— Он тебя продал, — сказал незнакомец, — тобой карточный долг отдал. Да ты не бойся, я тебя не обижу. Чего затряслась?
— Брезгую, — скривился Гриша, — после того, что ты сделала… Ты мне изменила! Мне на тебя смотреть противно, не то, что жить с тобой. И вообще, я тебя никогда не любил! Все время использовал. Ты — просто удобная, влюбленная дура!
В Гришу я влюбилась с первого взгляда. Знаете, бывает так, будто молния ударила? Вот у меня именно так и было. Увидела я его на студенческой дискотеке, в толпе танцующих, и все — пропала. Он на курс старше меня учился, такой видный, уверенный в себе. Он казался мне воплощением всего, чего я хотела видеть в мужчине.
Я всегда человеком была упорным, умела добиваться того, чего хочу. С детства меня учили: Если хочешь чего-то добиться — работай!. Вот и в любви я решила применить этот принцип. Полгода я за ним бегала, использовала разные женские штучки, чтобы его внимание завоевать. Подруги смеялись:
— Ты как охотница на мамонта! Такой настойчивости еще поискать!
А я не обращала внимания. Я знала, чего хочу, и была готова бороться за это. Всякие там невинные взгляды исподтишка, якобы случайные встречи в коридорах университета, комплименты его чувству юмора… В ход шло все! Я даже начала ходить в секцию по альпинизму, куда он ходил, хотя высоты жутко боялась. Но ради него была готова на все.
И мне это удалось! Гриша бросил свою девушку, с которой встречался уже год, и стал встречаться со мной. Я ликовала! Я чувствовала себя королевой мира. Для этих отношений я много чего делала. Мы жили в моей квартире, которую мне бабушка оставила. Я училась на дневном отделении и подрабатывала вечерами в кафе, чтобы были деньги нам с Гришей на жизнь. Тяжело было, конечно, но я не жаловалась. Я любила его и готова была на все ради него.
Гриша мой доучивался, у него, как он говорил, не было сил на работу.
—Любимая, ну ты же понимаешь, последний год самый сложный! Диплом, экзамены, все навалилось! Не могу я еще и работать, просто сил не хватит, — говорил он мне, обнимая за плечи.
И я верила. Верила каждому его слову.
Иногда, конечно, закрадывались сомнения. Подруги шептали за спиной:
—Ты его тащишь на себе! Он просто пользуется тобой..
Но я отмахивалась.
—Вы просто завидуете! У нас настоящая любовь! — отвечала я им.
Я работала как проклятая, чтобы обеспечить нам с ним комфортную жизнь. Я покупала ему новую одежду, оплачивала его походы в спортзал, готовила его любимые блюда. Я старалась быть для него идеальной.
Помню, как-то раз я сильно заболела, с температурой под сорок лежала в постели. А Гриша в это время пошел с друзьями в кино. Я обиделась, конечно, но виду не подала.
— Ну что поделаешь, если друзья важнее. Я выздоровлю, и мы тоже куда-нибудь сходим, — думала я.
Я была наивной дурочкой, влюбленной до потери пульса. Я видела только хорошее в Грише и закрывала глаза на все его недостатки. Я верила, что наша любовь — это навсегда.
Гриша получил диплом, и я была так счастлива за него. Теперь, думала я, у нас начнется новая, взрослая жизнь: вместе зарабатывать начнем, поженимся, детишек родим. Но на работу Гриша устраиваться не спешил.
— Дай хоть немного отдохнуть, любимая. Я так устал за эти годы от учебы. Надо перезагрузиться, — говорил он, валяясь на диване с ноутбуком.
Я и не настаивала. Понимала, что любимому нужен отдых, он ведь так много работал над дипломом. Да и что скрывать, мне нравилось его содержать. Мне нравилось чувствовать себя сильной, независимой.
Нашу семью содержала я сама: и подрабатывала в кафе, и у родителей постоянно деньги клянчила. Мама с папой никогда для меня ничего не жалели, поэтому давали, как только я просила. Говорили:
— Лишь бы ты была счастлива, доченька.
Я никогда Гришу не пилила, я позволяла ему все. Он мог целыми днями играть в компьютерные игры, смотреть телевизор или встречаться с друзьями. Я никогда не упрекала его в этом. Я считала, что каждый человек имеет право на свой личный отдых.
После того, как мы с Гришей съехались, у меня начались проблемы с соседями. Мой любимый часто устраивал у нас вечеринки, и это, конечно, жильцам дома не нравилось. Громкая музыка, пьяные крики, топот ног допоздна… Это был настоящий кошмар для тех, кто хотел спокойно отдохнуть после работы.
Приходили соседи ко мне ругаться. Злые, раздраженные, с красными лицами.
— Когда это закончится? Вы что, совсем не думаете о других людях? — кричали они.
Я перед ними извинялась, обещала, что больше такого не повторится.
— Простите нас, пожалуйста! Это в последний раз! Мы больше не будем! — говорила я, опустив голову.
Мне было стыдно за Гришу, за себя, за все. Я извинялась, но в конце недели все повторялось. Гриша снова звал друзей, снова гремела музыка, снова соседи стучали в стены. И я снова извинялась, снова обещала…
Через полгода после того, как Гриша получил диплом, он захотел открыть собственное дело.
— Слушай, это гениально! Я буду сам себе хозяин! Я буду зарабатывать кучу денег!, — взахлеб рассказывал он мне, — вот заживем мы с тобой, Ларка! Ты хоть понимаешь, какие это возможности?
Я понимала. Я и сама была не против перекинуть на Гришу часть своих обязанностей. Любимый стал просить меня дать ему денег на развитие.
— Любимая, ну ты же веришь в меня! Это наш шанс! Мы разбогатеем! — уговаривал он меня.
Нужно было триста тысяч рублей. У меня таких денег, конечно, не было. Но я так хотела, чтобы у него все получилось! Я так хотела увидеть его счастливым! Я заняла везде, где только можно: у подруг, у родителей… Мне было стыдно просить, но они не отказали. Взяла три микрозайма под грабительский процент, наплевав на здравый смысл. Лишь бы собрать нужную сумму.
Гриша деньги взял, вскользь мне объяснил, что с другом они будут открывать мастерскую по ремонту бытовой техники.
— У всех ломается техника, это же золотая жила! — убеждал он меня.
Я верила ему, как всегда. Я наивно полагала, что он действительно хочет что-то изменить в своей жизни.
Но, увы, ничего хорошего из этого не вышло. Дело не раскрутилось. Гриша и его партнер набрали техники в ремонт, но не справились с починкой. Оказалось, что они понятия не имеют, как это делать! Клиенты негодовали, требовали вернуть деньги, угрожали судом. Все закончилось скандалом и закрытием мастерской.
Гриша был в ярости. Он обвинял всех вокруг: друга-партнера, клиентов, поставщиков запчастей… Но только не себя.
Я лежала, уставившись в потолок, и тихонько гладила свой пока еще плоский живот. Там, внутри меня, зародилась новая жизнь — маленькое чудо, плод моей безграничной любви к Грише.
Гришу я любила до безумия, до самозабвения. Он был для меня всем — и светом в окошке, и надеждой на счастливое будущее, и смыслом существования. Я была готова ради него на все, абсолютно на все. Я хотела с ним настоящую, крепкую семью, с уютным домом, смехом детей и теплом любви, согревающим даже в самые лютые морозы.
А какая семья без ребенка? Эта мысль, словно навязчивая мелодия, постоянно звучала в моей голове. И вот, наконец, моя мечта сбылась. Я забеременела. Специально. Я была уверена, что маленький человечек, появившийся на свет благодаря нашей любви, скрепит наши отношения, сделает их прочнее и надежнее. Гриша почувствует ответственность, позовет меня замуж, перестанет выпивать с друзьями и начнет думать о будущем.
Я помню тот день, когда сообщила ему радостную новость. Готовилась к этому долго, подбирала слова, представляла себе его счастливое лицо, его крепкие объятия. Я хотела, чтобы этот момент запомнился нам обоим на всю жизнь.
Он сидел на диване, увлеченно листая ленту новостей в телефоне. Я подошла к нему, села рядом и взяла его руку в свою.
— Гриш, у меня для тебя новость, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно и уверенно.
Он оторвался от телефона и посмотрел на меня с легким недоумением.
— Какая новость? — спросил он, не проявляя особого интереса.
Я глубоко вздохнула и выпалила:
— Я беременна.
В комнате повисла тишина. Сначала мне показалось, что он просто не расслышал меня. Но потом я увидела, как меняется его лицо. Легкое недоумение сменилось растерянностью, затем — тревогой, и, наконец, — каким-то непонятным отчаянием.
— Что? — прошептал он, словно боясь произнести это вслух.
— Я беременна, Гриша, — повторила я, стараясь не обращать внимания на его реакцию, — у нас будет ребенок.
Он отдернул свою руку от моей и встал с дивана.
— Ты… ты специально? — спросил он, глядя на меня с каким-то ужасом.
Я кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Ты сошла с ума? — закричал он, его голос сорвался на крик, — зачем ты это сделала? Мы еще слишком молоды, чтобы заводить детей! У меня нет ни работы, ни денег! Что мы будем делать?
Я расстроилась, конечно. Очень расстроилась. Я ожидала совсем другой реакции. Я мечтала о том, что он обнимет меня, расцелует, скажет, что счастлив. Но вместо этого я увидела перед собой испуганного, растерянного человека, который, кажется, не рад этому известию ни капельки.
— Не кричи, пожалуйста, — попросила я, стараясь сохранять спокойствие,— я думала, ты обрадуешься.
— Обрадуюсь? — усмехнулся он, — да я в ужасе! Ты понимаешь, что это значит? Это конец моей свободе! Конец моим друзьям, моим вечеринкам, моей беззаботной жизни!
Я молчала, сдерживая слезы. Я чувствовала, как внутри меня нарастает обида и разочарование.
— Гриша, я думала, ты любишь меня, — прошептала я, наконец, с трудом выдавливая из себя слова.
— Люблю, — ответил он, отворачиваясь от меня, — но это не значит, что я готов к такому повороту событий.
После этого разговора началась череда бессонных ночей, слез, обид и упреков. Гриша сначала настаивал на прерывании беременности, говорил, что мы не потянем ребенка, что это сломает нам жизнь. Он приводил какие-то нелепые доводы, пытался убедить меня в том, что это будет лучше для нас обоих.
— Послушай, я понимаю, тебе сейчас страшно, — говорила я ему, стараясь говорить спокойно и убедительно, — но это же наш ребенок! Как мы можем его убить?
— Это не ребенок, — возражал он, — это просто сгусток клеток.
— Нет, это уже человек, — отвечала я, — маленький, беззащитный человечек, который нуждается в нашей любви и заботе.
Я плакала, умоляла его передумать, пыталась достучаться до его сердца. Я говорила ему о том, как сильно люблю его, о том, как мечтаю о нашей семье, о нашем ребенке.
И, в конце концов, он сдался. Не знаю, что именно повлияло на его решение — мои слезы, мои уговоры, или, может быть, что-то другое. Но однажды он просто подошел ко мне, обнял и сказал:
— Хорошо, я согласен. Мы оставим ребенка.
Я заплакала от счастья. Я знала, что все будет хорошо. Я верила, что любовь способна преодолеть любые трудности.
Однако, несмотря на его согласие, жизнь наша не стала проще. Гриша продолжал выпивать с друзьями, пропадать ночами, не помогал мне по дому и вообще вел себя так, будто ничего не произошло. Он словно ждал, что я сама справлюсь со всеми проблемами, что мне будет легко и просто.
Беременность моя и правда протекала на удивление легко. Ни тошноты, ни изнуряющей слабости — ничего из тех ужасов, которыми пугают беременных женщин, я не ощущала. Казалось, что природа благоволит мне и моей будущей дочери. Да-да, у нас будет дочка! Мы с Гришей даже имя ей уже выбрали — София. Нежное, красивое имя.
Я потихоньку готовилась к ее появлению на свет: покупала крохотные ползунки, пеленки с милыми рисунками, выбирала игрушки в детскую кроватку. Все это казалось мне волшебством, каким-то невероятным чудом.
Но, к сожалению, в наш тихий, размеренный мир постепенно стали вползать тревожные нотки, омрачающие мое счастье. Мой Гриша… он неожиданно увлекся азартными играми. Раньше он, конечно, иногда играл в компьютерные игры, но это было что-то безобидное, способ расслабиться после работы. А теперь каждое воскресенье в нашей квартире стала собираться большая компания мужчин. Они рассаживались за большим столом в гостиной, доставали карты, фишки, деньги… и начинали играть. Вокруг стоял густой табачный дым, пахло дешевым пойлом и перегаром. Они громко разговаривали, спорили, ругались, азартно кричали, когда выигрывали, и злобно ворчали, когда проигрывали.
Мне было тяжело. Очень тяжело. Во-первых, я не любила шумные компании. Во-вторых, я чувствовала себя лишней в этом мужском царстве азарта и порока. В-третьих, я понимала, что эти игры не доведут ни до чего хорошего.
Но я молчала. Я боялась сказать Грише хоть слово против. Я видела, как он увлечен, как его глаза горят азартом, как он живет от воскресенья к воскресенью, предвкушая очередную игру. Я боялась, что, если я попытаюсь его остановить, он разозлится, обидится и отдалится от меня. А этого я боялась больше всего на свете.
Поэтому я молча выполняла его любую просьбу. Бегала в магазин за добавкой и закусками, убирала со стола грязную посуду, выносила мусор, старалась создать для них комфортную атмосферу, чтобы они могли спокойно играть. Я чувствовала себя прислугой, но ничего не могла с собой поделать. Я любила Гришу и хотела, чтобы он был счастлив. Даже если это счастье достигалось за мой счет.
Однажды, когда они играли особенно шумно, я не выдержала и подошла к Грише.
— Гриш, может быть, хватит? — тихо спросила я, стараясь не привлекать к себе внимания остальных игроков, — мне нехорошо.
Он отмахнулся от меня, не отрываясь от карт.
— Да ладно тебе, потерпи немного, — буркнул он, — скоро закончим.
— Но мне правда плохо, — повторила я, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
— Иди отдохни, — сказал он, раздраженно глядя на меня, — не мешай играть.
Я развернулась и пошла в спальню, сдерживая слезы. Я легла на кровать и закрыла глаза, пытаясь унять тошноту. В голове пульсировала одна и та же мысль: «Неужели ему все равно? Неужели он не видит, как мне тяжело? Неужели он больше любит эти карты, чем меня и нашу будущую дочь?»
Через некоторое время в спальню вошел Гриша.
— Чего это ты разлеглась? — спросил он, недовольно глядя на меня, — иди приготовь нам пожрать.
Я села на кровати и посмотрела на него полными слез глазами.
— Гриш, мне правда плохо, — сказала я, — я не могу.
— Не выдумывай, — отмахнулся он, — что с тобой может случиться? Ты же беременная, а не больная.
— Но…
— Никаких но, — перебил он меня, — иди и делай.
Я молча встала с кровати и пошла на кухню. Я чувствовала себя сломленной и униженной. Я понимала, что теряю Гришу, что он все больше отдаляется от меня, что его больше интересуют карты и деньги, чем я и наш будущий ребенок.
В тот вечер я долго плакала в подушку. Я боялась за свое будущее, за будущее своей дочери. Я не знала, что делать, как изменить ситуацию. Я чувствовала себя совершенно беспомощной.
Но в глубине души все еще теплилась надежда. Надежда на то, что Гриша одумается, что он поймет, как сильно любит меня, что он изменится ради нас. Я верила, что наша любовь способна преодолеть все трудности. Я просто должна быть сильной и терпеливой. Я должна верить. Ведь я жду ребенка. И я должна быть счастливой ради нее. Ради нашей Софии.
В то воскресенье атмосфера в квартире с самого начала была какой-то особенно напряженной. Я старалась не смотреть на Гришу, чувствовала, что он весь на нервах, дерганый и злой. Старалась не вмешиваться, просто тихо делала свое дело: приносила напитки, убирала пустые бутылки, старалась не шуметь.
К вечеру стало совсем тревожно — я слышала громкие крики, ругань, стук кулаком по столу. Поняла, что Гриша проигрался. В пух и прах.
Он ворвался в кухню, где я мыла посуду, словно ураган. Его лицо было красным от злости, глаза горели яростью.
— Это все ты виновата! — заорал он на меня, брызжа слюной, — если бы ты не ныла постоянно, я бы не нервничал и не проиграл!
Я опешила.
— Гриша, что ты такое говоришь? — прошептала я, стараясь не плакать, — я причем? Я ни в чем не виновата.
— Замолчи! — рявкнул он, — лучше сбегай в магазин за чем-нибудь покрепче! Быстро!
Я испугалась. Я никогда не видела его таким злым.
— Но Гриш… мне плохо, — попыталась я возразить, — я устала.
— Я сказал, в магазин! — его голос был полон ненависти, — живо!
Я не посмела спорить. Подхватив сумку, я быстро спустилась вниз и побежала в ближайший магазин. Купила все, что он сказал. Вернулась домой, дрожа как осиновый лист.
Отдав ему пакет с покупками, я тихо проскользнула в спальню. Усталость навалилась на меня с невероятной силой. Я чувствовала себя совершенно разбитой, опустошенной. Легла на кровать, закрыла глаза и попыталась уснуть, хотя бы ненадолго.
Я лежала в полудреме, когда в комнату ввалился… не Гриша. Это был незнакомый мужчина, пьяный в стельку, отвратительный. От него несло перегаром, сигаретами и чем-то еще, каким-то мерзким, животным запахом.
Он заплетающимся языком что-то пробормотал, потом повалился рядом со мной на кровать.
— Привет, красавица, — хрипло произнес он, противно ухмыляясь.
Я вскочила с кровати, испуганно глядя на него.
— Кто вы такой? — заикаясь, спросила я, — что вам нужно?
Он захохотал, противным, мерзким смехом.
— Гришка меня тебя проиграл, — заявил он, как будто это было само собой разумеющееся.
Я не сразу поняла, что он имел в виду. Сначала я подумала, что он шутит. Что это какая-то пьяная глупость. Но по его наглому, похотливому взгляду я поняла, что это не шутка. Это правда. Гриша проиграл меня в карты. Продал меня этому чудовищу.
У меня онемели ноги.
— Чего? — прошептала я, не веря своим ушам, — это не может быть правдой. Гриша не мог так поступить!
— Мог, еще как мог, — ухмыльнулся пьяница, — он мне должен был кучу денег. А платить-то нечем. Вот и расплатился тобой.
И тут он набросился на меня.
Я кричала, отбивалась, плакала, звала Гришу на помощь. Но никто не приходил. Он был где-то там, в гостиной, вместе со своими дружками-игроками, пил и смеялся. Ему было плевать на меня. Ему было плевать на то, что со мной происходит.
Я кричала до хрипоты, но никто не слышал. Я царапалась, кусалась, пыталась вырваться, но он был сильнее меня.
Когда я выползла из спальни, в моей квартире уже никого не было. Ни Гриши, ни этого… существа. Я побрела в ванную. Долго стояла под душем, терла себя мочалкой до красноты, до боли, пытаясь смыть с себя грязь, унижение, но ничего не помогало. Я рыдала. Рыдала от боли, от отчаяния, от безысходности. Рыдала за себя, за свою сломанную жизнь, за свою неродившуюся дочь, которую я не смогла защитить.
Я просила прощения у своей Софии. Шептала ей, что я плохая мать, что я не смогла уберечь ее от этого ужаса, что я не заслуживаю быть ее матерью.
Я пыталась найти оправдание Грише. Искала хоть какую-то причину, чтобы не возненавидеть его. Говорила себе, что он был пьян, что он не понимал, что делал, что он просто ошибся.
Даже тогда, после всего этого, я его любила. Любила безумно, до самозабвения. И не готова была от него отказаться. Я все еще надеялась, что это какой-то страшный сон, что все можно исправить, что мы сможем быть счастливы вместе.
Я жила в этом бреду три дня. Три дня ада, три дня тоски и отчаяния. Я не ела, не спала, не разговаривала ни с кем. Я просто сидела, как статуя, в пустой квартире и ждала его.
И он вернулся.
Я услышала, как открывается дверь, и сердце мое бешено заколотилось. Я бросилась в прихожую. Но он не смотрел на меня. Он даже не взглянул в мою сторону. Просто прошел в комнату и начал собирать свои вещи.
— Гриша? — тихо спросила я.
Он остановился и повернулся ко мне. Его лицо было каменным, в глазах — холод и отвращение.
— Я пришел за вещами, — сказал он ледяным тоном.
— Зачем? — прошептала я, чувствуя, как надежда начинает покидать меня.
— После такого я жить с тобой не могу и не хочу, — ответил он, — ты мне противна.
— Что ты такое говоришь? — закричала я, захлебываясь слезами, — Гриша, опомнись! Это же я! Жена твоя, мать твоей дочери!
— Ты не моя жена, — перебил он меня, — ты — …! Дешевая …! Мне противно даже смотреть на тебя.
Я не могла поверить своим ушам. Я не могла поверить, что это говорит мой Гриша, мой любимый, мой единственный. Я бросилась к нему, схватила его за руки.
— Гриша, не уходи! — умоляла я, ползая перед ним на коленях, — Прости меня! Только не бросай. Я ведь ради тебя… Я не хотела, у меня просто сил справиться с ним не хватило…
Он грубо оттолкнул меня, и я упала на пол.
— Не трогай меня! — закричал он, — ты мне противна! Я тебя никогда не любил, ты мне никогда не была нужна. Я тебя ненавижу.
После этих слов он развернулся и ушел, захлопнув за собой дверь.
Я осталась лежать на полу, в полном отчаянии. Я потеряла все. Я потеряла любовь, надежду, веру в себя. Я потеряла свою жизнь.
Дочка родилась в срок, с ее отцом контакта я не поддерживаю. По слухам, Гриша уехал. Искать его я не хочу — пусть будет счастлив. Может быть, когда-нибудь он поймет, что сильнее меня его никто любить не будет, и вернется. Мне помогают родители. Мама и папа души в Сонечке не чают, балуют ее. Как и меня когда-то…
