— Только не начинай, Марин, — тихо сказал Алексей, даже не заходя в квартиру, а стоя на пороге, будто уже знал, что его сейчас вышвырнут. — Они всего на пару дней.
— Это «всего» стоило мне ребёнка, — ответила Марина и положила тряпку на подоконник, не оборачиваясь. — А у тебя, как я понимаю, даже память на эту тему короткая.
— Ты же сама сказала, что это стресс. Врачи не подтвердили…
— Врачи не видели, как я оттирала кетчуп с потолка, — она развернулась резко, так что волосы хлестнули по лицу. — И как ты смотрел на это всё с лицом Будды. Тебе бы в храм, а не в брак.
Алексей шагнул внутрь и закрыл за собой дверь. Снял куртку, повесил аккуратно на крючок, как будто не у жены в квартире, а на приёме у нотариуса.
— Ну прости, что я родного брата на улице оставить не мог. С детьми. С женой. Они тогда только квартиру продали, и у них не было куда идти.
— Так пусть бы и дальше жили в машине, раз уж такой у них стиль жизни. И детям полезно — ближе к природе.
Он закатил глаза.
— Не начинай снова.
— А ты не заканчиваешь. Игорь с Светкой опять едут к нам? Или как — вручают себя в дар и требуют шампанского?
— Они просто попросили пожить пару дней. Коля поступает в колледж, у них экзамен в нашем районе. Миша — ну, он же ребёнок, чего ты к нему прицепилась?
— Мише тринадцать. В тринадцать лет я уже варила супы и гладила носки бабушке. А он в прошлый раз пытался поджечь кошку.
— Да не поджечь, Марин. Он просто игрался.
— С огнём. На моей кухне. С зажигалкой. ВОЗМОЖНО, он просто мечтал стать пожарным, ага. Или маньяком — тоже, говорят, в детстве «играются».
Алексей замолчал. Лицо у него было усталое, какое-то затянутое вечно подавляемыми эмоциями. Видно, хотел бы он ударить кулаком по столу, да стол был Марины. И стул. И квартира. Всё её. Он сюда пришёл жить, когда женились. С двумя пакетами вещей и одним мамкиным советом в голове: «Не спорь с женщиной — всё равно проиграешь».
— Я тебя люблю, Марин, — сказал он вдруг, тихо. — Ты же знаешь. Просто, ну, это семья. Моя. Как мне между вами быть?
— А никак. Выбирай. Или ты — со мной. Или ты — с ними. У тебя, как у водителя маршрутки, всего два варианта. По прямой или налево.
Он засмеялся нервно.
— Хорошая аналогия. Только ты забыла, что я пешеход. Меня сбили, и я лежу между вами, как дурак.
— Ты не пешеход. Ты швейцар. Открываешь двери, таскаешь чемоданы и извиняешься, что у нас в раковине посуда.
— Это опять к Светке?
— Это к тебе. Потому что ты вечно боишься их обидеть. Хотя, по-моему, ты вообще ничего не боишься. Кроме одного — быть мужем.
Она подошла ближе и поставила перед ним табурет.
— Садись. Послушай меня внимательно.
Он послушно сел. Ноги вытянул, руки положил на колени. Было ощущение, что его сейчас будут судить.
— В тот день, когда они уехали, я пошла в больницу. Ты помнишь?
Он кивнул.
— Там мне сказали, что сердце нашего ребёнка остановилось. А ты был занят. Ты отвозил Игоря. Снова.
— Я не знал…
— И не узнал. До вечера. Потому что Света не могла найти свои серёжки и просила тебя «подержать мешки». Ну так вот. Сейчас я тебе скажу одну вещь, и ты меня, пожалуйста, не перебивай.
Он поднял руки, словно капитулировал.
— Если ты их приведёшь сюда ещё раз — я поменяю замки. И вызову полицию. И запишу всё на видео. Потому что я тебя не боюсь. А вот свою жизнь — хочу защитить.
Он встал. Посмотрел на неё. Несколько секунд. Глубоко, долго, как будто пытался понять, врет она или нет.
— Ты стала жестокой, — только и выдохнул.
— А ты стал мебелью, — ответила она спокойно. — Простой, добротной, но бесполезной.
Он ушёл. Не хлопнул дверью — всё-таки привык вести себя «как мужик». Только вот в этом доме от него осталась разве что рубашка на стуле и запах геля для душа в ванной.
Через пару дней звонок в дверь прозвенел, как удар в колокол.
Марина выключила плиту, подошла к глазку. За дверью маячил Игорь — лысоватый, в растянутом худи, с Мишей и Колей, которые вели себя так, как будто пришли не в гости, а в развлекательный центр.
— Где папа? — крикнул Миша. — Мы хотим в его комп поиграть!
— Его здесь больше нет, — ответила Марина громко, но спокойно.
— В смысле? — переспросил Игорь.
— В смысле — досвидос.
— Нам надо только на пару дней, — вмешалась Света, появившись сбоку с какой-то пластиковым пакетом в руках. — Мы не будем мешать.
Марина кивнула.
— Вы уже мешаете.
— Мы же родственники, — Света улыбнулась, будто это пароль.
— А вы — бывшие.
И с этими словами Марина нажала кнопку. Новенький электрозамок сработал, как в кино. Глухо, уверенно, окончательно.
Из-за двери слышались голоса. Шепот. Потом топот. Кто-то из детей пнул дверь ногой.
— Ты с ума сошла! — заорал Игорь. — Это наше! Это его квартира тоже!
— Не совсем. Она оформлена на меня. Я тебе потом скан покажу, если интересно. А пока — можешь поискать себе гостиницу. Или гараж. Там сейчас уютно, говорят.
Света зашипела. Мальчишки завыли.
— Да ты змея, — бросил Игорь. — Мы ж тебя в семью приняли.
— А потом выплюнули. Ну вот — теперь я стерильна. Спасибо.
Она развернулась и пошла на кухню. Не дрожала. Не плакала. Даже чайник поставила. В голове была одна мысль: если сейчас он снова встанет на их сторону — всё. Больше возврата не будет.
Телефон лежал на столе. На нём — запись. С того самого утра, когда Алексей ушёл.
Алексей стоял у подъезда. В руке — пластиковый пакет с какими-то носками, зарядкой и зубной щёткой, всё, что успел забрать, пока Марина была в ванной. Надо было бы сказать, что он ушёл по-мужски, с достоинством, но на деле это выглядело, как побег. С кухни пахло гречкой и упрёками.
На улице было холодно. Май с утра решил прикинуться ноябрём. Алексей в куртке, но мёрз. Отчасти — из-за погоды. В основном — от осознания: ему теперь некуда идти.
Игорь подъехал на каршеринге, как всегда громко, припарковался на газоне и высунулся из окна:
— Ну что, герой-любовник, к жене в собачью будку не пустили?
— Не начинай, — буркнул Алексей, садясь рядом. — Мне просто нужно где-то переночевать.
— Да без проблем, живи у нас. Света уже постелила тебе в зале. Только, брат, я тебя умоляю — не строй из себя мученика. Ты сам это всё развёл.
— Спасибо, психолог года.
— Не благодари, — хмыкнул Игорь. — Я вообще человек скромный, пока меня не разозлить.
…
В квартире Игоря пахло жареным луком и нестиранными полотенцами. Миша сидел на полу, играл на планшете. Коля, старший, пытался вбить в гугл «как сделать ментовку из картона». Света в кухне расставляла банки с вареньем, привезённые от мамы, на микроволновке стояли пустые чашки.
— Ну здравствуй, свобода, — пробормотал Алексей себе под нос.
Света вышла, посмотрела на него с видом, будто он занял её кресло в солярии.
— Надолго к нам?
— Надеюсь, нет.
— И я надеюсь. У нас тут не курорт. И дети — не на выданье.
— Спасибо, что предупредила. А то я уж было подумал взять Мишу в жёны.
Она смеялась нервно, как будто хотела, чтобы он скорее свалил, но воспитание мешало прямо выгнать.
— Ладно, — Света махнула рукой. — Только по утрам убирай за собой и не хлопай дверями. У меня мигрень.
…
Утром его разбудил Миша, который орал в ухо:
— Дядя Лёша, а ты с тётей Мариной навсегда развёлся? Мама говорит, ты теперь к нам, как бездомный!
Алексей молча поднялся, прошёл на кухню, налил себе кофе. Его рубашка валялась на диване, дети устроили из неё палатки. Кофе был мерзкий. Нерастворимый, а просто мерзкий.
— Чё ты смотришь так? — буркнул Игорь, заходя следом. — Сам хотел — сам получай.
— Я хотел — чтобы все жили нормально.
— Нормально — это когда ты жене не позволяешь строить из себя прокурора. Ты с ней как с боссом из налоговой разговариваешь. Сразу видно — мужчина.
— Я не позволял детям разрушить дом. Я просто… ну, не заметил вовремя.
— Да брось. Она всегда была с заскоками. Помнишь, как она однажды накричала на нас за грязные ботинки? Там дождь был! Мы просто вошли!
— Вы вошли и пошли по ковру в глине.
— Ну и что? Это просто ковёр, а не ковчег завета. Тоже мне, трагедия.
Алексей вздохнул. Чувствовал, как в нём что-то откалывается. Словно усталость от всего. От Игоря, от Светы, от их вечного — «ты мужик, ты должен». Только вот никто не спрашивал, что он хочет.
Он достал телефон. Несколько минут смотрел на сообщение от Марины. Короткое: Я записала разговор. Надеюсь, ты сделаешь выводы до суда.
И тишина. Ни скандалов. Ни угроз. Просто — холодная, отчуждённая тишина.
Света снова заглянула в кухню:
— Ты там надолго завис? Можешь посуду помыть?
Алексей посмотрел на неё и кивнул. Потом молча открыл шкаф, взял чашку и начал мыть. Без слов. Без эмоций. Как автомат.
Миша подбежал:
— А можно ты потом со мной поиграешь? У меня новая игра! Там надо всех убить и построить тюрьму!
— А ты сначала посмотри, может, уже живёшь в одной, — пробормотал Алексей и направился в зал.
…
Через два дня ему позвонил адвокат.
— Алексей Павлович, добрый день. Ваша супруга подала на развод. Также она просит раздел имущества. Квартира, в которой вы проживали — оформлена на неё, как вы знаете…
— Знаю.
— Но она настаивает, чтобы вы также вернули все ключи, и просит зафиксировать, что ваша родня не имеет права появляться в указанной квартире. У неё есть аудиозаписи угроз и конфликта с родственниками.
— Я понял.
— Ваша позиция?
Алексей выдохнул. Посмотрел на кухню, где Света полоскала курицу в тазике и кричала на Мишу. Посмотрел на Игоря, который в зале жевал чипсы и обсуждал «настоящих мужиков» с телевизором.
— Моя позиция… — повторил он медленно. — Согласен на всё.
Он отключил телефон, оделся и вышел. Без слов. Без объяснений. Просто — ушёл. Он не знал, куда. Но знал точно, где он больше не будет.
…
Через час он стоял у подъезда Марины. Не звоня в дверь. Просто стоял. В руке держал связку старых ключей.
Дверь открылась сама.
— Я тебя видела в камеру, — сказала Марина, без удивления.
— Я пришёл — отдать. Ключи. И, наверное, себя. Но… поздно.
Она посмотрела на него внимательно. Лицо её было спокойным. Равнодушным.
— Да, поздно, Лёш.
Он хотел что-то сказать, но не смог.
— Я не мстительная. Просто — я устаю от тех, кто приходит жить и считает, что ничего не должен.
— Я это понял. Поздно, но понял.
Он положил ключи на ступеньку, как потерянный пассажир билет, на который уже нет рейсов.
— Береги себя, Марин. Правда. И спасибо. За то, что ты была.
— А ты береги себя. И если встретишь другую — не тащи с собой толпу. Женщине нужен муж. А не тургруппа.
Она закрыла дверь. На этот раз — насовсем.
Алексей стоял минуту. Потом развернулся и пошёл. И на удивление, стало легче. Он вдруг понял, что впервые за много лет идёт один. Не в чужой дом, не в родительское гнездо, не под крыло братьев. А просто — вперёд.
Алексей снял комнату у тётки в Мытищах. Маленькую, ободранную, с розеткой, из которой искры били при каждом включении чайника. Окно не закрывалось до конца, и шторы — ну ладно, занавесок тут точно не было, как и уюта. Зато было тихо. Никто не орал, не требовал «поиграй со мной», не носился с курицей по кухне и не рассказывал про ковры как святыню.
Он впервые за долгое время сидел и молчал. Просто молчал. Не потому, что обиделся, или было нечего сказать, а потому что внутри стало тихо. Опустошение — вот точное слово.
Он проиграл.
Проиграл жену, дом, брак. Проиграл себя, если честно. И самое мерзкое — проиграл без единого удара. Как трус. Слился. Убежал.
— Ну и что дальше? — спросил он сам себя в зеркало, где отражался какой-то опухший мужик с сединой и глазами человека, который давно не спал.
Ответа не было.
Тем временем у Марины всё было… тоже не сахар.
Она не плакала. Слёзы ушли куда-то в тот день, когда Коля разбил любимую вазу, а Света заявила: «Ну и что, дети и не такое ломают». Ушли, когда Алексей сказал: «Ты слишком драматизируешь».
Нет. Теперь Марина действовала. Жёстко, точно, как скальпель хирурга, режущий всё больное.
Юрист нашёлся знакомый, бывший одногруппник, который ещё на первом курсе говорил: «Семья — это как бизнес. Если не работает — закрывай».
Он и закрыл. Точнее, она. Через два месяца у Марины была официально возвращённая в собственность квартира, судебное решение о запрете на приближение некоторых особо шумных родственников, и главное — ясность.
— Вы молодец, — сказал юрист, закрывая папку. — Вот бы все клиенты были такими чёткими.
Марина лишь кивнула. В этот момент ей вообще не хотелось быть молодцом. Хотелось тишины, и чтобы никто не ломал её мебель, не шумел, не объяснял ей, что «надо быть терпимей».
— А с Алексеем вы… совсем? — спросил юрист, между делом. — Просто вы как-то… по-человечески к нему всё равно, да?
— Я по-человечески — ко всем. Просто я устала быть единственной взрослой в доме.
— Это я понимаю. В моём браке было похоже. Только там я был как вы.
— Вы — женщина? — усмехнулась она.
— Нет, но ощущение, что со мной все живут, а не наоборот. Так и разбежались.
Они помолчали.
— Он приходил, кстати. Оставил ключи. Стоял, как мальчишка.
— И?
— И я закрыла дверь.
— Это было мудро.
Марина не ответила. Просто встала и пошла домой. Через двор, где когда-то дети Светы швыряли снежки в окна. Мимо лавки, на которой Алексей курил, когда сбегал от разговоров. Всё стало чужим, но в этом была своя свобода.
…
Алексей нашёл работу в ближайшем автосервисе. Не царское дело, как говорил Игорь, но деньги шли, руки были заняты, и голова не так шумела. Иногда по вечерам он включал старую музыку и смотрел в потолок. Просто сидел и вспоминал, как они с Мариной выбирали обои (ну ладно, он просто платил, но был при этом). Как смеялись, пили вино, ругались из-за пустяков.
Как она тряслась над каждой вещью, а он не понимал, что за этим стоит. Теперь понимал. Поздно.
С Игорем они почти не общались. Тот звонил пару раз, но разговоры были как обмен гарками:
— Чё, живой?
— Живой.
— Ну и ладно.
На третьем звонке Алексей не стал отвечать. Он устал от брата. Устал от этого вечного: «Ты ж мужик», «Ты должен», «Семья — это про компромиссы». Особенно когда компромиссы всегда с одной стороны.
Он понял главное: никакой семьи у него не было. Была большая коммуналка с родственниками, где он ходил в тапках, ел из общей кастрюли и регулярно платил душой.
И только теперь, сидя в съёмной комнатке с видом на железную дорогу, он чувствовал себя… свободным.
Брошенным. Но свободным.
…
Через полгода он случайно встретил Марину.
На остановке. Она стояла с кем-то — стройный, высокий парень, лет сорока, явно интеллигент. Они смеялись, ждали автобус. Марина выглядела по-другому. Спокойной. Без той вечной тревоги в глазах, с которой жила при нём. Лёгкий макияж, аккуратное пальто, волосы в пучке.
Алексей стоял с пакетом из «Пятёрочки», в рабочей куртке и со следами моторного масла на руках.
Он хотел подойти. Но не стал.
Её автобус пришёл. Она повернулась к мужчине, что-то сказала, и оба сели. Алексей остался. С пакетом, маслом, и ощущением, будто ему в лицо хлестнули не ветром, а прошлым.
Но это было не больно. Это было честно.
…
Он вернулся домой, поставил на плиту чайник и открыл окно. Шум поезда за стеной стал привычным, почти родным.
Он налил себе чай, включил старый плейлист и сел на подоконник.
«Сколько надо потерять, чтобы найти себя?» — мелькнуло в голове.
Может, всё. Но если в этом всём ты находишь хоть одну честную мысль — оно того стоило.
Телефон на столе молчал. И пусть. В этой тишине впервые было что-то настоящее.
Он закрыл окно. Закрыл старую жизнь.
И остался — один. Но не одиноким.
