотел обсудить. Ты уже решил. А меня просто ставишь перед фактом.
Он замолчал. Вышел на кухню. Потом вернулся с другой кружкой.
— Я просто хочу помочь. Это моя сестра.
— А я кто? Не твоя семья? Или мы уже второстепенные?
Разговор застрял между ними, как рыбья кость. На следующий день Яна рассказала обо всём матери. Галина всплеснула руками:
— Он с ума сошёл? У вас своих долгов на десять лет вперёд, а он собрался ещё одну ипотеку тянуть? Они даже толком не поженились!
Отец Яны, сдержанный и молчаливый, только пробурчал:
— Помоги — потом сам же будешь за всё платить.
Яна стала раздражительной. Всё бесило: как Артём смотрит в телефон, как затягивает с оплатой счетов, как защищает мать. Он отдалялся. А она — злилась и жаловалась. Начали ссориться даже из-за посуды.
Артём часто замолкал посреди разговора. Как будто копил что-то внутри, а потом срывался, хлопал дверью, уходил. Один раз уехал к другу на два дня — «проветриться».
Но потом… потом он уехал к матери.
Сказал, что ему надо подумать. Сказал, что устал от давления, от вечно недовольной Яны, от того, что он будто вечно в чём-то виноват.
Яна осталась одна. В их крошечной квартире, полной долгов, запаха ремонта и пустых обещаний.
Спала плохо. Родители каждый день звонили, приносили еду, просили не переживать. А она переживала. Потому что чувствовала: всё уходит куда-то не туда, как будто под ногами трещит лёд.
Через десять дней Артём вернулся. С цветами. В новой куртке. С глазами — как у нашкодившего подростка.
— Прости, — сказал он. — Я дурак. Я скучал. Давай начнём сначала.
Яна смотрела на него долго. Потом взяла цветы и поставила в банку под мойкой.
— Это всё?
Он поцеловал её в лоб. Улыбнулся. И не сказал ничего. До следующего утра.
На следующее утро Артём сидел на кухне и жевал бутерброд, как ни в чём не бывало. Газета, чай, телефон — всё как обычно.
— Маме с утра звонил, — сказал он, не глядя. — У них там всё в порядке. Ирине одобрили ипотеку. Без меня. Нашли другого созаёмщика.
Яна кивнула и положила вилку.
— Радуйся, — сказал он. — Я же говорил, всё обойдётся.
Он ждал, что она улыбнётся, скажет «Ты был прав». Но она молчала.
Внутри у неё было странное спокойствие. Ни обиды, ни злости. Только усталость. И чёткое, глухое ощущение: назад уже не повернуть.
За следующие дни они оба старались делать вид, что ничего не произошло. Но не получалось. Близость будто испарилась. Разговоры были о погоде, о скидках в «Ленте», о том, когда включат отопление. Всё важное — молчали. Или утыкались в телефоны.
На выходных Артём опять уехал на шабашку. Сказал, на пару дней. Пропал на четыре.
Вернулся поздно вечером, с запахом табака и дешёвого пива. Сказал, что «устал». Лёг спать, даже не спросив, как она. Яна смотрела в потолок и думала, как всё быстро может поменяться: раньше она скучала, когда он уходил на сутки. А теперь ей было легче, когда он не дома.
Что с нами стало?
Ответ был прост: ничего не стало. Они не были командой. Были двумя людьми, которых связала ипотека, ремонт и попытка казаться счастливой парой.
На следующей неделе он снова заговорил о сестре.
— Ирина просила помочь с оформлением. Там надо расписку, что у меня своей квартиры нет. Ну и ты бы могла подтвердить.
— Ты ведь нигде не прописан? — уточнила Яна.
— Сейчас — нет. Временно выписался. Хотят, чтобы я зарегистрировался у неё. Формально. Чтобы банк видел, что мы как семья.
— То есть — ты хочешь прописаться у сестры, чтобы банк подумал, что ты с ней живёшь?
— Ну… да. Это просто формальность. Помочь человеку надо.
— А если узнают, что ты в отношениях со мной, живёшь у меня, но ради кредита прописываешься у неё? Это же обман.
Он вздохнул. Встал. Начал нервно ходить по комнате.
— Да никто ничего не узнает. Там просто бумажка. Подпишем — и всё. Ты же знаешь, как бывает.
— Артём, ты действительно готов так подставляться ради них? И ты правда считаешь, что я должна участвовать в этом? Что я просто подпишу, мол, он не у меня живёт, не мой сожитель, не мой партнёр? Я должна соврать — ради того, чтобы твоя сестра получила одобрение?
Он замолчал. Посмотрел на неё чужим, почти равнодушным взглядом.
— Ты не любишь мою семью, вот и всё.
— Я не люблю, когда мной пользуются. Когда ты ставишь меня перед фактом. Когда ты считаешь, что помогать твоим — это моя обязанность.
— Тебе бы только контролировать! Ты хочешь, чтобы всё было по-твоему! А мне дышать уже нельзя!
— Дышать? Тебе мешает, что ипотека оформлена на меня? Что я тащу всё на себе? Или мешает, что я не хочу участвовать в вашей семейной авантюре с фальшивыми справками?
Он отвернулся. Взял куртку. Грязные ботинки оставили следы на полу.
— Мне нужно подумать.
— Да иди. И думай, сколько влезет, — тихо сказала она.
Он хлопнул дверью.
А Яна осталась. Села на табурет у окна и молча смотрела, как на стекле ползёт капля дождя. Очень тонкая. Очень медленная. Точно так же медленно и неотвратимо расползалась их жизнь.
Прошло две недели. Артём не возвращался. Писал сухо, отрывками. «Занят», «Разберусь», «Потом поговорим». Однажды Яна увидела в соцсетях фотографию: он на застолье у сестры. Пиво, тортик, вся семья. Подпись: «Своих не бросаем».
Своих.Яна — больше не своя. Это стало ясно.
Она не звонила. Не уговаривала. Не устраивала истерик.
Она начала думать.
Думать о том, как будет жить одна. Как пересчитать бюджет, чтобы вытянуть ипотеку самой. Как объяснить родителям, что всё кончилось. Как убрать из шкафа его вещи. Как вернуть себе голос.
Через месяц он пришёл.
Без цветов. Без покаянного взгляда. Привёл мать.
— Нам надо поговорить, — сказала Татьяна Ивановна, проходя в квартиру, как к себе домой.
Яна стояла, прижав руки к груди.
— Сынок говорит, ты упёрлась. Не хочешь помочь Ирине. Не по-людски это. У неё шансы, а ты — как стена. А ведь ты теперь часть семьи. Или нет?
Яна молчала.
— Я вам так скажу, девочка, — продолжила женщина, сев на кухонный стул. — Когда в семье беда, помогают. А не выставляют условия. Ты думаешь, раз на тебе кредит, то можешь крутить мужиком? Не выйдет. Сын у меня — самостоятельный. И Ирина ему — родная кровь. А ты…
Она замолчала на миг, прищурившись:
— Знаешь, Артём всё думает, стоит ли помогать. А я вот решила: если он не поможет Ирине — перепишу квартиру на неё. У него и так ничего нет. А у неё хотя бы будет крыша над головой. Я мать, я имею право. А он — сам выбирает, кто ему роднее.
Он опустил взгляд. Яна увидела, как напряглась его челюсть, как будто он сдерживал что-то. В его глазах мелькнуло — боль, обида, раздражение. Щёлкнуло не сочувствие к ней, а уязвлённое эго: мать только что поставила условие. И сделала это при посторонней.
Не за неё — за себя. Вот что его задело.
Яна вдруг почувствовала, как внутри стало очень тихо.
Не злость — ясность.
Она устала бороться. Устала убеждать, ждать, надеяться. Всё встало на свои места. Мама, которая говорит, что «сын — самостоятельный», но держит его на поводке. Артём, которому всё время «надо подумать», а теперь — стоит, как мальчик, попавший в переплёт.
Он сам выбрал. И я — тоже могу выбрать.
— Довольно, — сказала Яна.
Встала. Ровно, спокойно.
— Артём, выходи на балкон. Нам с твоей мамой есть что обсудить.
Он растерялся. Но вышел.
Татьяна Ивановна усмехнулась.
— Ну?
— Вы пришли в мой дом. Где каждый угол сделан моими руками. Где я спала в пыли, экономила на еде, чтобы купить плитку. Где я тяну кредит, оформленный только на меня, потому что у вашего сына нет официального дохода и ничего не оформлено на него.
Татьяна прищурилась.
— Вам бы тише говорить. А то слова летят…
— Ничего. Пусть летят. Вы спрашиваете, кто я. А я — человек, который устал. Который больше не будет втягиваться в чужие схемы. Который не обязан рисковать собой ради вашей дочери.
— Ты хочешь выгнать моего сына?
— Он уже ушёл. Давно. Просто вещи не забрал. Можете забрать с собой. Сегодня.
Татьяна Ивановна побледнела. Потом поджала губы. Пошла на балкон. Через десять минут Артём вышел, не глядя Яне в глаза. Несколько пакетов, ноутбук, куртка.
— Ты уверена? — спросил он.
— Да.
Он ушёл. Без сцены. Без драмы. Просто — ушёл.
А Яна села на диван. И заплакала.
Не от боли. От облегчения.
Прошло два месяца. Яна привыкала жить одна. Родители помогали. Коллеги поддерживали.
Было тяжело. Но стало легче.
Однажды она зашла в любимую кофейню. Заказала капучино с корицей. Официантка улыбнулась:
— Вы сегодня особенно светитесь.
— Я? — удивилась Яна.
— Ага. Как будто гора с плеч.
Она вышла на улицу. Мороз кусал за щёки, воздух был свежий, с хрустящей зимней горечью. Вдалеке хлопнула дверца машины, загудел двигатель, кто-то засмеялся, разговаривая по телефону. Из ларька тянуло тёплым запахом горячих вафель и шоколада, а над головой мягко потрескивали провода под тонким слоем инея. Свет фонарей разливался янтарными пятнами на асфальте, отражался в лужах, чуть покрытых коркой льда. Всё было по-прежнему.
Кроме неё.
Она шла по улице, напевая что-то под нос. И впервые за долгое время — чувствовала себя живой.
