— Ты слышала, что сказала мама? — Алексей стоял в проёме кухни, в одной руке у него был гранёный стакан с кефиром, в другой — телефон. — Она нашла отличный вариант! Дом в Химках, кирпичный, тёплый, три сотки земли. Газон там уже выровнен, забор новый, всё как ты любишь.
— Как я люблю?! — Мария медленно повернулась от раковины, вытирая руки о вафельное полотенце. — Вот честно, я в жизни не говорила, что хочу газон. Я вообще слово «газон» последний раз слышала в рекламе газонокосилки.
— Ну, в общем, ты поняла. Просторнее, не в этих коробках сидеть, воздух. Мы же детей хотим. А тут — сам понимаешь, три окна и кошка у батареи.
— Кошка не жалуется, кстати, — Мария скрестила руки на груди и упёрлась бедром в край кухонного стола. — Ты хочешь купить дом?
— Мы. Мы хотим. Мама нашла, ты просто посмотри. Если продать твою квартиру и взять ещё кредит…
— Ага, — Мария кивнула с фальшивой улыбкой. — То можно купить маме загородный рай. И поселить туда всех — тебя, маму, козу, ёлку и мои мечты. Классно придумал.
Алексей смутился, поджал губы. С кефиром выглядел особенно нелепо — как школьник, которого застали на кухне с украденной сосиской.
— Маш… Ну это же не для неё. Это для нас. Просто у неё глаз на недвижимость, ты же знаешь…
— Я знаю одно: квартира эта куплена на мои деньги. До свадьбы. Я носила коробки сюда сама. Ты вообще где был тогда? На Камчатке, вахта. Мама тебе борщ в термосе привозила. А я тут с риэлторами дралась, с оценщиками, с банкирами. И теперь…
— Да никто не говорит, что ты не молодец, — Алексей развёл руками. — Но мы же семья. Ты не одна. Разве плохо — всё сложить и вложить в общее?
Мария молчала. Потом медленно подошла к столу, взяла яблоко, откусила. Смотрела в окно. Там, как назло, сосед во дворе копался с мангалом — дым, сосиски, пиво, смех.
— Ты хочешь сказать, что мама предложила купить дом, а ты даже не подумал сначала со мной посоветоваться? — спокойно спросила она.
— Ну… мы просто поехали посмотреть. Ну что тут такого?
— Я тебе скажу, что тут такого, — Мария швырнула яблоко в мойку. — Мама опять решает за тебя. И ты опять молчишь. Я вообще у вас кто? Случайный прохожий?
— Не говори так, — Алексей опустил взгляд. — Ты знаешь, я тебя люблю. Просто у мамы, ну… мнение авторитетное.
— У неё мнение авторитетное? А у меня что — промокашка? Я тебе муж или ты мне? — она вдруг рассмеялась — сухо, зло. — Хотя стоп. Я вообще себе. Сама. И знаешь что? Я свою квартиру продавать не буду.
— Ну ты хоть подумай, — он шагнул ближе. — Это шаг к нашему будущему. К детям. К стабильности.
— А знаешь, к чему ещё это шаг? К тому, чтобы жить в доме, где всё будет мамой выбрано: обои, кран на кухне, даже, прости господи, собачья миска.
— Маш…
— Не Машкай. Я не мебель, которую можно переставить по маминому велению. И если ты не способен сказать ей «нет», то это сделаю я.
— Ты не понимаешь, — Алексей закипел, сжал кулаки. — Ты всё воспринимаешь в штыки. Она же добра тебе хочет!
— Её добро у меня уже вот где, — Мария показала рукой где, не особенно заботясь о деликатности. — Она хочет себе удобную невестку. Без мнения, без прав, но с квартирой.
— Не перегибай, — процедил Алексей. — Это перебор.
— А то, что ты с ней съездил смотреть дом — это норма, да?
Они стояли, как два бойца перед поединком. Мария дышала тяжело, сердце колотилось. Всё внутри сжималось от обиды.
— Я больше так не могу, — выдохнула она. — Я думала, мы вместе, а мы… втроём.
— Ну не будь такой категоричной! — Алексей схватил её за руку. — Всё поправимо. Сядем, обсудим. Не кипятись.
Мария выдернула руку.
— Обсуждать уже поздно. Ты выбрал. Только не дом. Маму. А я — себе. И свою квартиру. Я не продам её. Ни за что.
Алексей ничего не ответил. Просто вышел на балкон, захлопнул дверь. С улицы донёсся лай, запах шашлыков и чужого счастья.
А в квартире стало вдруг тихо. До звона в ушах.
Мария села на диван, машинально сняла резинку с волос. Глядя в стену, подумала: вот так заканчиваются браки — не с громом, не со скандалом. А с кефиром и маминым «а давайте посмотрим дом в Химках».
Ольга Петровна появилась в воскресенье, как в старых фильмах — без звонка, с пирогами и с претензиями.
Мария открыла дверь и встретила ту самым тоном, каким обычно встречают проверку из налоговой.
— А у нас, как всегда, сюрприз? Или календарь на холодильнике игнорируем?
— Здравствуй, Маша, — сдержанно улыбнулась Ольга Петровна, и уже шагнула внутрь, будто невестка — это просто портьера, которую можно отодвинуть. — Я ненадолго. Поговорить.
— О как. А пирог в руках для кого? Для разговора?
— Это с капустой. Твой Алексей любит.
Твой Алексей. Так она всегда говорила. Словно Мария — временная арендаторша, а сын — госимущество.
Мария стиснула зубы, отступила. Пусть проходит. Только бы не тронуть кастрюлю с борщом — он там стоял, гордый и независимый, как флаг на параде.
Ольга Петровна прошла на кухню, поставила пирог, осмотрелась критически.
— Всё как было. Ни уюта, ни тепла. Хоть бы шторы новые повесила.
— Вот ведь незадача, — села Мария, сцепив руки. — Мужа купила, а с шторами не сложилось.
Ольга Петровна нахмурилась, но сделала вид, что не услышала. Вынула из сумки листок.
— Это смета. На дом. Я сделала просчёт, сколько выручим, если ты продашь квартиру. Остальное — ипотека, плюс маткапитал. Мы с Алексеем всё продумали.
— Мы с Алексеем? — переспросила Мария, наклонив голову. — А я в этой математике где?
— Ты — жена. Значит, ты за семью. А семья — это общее. А не вот это всё… индивидуальное, — она махнула рукой, будто квартира — грибок на стене.
Мария вздохнула.
— Ольга Петровна, давайте без алгебры. Квартира куплена до брака. Я платила. Оформлена на меня. И продавать её я не собираюсь.
— Упрямая ты. Прямо как мать твоя. Всегда одна — сама по себе. А у нас в семье так не принято.
— У вас в семье ещё и тараканов принято чайными ложками отлавливать. Мне не по пути.
— Смотри как заговорила! — глаза Ольги Петровны сузились. — Я, между прочим, сына растила одна. Без мужа. Всё сама. И он у меня — мужчина! А ты его к себе в угол посадила, лапшу на уши, квартиру, и довольна. А он — по чужим правилам теперь живёт!
Мария встала. Медленно, с нажимом. Подошла ближе.
— Он взрослый. С паспортом. Хочет — пусть живёт, где мама рулит. Только пусть тогда сам и решает. Без вас. И без вашей сметы.
— Ты что, выгоняешь меня?
— А вы за кого меня держите? У меня есть границы. И терпение не бесконечное. И вот сейчас оно кончилось.
— С таким тоном, Маша, семьи не построишь. Сын — у меня не дурак. Поймёт. Уйдёт. А ты одна останешься. В своей квартире.
— Ольга Петровна, — Мария приблизилась так, что они оказались нос к носу. — Да чтоб вы знали — одна, в своей квартире, без вашей мелкой диктатуры — это лучшее, что со мной случалось.
Тут дверь открылась. Вошёл Алексей. Замер, глядя на двух женщин, стоящих посреди кухни, будто в финале мексиканского сериала.
— Что происходит?
— Ничего, — сказала Мария. — Ваша мама уже уходит.
— Маша, да ты что… — начал он, растерянно.
— Нет, Лёшенька, — вмешалась Ольга Петровна, натянув пальто. — Пусть всё будет по её. Только потом не плачься. Я — своё сказала.
И она вышла. Громко. Нарочито. Как уходят королевы, которых не оценили.
В квартире повисла тишина.
Алексей посмотрел на жену.
— Ну ты и устроила. Ты понимаешь, как ей тяжело одной?
— А ты понимаешь, как тяжело быть женщиной, у которой даже слово «нет» — повод для войны? Ты хоть раз встал между нами?
— Я не хочу быть между вами! Я хочу, чтоб мы были вместе! Все…
— Вот и ошибка, — перебила Мария. — Не бывает «все вместе». Бывает — ты и я. Либо ты с ней. Либо со мной.
Алексей вздохнул, опустился на табурет. Взялся за голову.
— Не всё так просто…
— Просто. Очень даже. Я свою квартиру не продам. Никогда. И, наверное, всё остальное тоже пора пересмотреть.
Она ушла в комнату, закрыв за собой дверь. Не хлопнув — просто тихо. Но в этой тишине было больше, чем в любом крике.
Мария проснулась рано, как будто кто-то внутри включил тревогу. Не звонок. Не шум. Просто — всё. Хватит.
В комнате пахло застоявшимся воздухом и чем-то мучительно знакомым: разочарованием. Ощущением, что любовь выдохлась, как газ в баллончике.
На кухне Алексей наливал чай. В футболке, с растрёпанными волосами. Как в студенчестве. Вот только студенчество давно прошло. А рядом сидел не юный однокурсник с гитарой, а мужчина, который так и не научился быть мужем.
— Доброе, — бросил он, не оборачиваясь.
— Вряд ли, — ответила она. — У нас, кажется, всё кончилось.
Он обернулся, медленно. Смотрел долго, как будто не верил.
— Ты серьёзно?
— Серьёзнее некуда. Я подала на развод.
Он встал.
— Без разговора? Без попытки?
— Разговаривать можно тогда, когда тебя слышат. А я три года говорила в пустоту. Ты всегда с ней. Всегда. Мама — сказала, мама — решила. А я кто? Кукла? Инвестор?
Он подошёл ближе. В голосе — растерянность, обида, злость.
— Ты знала, что мама для меня — святое. Что она одна меня тянула! А ты с первого дня с ней как кошка с собакой. Ты всё время нарываешься!
Мария усмехнулась, криво, болезненно.
— Да, она тебя тянула. Но она и не отпустила. Ты женился, а остался сыном. Не мужем. Не человеком рядом. Сыном с пультом от мамы.
Он смотрел в упор. Плечи напряглись.
— Ты хочешь всё бросить? Из-за квартиры?
— Нет. Из-за предательства. Когда твоя мать просит продать мой дом — ты молчишь. Когда она говорит, что я тебе не пара — ты молчишь. Ты всегда молчишь.
Он сел на табурет, снова взялся за голову.
— А если я уйду от неё? Полностью. Обрежу. Скажу — хватит. Ты останешься?
— Не верю, Лёш. Ты без неё не дышишь. Я же вижу. Да и поздно.
Он вдруг резко встал. Подошёл, взял её за руки. Крепко.
— Не поздно! Маша, не поздно! Я дурак. Я испугался, что потеряю всех. А в итоге теряю тебя. Я готов. Я уйду. Я сам скажу ей. Я…
Она выдернула руки. Осторожно. Как вытаскивают пальцы из капкана.
— Нет. Ты сейчас говоришь, потому что боишься остаться один. Не потому что понял. Не потому что выбрал. Мне уже не нужен выбор. Я уже выбрала.
Он стоял молча. И только губы дрогнули, как у человека, который ещё не плачет, но уже в той точке.
Через неделю Мария подписала документы. Спокойно. Без рыданий, без скандала. Только в метро, по дороге обратно, включила музыку, а на третьей песне слёзы пошли сами. Не истерично. Просто — капля за каплей. Как из крана в старой ванной.
Она вернулась домой. В свою квартиру. Где тишина — не враг, а подруга. Где никто не ворчит про полки, цвет стен, отсутствие мясного в супе.
Вечером позвонила Ира — подруга, та самая, которая всегда «ой, да ты просто разлюбила, это всё гормоны».
— Ну что? Свободна?
— Да.
— Грустно?
— Нет. Страшно. Но свободно.
— Слушай, тут у нас новый архитектор пришёл. Разведён, вроде, с руками — и золотыми, и в переносном смысле. Весёлый, такой… Хочешь познакомлю?
Мария рассмеялась.
— Подожди. Пусть сначала шкаф соберёт. А потом уже — посмотрим.
Прошёл месяц.
Ольга Петровна позвонила сама. Голос — глухой, чужой.
— Мария, прости. Я… была неправа.
Мария молчала.
— Алексей уехал. К друзьям. Сказал, надо подумать. Говорит, я всё испортила. Я ведь хотела как лучше. Честно.
— Вы всегда хотите как лучше. Для себя.
— Ты не знаешь, каково это — быть одной с ребёнком, без помощи. Я боялась, что он пропадёт. Что женится — и исчезнет.
— Так и вышло. Только не для вас. А для меня.
Ольга Петровна вздохнула в трубку.
— Я бы хотела… поговорить. Без крика.
— Я больше не играю в это. Слишком дорогая цена. Берегите сына, Ольга Петровна. Я — себя уже уберегла.
Она повесила. Встала. И впервые за долгое время — улыбнулась сама себе в зеркале.
Не потому что победила.
А потому что вышла из игры, в которой не было шансов.
