— Мам, смотри какой корабль я нарисовал! Папа говорит, что его судно даже больше! — Лев протянул мне свой новый рисунок, улыбаясь так широко, что были видны две дырочки от недавно выпавших молочных зубов.
Я взъерошила его непослушные волосы и прикрепила рисунок магнитом к холодильнику — центральное место в галерее достижений нашего маленького художника.
Утреннее солнце заливало кухню, создавая то особое настроение субботы, когда никуда не нужно спешить.
— В следующем месяце будем с папой строить настоящую модель фрегата! — Лев смотрел на меня глазами цвета морской волны. Глазами Андрея.
Муж стоял на веранде, проверяя список необходимых вещей для рейса. Высокий, широкоплечий, с лёгкой сединой на висках — за двенадцать лет брака я так и не научилась спокойно смотреть, как он собирает вещи перед отплытием. — Милая, ты не видела синий свитер? Тот, что мама подарила.
Андрей заглянул на кухню, и я невольно улыбнулась. Каждый раз перед долгим рейсом он брал именно этот свитер — «на удачу». Подарок Аллы Николаевны, который я нашла в сушилке и аккуратно сложила вчера вечером.
— В спальне, верхняя полка.
Телефон завибрировал. «Приедем через полчаса, булочки с капустой свежие везу. Целую, Алла».
Я вздохнула. Свекровь настояла на прощальном ужине перед отъездом Андрея, и как обычно, собиралась приехать со своей едой и комментариями. Хорошо, что в этот раз с ней будет Виктор Павлович — его спокойное присутствие всегда уравновешивало напор Аллы Николаевны. — Бабушка едет! — обрадовался Лев, заглядывая в телефон. — Она обещала показать папины фотографии из Индии!
Через сорок минут наша терраса наполнилась голосами. Виктор Павлович, добродушный и милый, с удовольствием рассказывал про новый гараж, который они пристроили к своему маленькому дому.
Алла Николаевна, элегантная даже в простом платье, расставляла свои контейнеры на столе, не забывая мягко покритиковать мой выбор скатерти.
— Хлопок сейчас совсем не держит форму, Ирочка, — она похлопала меня по руке. — Вот в наше время…
Я улыбнулась и помогла ей с салатником. За годы я научилась не воспринимать её замечания близко к сердцу. — Лёвушка, что за море ты нарисовал? — Алла наклонилась к внуку, рассматривая его альбом. — Разве папа не говорил, что в Японском море вода другого оттенка?
— Мам, — мягко прервал её Андрей, — это творческая интерпретация.
Мы поужинали на закате. Лев показывал дедушке свою коллекцию бумажных корабликов, Андрей рассказывал о предстоящем рейсе.
Виктор Павлович кивал, задавая технические вопросы, а я наблюдала за ними, пытаясь запомнить каждую деталь — жест, улыбку, морщинки у глаз. Эти воспоминания будут согревать нас с Левой долгие месяцы.
Перед уходом Алла отвела меня в сторону:
— Ирочка, дай мне ключ от дома. На всякий случай. Мало ли что…
Я почувствовала, как напряглись мышцы спины.
— Алла Николаевна, спасибо за заботу. Но у нас с Лёвой всё будет хорошо.
Её взгляд стал острым, но быстро смягчился.
— Конечно, конечно. Я просто хотела помочь. Звони в любое время.
На следующее утро я проснулась до рассвета. Андрей уже стоял у двери с чемоданом, тихо разговаривая с Львом, который, вопреки всем правилам, не спал в такую рань.
— Я привезу тебе камни с другого края земли, — шептал он сыну, застегивая его куртку. — И мы поедем на Байкал, обещаю.
Последние объятия были крепкими и короткими.
Мы провожали его втроём — я, Лев и серый утренний туман, окутавший наш сад.
Лев долго махал рукой вслед автомобилю, а потом подал мне свой прощальный подарок для отца — рисунок, где Андрей стоял в капитанской фуражке на мостике огромного судна.
— Он не успел забрать, — пробормотал Лев. — Теперь придётся ждать.
Я обняла сына, чувствуя, как в груди растёт странное, необъяснимое беспокойство. Словно прохладная тень набежала на солнце нашей размеренной жизни. — Пойдём, — сказала я, целуя его в макушку. — Папа обязательно вернётся. А пока… дома нас ждут книги, альбомы и долгое лето.
Мы вернулись в дом, наполненный запахом завтрака и тихим шелестом листвы за окном. На стене в комнате Льва висела карта мира, где малыш уже отметил красной линией путь отцовского судна.
Телевизор бормотал что-то о штормовом предупреждении в Японском море. Я машинально прибавила звук, замерев с чашкой в руках. На экране мелькнула карта с красными зонами — прямо по маршруту Андрея. — Мама, когда папа позвонит? — Лев заглянул в комнату, прижимая к груди альбом с новыми рисунками.
— Скоро, малыш. У них там сейчас шторм, связь плохая.
Прошла неделя без новостей. Я звонила в компанию каждое утро, но получала только дежурное «Ждите информации». На десятый день позвонил секретарь директора:
— Ирина Андреевна, вас просят приехать в офис компании.
Сердце провалилось куда-то вниз, к самому центру земли.
— Что-то случилось?
— Приезжайте, пожалуйста. И… лучше без сына.
Я оставила Льва с соседкой. Всю дорогу до офиса меня трясло. Попытки дозвониться до свёкра не увенчались успехом — Алла снова сбрасывала звонки.
В кабинете директора было трое мужчин в строгих костюмах. Один из них, седой и изможденный, положил передо мной документы. — Судно пропало с радаров три дня назад, — он говорил сухо, но глаза выдавали настоящие эмоции. — Поисковая операция продолжается, но… вы должны быть готовы к разным исходам.
Я смотрела на фотографию корабля и не могла произнести ни слова. Внутри всё сковало льдом.
— Вот документы на компенсацию семье. Заполните, когда будете готовы.
— Но они же ещё ищут? — мой голос звучал чужим, надломленным.
— Ищут, — директор опустил взгляд. — Но я обязан сказать… шансы минимальны.
За окном моросил мелкий дождь. Дома ждал сын с альбомом рисунков для папы. Лев не разговаривал три дня. Молча рисовал бесконечные корабли, один за другим.
Я находила их повсюду: под подушкой, в ванной, за холодильником. Корабли, уходящие в шторм. Папа, всегда на капитанском мостике, всегда с улыбкой. На всех рисунках — дождь и волны.
Мы с ним спали в обнимку, иногда просыпаясь от кошмаров. Я начала работать из дома — компания пошла навстречу. Мы справлялись. Медленно, со скрипом, но справлялись. Алла Николаевна позвонила через неделю.
— Приеду завтра, — сказала она вместо приветствия. — Как Лёвушка?
— Не разговаривает почти. Рисует много.
— Андрюша был таким же в детстве. Я знаю, как помочь.
Свекровь приехала с тремя чемоданами. Виктор Павлович еле выгрузил их из машины, виновато глядя на меня. — Ирочка, — Алла обняла меня сухо, формально. — Ты не носишь чёрное? Странно.
— Поиски продолжаются, Алла Николаевна.
— Да-да, конечно, — она прошла в дом, оглядываясь по-хозяйски. — Лёвушка! Бабушка приехала!
За чаем на кухне Алла говорила без остановки. О том, как сильно Андрей любил море. Как мечтал о сыне. Как переживал из-за моей «чрезмерной самостоятельности». — Он мне вечно жаловался, что ты его не слушаешь, — она покачала головой. — А ведь мужчину нужно слушаться.
Виктор Павлович кашлянул.
— Аллочка, не начинай.
— Я правду говорю! — она повысила голос. — Вот если бы она его уговорила остаться, он бы жив был!
— Никто не говорил, что он… — я начала задыхаться.
— А ты всё ещё надеешься? — Алла сузила глаза. — Такая спокойная! Не плачешь даже! Может, тебе и лучше так?
— Алла, хватит, — Виктор впервые повысил голос на жену. — Ирина, прости. Мы поедем. Алла не в себе.
— Никуда я не поеду! — она вцепилась в стол. — Лёвушке нужна настоящая мать! Та, которая умеет приглядывать за сыном!
Я вышла из кухни. Лев стоял в коридоре с новым рисунком — огромное судно, плывущее к маленькому домику на берегу. — Всё будет хорошо, мама, — прошептал он впервые за много дней. — Папа сильный. Он вернётся.
К вечеру Виктор увёз Аллу домой. Она сопротивлялась, говорила странные вещи — что видела Андрея во сне, что он велел ей «защитить сына от этой женщины».
Следующий визит случился через три дня. На этот раз Алла пришла одна.
— Мы должны жить вместе, — заявила она с порога. — Ради Левушки. И ради памяти Андрея.
— Нет, Алла Николаевна. Мы справляемся.
— Не справляетесь! — она почти кричала. — Лев даже не плачет! Ты его чувствовать отучила!
— Уходите, пожалуйста.
— Я вернусь, — её глаза блестели странным блеском. — Виктор согласен, что мальчику нужна бабушка.
— Виктор Павлович только вчера звонил узнать, как мы. И предлагал помощь с ремонтом.
Она побледнела.
— Врёшь! Все вы врёте! Андрей жив, я знаю! И ты его от меня прячешь!
Я закрыла дверь. Звонок Виктору Павловичу остался без ответа.
Вечером того же дня, вернувшись из магазина с Львом, я замерла на пороге собственного дома. Входная дверь была распахнута настежь, выбита.
Замок валялся на земле. Из окон второго этажа летели книги, одежда, рамки с фотографиями.
— Уходи! — кричала Алла, высунувшись из окна спальни. — Это дом моего сына! Ты тут больше никто! Только внука оставь — я его вырасту!
Руки Льва впились в мою куртку. Я обняла сына, дрожа от шока и ярости.
— Это наш дом, — прошептала я, вынимая телефон. — И никто нас отсюда не выгонит.
Соседка сказала, что Свекровь наняла каких-то странных ребят, они выбили дверь и пустили её. Нам было страшно заходить домой.
Всё произошло так быстро, что я почти не помню деталей. В какой-то момент приехала полиция.
Соседи собрались внизу, качая головами. Алла Николаевна выкидывала из окна всё, что попадалось под руку — детские игрушки, книги, даже лампу из спальни.
— Она сошла с ума, — шептали за моей спиной. — Бедная женщина, потеряла сына…
— Мама, — Лев дёрнул меня за рукав, — бабушка разрезала мой рисунок. Тот, с папой.
Что-то надломилось внутри меня. Рисунок — последнее, что Лев нарисовал для отца перед отплытием. Всё, что у нас осталось. — Алла Николаевна! — я подошла ближе, чувствуя странное спокойствие. — Это мой дом и дом Льва. Вы не имеете права здесь находиться. Выходите немедленно.
— Ты его украла! — она высунулась из окна, всклокоченная, с горящими глазами. — Моего Андрюшу! Моего внука! Ты всех украла!
Двое полицейских переглянулись. Старший, с седой щетиной, склонился ко мне:
— Родственники есть у неё?
— Муж, Виктор Павлович. Я звонила, но он не отвечает.
В этот момент к дому подъехал потрёпанный «Фольксваген» свёкра. Он выскочил из машины, бледный до синевы. — Алла! — закричал он, увидев жену в окне. — Немедленно спускайся!
— Витя, они хотят отнять мальчика! — голос Аллы стал пронзительным. — Я видела Андрюшу во сне! Он сказал защищать Лёву!
Виктор Павлович поднялся на крыльцо, тяжело дыша. По его лицу текли слёзы. — Ира, прости… я не уследил. Она перестала спать неделю назад. Говорит с кем-то по ночам, называет себя «настоящей матерью» Левушки.
— Почему вы не отвечали на звонки?
— Она выбросила мой телефон. Сказала, что я «заодно» с тобой, — он выпрямился. — Я позвонил врачу, он едет.
Психиатр. Она нуждается в помощи, Ира.
Полицейский кивнул:
— Попробуйте поговорить с ней, пока скорая едет.
Виктор Павлович медленно поднялся по лестнице. Через несколько минут мы услышали крик, звук разбитого стекла. Полицейские бросились наверх. — Лев, — я обняла сына крепче, — закрой глаза, хорошо?
— Она больна, мама? — спросил он, уткнувшись мне в плечо. — Как герой из той книжки про человека с раздвоенным сознанием?
— Да, малыш. Горе бывает очень тяжёлым.
Сквозь открытую дверь я видела, как двое санитаров и Виктор Павлович бережно выводят Аллу Николаевну.
Она больше не кричала — только смотрела перед собой стеклянными глазами. Увидев нас с Львом, она дёрнулась.
— Вы разлучницы, — прошептала она, глядя сквозь меня. — Все вы. Забираете наших мальчиков.
Виктор подошёл ко мне, держа в руках порванную фотографию нашей свадьбы. — Я оформляю временное лечение в психоневрологическом центре. Горе… оно разное бывает, Ира.
— Я знаю.
— Позволь мне всё исправить? — он смотрел на разгромленный дом. — Двери, замки, порядок. Я помогу.
Я кивнула. Лев вышел из-за моей спины.
— Дедушка, а бабушка поправится?
Виктор Павлович присел на корточки перед внуком:
— Обязательно, капитан. Только это долго. Как плавание через шторм.
Когда все разъехались, мы с Львом стояли посреди разгромленной гостиной. Осколки нашей жизни валялись на полу — книги, фотографии, сломанные игрушки. — Знаешь, — сказал вдруг Лев, подбирая порванный рисунок отца, — я могу нарисовать новый. Ещё лучше.
Что-то сломалось внутри меня — плотина, державшая все эти недели. Я села прямо на пол и заплакала, не стесняясь сына. Впервые позволила себе быть слабой при нём.
— Всё в порядке, мама, — Лев обнял меня своими тонкими руками. — Я с тобой.
Мы проревели полчаса, прижавшись друг к другу. А потом начали убирать. Медленно, по кусочкам собирая то, что ещё можно было спасти.
Следующие недели Виктор Павлович приезжал каждый день.
Помогал с ремонтом, установил новую сигнализацию, заменил двери. Он больше не был «свёкром» — стал просто дедом, человеком, сохранившим достоинство в трудный час.
Однажды он привёз результаты обследования Аллы Николаевны.
— Острая реакция на стресс с психотическими элементами, — сказал он, выписывая чек на лечение. — Врачи говорят, восстановится. Когда примет потерю.
— А вы? — спросила я. — Как вы справляетесь?
Он посмотрел в окно, на играющего во дворе Льва.
— День за днём, Ира. Просто день за днём.
Прошло полгода. Наш дом снова наполнился уютом, хотя и другим — без звонкого смеха Андрея.
Алла Николаевна медленно восстанавливалась, началась терапия. Виктор Павлович приводил её на короткие встречи со Львом — тихие, осторожные.
В тот вечер я сидела на кухне, проверяя рабочие документы. Лев рисовал что-то за столом, высунув кончик языка от усердия. — Мам, смотри, — он протянул мне лист.
На рисунке был наш дом — яркий, жёлтый. Возле него стояли мы со Львом, держась за руки. А на горизонте виднелся крошечный кораблик, плывущий к берегу.
— Красиво, — я улыбнулась сквозь подступающие слёзы. — Очень красиво, сынок.
Лев забрал рисунок и повесил его на холодильник.
— Знаешь, мама, — сказал он, глядя на свою работу, — папа может и не вернуться. Но мы всё равно будем счастливыми, правда?
Я обняла сына, чувствуя, как сердце наполняется чем-то новым — не счастьем, ещё нет, но спокойной уверенностью. У меня не было мужа, но был сын, был дом и была сила жить дальше.
— Правда, капитан, — прошептала я. — Мы обязательно будем счастливыми.
