В аптеке пахло лекарствами и антисептиком. Оля переминалась с ноги на ногу — колено после операции всё ещё ныло. В руке она мяла рецепт, исписанный неразборчивым почерком хирурга. Очередь двигалась медленно, и каждая минута ожидания отзывалась тупой болью.
Телефон завибрировал именно тогда, когда она почти добралась до окошка. На экране высветилось «Мама». Оля на секунду прикрыла глаза — она знала, что будет дальше.
— Оля, ты что, хочешь, чтобы я без лекарств осталась?! — голос матери, пронзительный и требовательный, резанул по ушам. — Переводи деньги немедленно, у меня давление!
Пожилая женщина впереди обернулась, с любопытством разглядывая Олю. Та машинально одёрнула рукав свитера, пытаясь стать меньше, незаметнее.
— Мам, я в аптеке, мне самой нужны лекарства после… — После чего? После твоей блажи с операцией? А обо мне ты подумала? Оля посмотрела на сумму в списке необходимых препаратов. Зарплата, поступившая утром, таяла на глазах ещё до первой покупки.
Выйдя из аптеки с наполовину купленными лекарствами, Оля тяжело опустилась на скамейку у подъезда. Колено пульсировало, а в голове крутились привычные мысли о долге и вине. Она достала телефон, открыла приложение банка и механически нажала «перевести».
В свои двадцать девять она жила как будто две жизни. В первой – успешный UX-дизайнер, ведущий проекты для московского агентства, со стабильным доходом и перспективами. Во второй – вечно виноватая дочь, чья зарплата утекала в Томск, к вечно нуждающимся родителям.
Её съёмная квартира в Красноярске напоминала рабочий кабинет: минимум мебели, максимум техники. Два монитора, графический планшет, удобное кресло. Только кактус на подоконнике намекал, что здесь кто-то живёт, а не просто работает.
– Олечка, – голос матери в трубке стал елейным после перевода, – ты же понимаешь, нам с отцом совсем тяжело. Пенсии копеечные, а он работу найти не может… Оля поморщилась. Отец «искал» работу уже пятый год, отвергая все варианты: «Сторожем? С моим-то образованием? » или «Да кому я нужен в таком возрасте!»
Прошлым летом она задержала перевод на три дня. Мать немедленно слегла с «сердечным приступом», засыпав дочь сообщениями: «Вот до чего ты нас довела!»
Тогда Оля перевела не только обещанную сумму, но и добавила сверху. На всякий случай. От греха подальше. От чувства вины, которое преследовало её, как тень.
Оля сидела на кухне, разложив перед собой медицинские счета. Реабилитация после операции оказалась дороже, чем она рассчитывала: массаж, физиотерапия, специальные упражнения с инструктором. На холодильнике висел календарь с отмеченными днями процедур, и каждая пометка означала новые расходы.
Телефон зазвонил, когда она пыталась составить график платежей. Миша, готовивший ужин, обернулся от плиты, где шкворчала яичница.
— Мама, я правда не могу сейчас перевести, — Олин голос дрожал. — У меня реабилитация, все деньги уходят на… — Конечно! — мать перебила её на полуслове. — Тебе твоя нога важнее матери! Пусть мать с дох нет — зато дочь побегает! Оля застыла с телефоном в руке. Эти слова, столько раз слышанные раньше, вдруг ударили по-новому, словно пощёчина.
Миша выключил плиту и присел рядом. Его лицо было непривычно серьёзным.
— Оль, ты правда думаешь, что они тебя любят? — он осторожно забрал у неё телефон. — Это любовь, по-твоему? Это не забота. Это шантаж.
Она посмотрела на него растерянно, будто впервые услышав очевидное.
Слова Миши не выходили у Оли из головы всю неделю. Она автоматически листала рабочие макеты на мониторе, когда пришло сообщение от матери. Короткое видео: участок с покосившимся домиком, заросший сад.
«Доченька, мы взяли кредит под квартиру! Купили дачу, представляешь? Летом будем отдыхать, свежий воздух, огородик. Тебя тоже звать будем!»
Оля похолодела. Следом пришло ещё одно сообщение с суммой ежемесячного платежа.
— Это же для всех! — убеждала мать по телефону. — Ты тоже сможешь приезжать, отдыхать. Всего-то тридцать тысяч в месяц! — Мама, я не буду платить за вашу дачу. Мы с Мишей посоветовались… — собственный голос показался Оле чужим. Телефон взорвался сообщениями. Теперь они писали Мише:
«Ты кто такой вообще? Настраиваешь дочь против родителей?»
«Она нас бросила! Родную мать! Обязана помогать!»
Вечером пришло голосовое. Дрожащий, срывающийся на крик голос матери:
«Мы тебя растили, кормили, жертвовали всем! А ты бросаешь нас на произвол судьбы! Про клятие родительское — страш ная вещь!»
Оля сидела в темноте, глядя на мерцающий экран. Миша молча обнял её за плечи.
— Знаешь, — тихо сказала она, — раньше от таких слов я бы сразу побежала переводить деньги. А сейчас… сейчас просто больно и противно.
Утро было наполнено решимостью. Оля открыла ноутбук и набрала: «обязанности детей перед родителями закон». Час чтения, потом звонок юристу. Голос в трубке был спокойным и уверенным:
— Нет, вы не отвечаете за их кредиты. Дети обязаны содержать нетрудоспособных родителей, но это определяется судом, а не их требованиями. — А если они говорят, что я им должна за воспитание? — Воспитание детей — обязанность родителей по закону, не услуга, за которую можно требовать компенсацию. Вечером Оля открыла банковское приложение и отменила все автоплатежи. Заблокировала оба номера — матери и отца. Руки дрожали, но голова была ясной.
На кухонном столе лежал лист бумаги с письмом:
«Я вас не бросаю. Я не обязана быть вашим кошельком. Я не перестаю быть дочерью — но я не ваша собственность».
Миша вошёл с двумя чашками чая:
— Отправила?
— Да. И заказала билеты в Самару. Ты правда готов ехать со мной?
Он улыбнулся:
— Ты не представляешь, как я рад, что ты наконец выбрала себя.
Через неделю они стояли в пустой квартире с видом на Волгу. Старые вещи остались в прошлом, как и старые привычки. В телефоне уже был номер нового офиса и дата собеседования.
Самарская весна оказалась теплее сибирской. Оля пила кофе на балконе, разглядывая проплывающие по Волге баржи. За полгода их квартира преобразилась: светлые стены, новая мебель, рабочий уголок с видом на реку. На стене висела первая совместная фотография — они с Мишей на набережной, счастливые, свободные.
Телефон звякнул сообщением от двоюродной сестры Кати:
«Ты в курсе, что родители сдали квартиру в Томске? Сами на дачу переехали жить. Говорят, денег не хватает».
Оля перечитала сообщение дважды. Раньше такая новость заставила бы её паниковать, винить себя, звонить с извинениями. Сейчас она чувствовала лишь лёгкое удивление.
— Всё в порядке? — спросил Миша, заметив её задумчивое лицо. — Да, — она показала сообщение. — Родители сдали квартиру и живут на даче. — И что ты об этом думаешь? Оля пожала плечами и набрала ответ:
«Пусть делают, что хотят. Это их выбор. А у меня — своя жизнь».
Отправив сообщение, она впервые почувствовала, что эти слова — не просто фраза. Это была правда.
Свадьбу решили сделать на берегу Волги — небольшой шатер, десяток гостей, никакой помпезности. Белое платье Оли развевалось на легком речном ветру, когда она шла к импровизированному алтарю, где ждал Миша. Его глаза светились гордостью, будто он выиграл главный приз в жизни.
Катя приехала из Томска с мужем. Рядом сидели новые самарские друзья — коллеги из IT-компании, соседи из дома на набережной, психолог Ирина, помогавшая Оле справиться с прошлым. Все, кто поддерживал, а не разрушал.
Солнце уже склонялось к закату, когда Миша поднял бокал с шампанским:
— За мою жену, которая научила меня, что истинная любовь — это свобода, а не зависимость.
Гости аплодировали, а когда все разбрелись по шатру, Миша тихо спросил:
— Не жалеешь?
Оля посмотрела на золотое кольцо на пальце, на друзей, смеющихся за столом, на свою новую жизнь, построенную с чистого листа.
— Жалею, что не сделала этого раньше, — она улыбнулась. — А о свободе — нет. Ни секунды.
