Мария вошла в квартиру и, не снимая пальто, остановилась в прихожей. На кухне кто-то громко смеялся — из тех звонких, надсадных мужских смешков, которыми обычно сопровождаются пустые разговоры о великих планах и бизнесе века. Слишком бодро для вторника и слишком фальшиво для правды. Значит, Алексей. Ну конечно.
— А вот и наша королева! — радостно выкрикнул Иван, поднимаясь из-за стола с видом человека, который только что подписал контракт на миллиард.
Мария молча посмотрела на него. Не потому что не знала, что сказать, а потому что знала слишком много. Алексей, в свитере, на котором держались сразу и пыль, и аромат его дешёвого парфюма, вальяжно сидел на её табурете — том самом, что она покупала в «Икее» ещё до знакомства с Иваном. Это был принцип: всё своё — не в залог и не на сдачу.
— Привет, Машенька! — Алексей ухмыльнулся, отпивая чай из её любимой кружки с трещиной у ручки. — А мы тут с братом твоим обсуждаем бизнес. Очень интересное дело.
Мария кивнула и сняла пальто. Помолчала. Потом пошла в комнату, скинула сапоги, вернулась, как ни в чём не бывало, и присела напротив. Алексей радостно кивнул, будто вот сейчас начнётся великая сделка. Иван, казалось, нервничал. Он даже надкусил печенье, которое не ел уже месяца два — с тех пор как диетолог сказал, что сахар ему противопоказан.
— Маш, слушай, — начал он осторожно, понизив голос, как будто в доме были прослушки. — У Лёхи идея… мощная. Он уже почти договорился с инвесторами, нужна только залоговая база…
Мария подняла бровь. Она уже знала, что будет дальше. Чай был поставлен, пыль с полок стёрта, мама в разговоре ещё не участвовала — значит, пока только пробный прогон. Репетиция «Как уговорить Машу не нервничать, когда она поймёт, что хотят от неё квартиру».
— Ну, ты не волнуйся, — продолжил Алексей, виляя глазами. — Всё надёжно. Бизнес прозрачный — автомойки. Тема работает! Вода, мыло и улыбка — всё, что нужно народу. А у тебя — шикарная квартира. Центр. Переписано до брака, понятно, но мы ж не чужие…
Мария встала. Очень спокойно. Настолько спокойно, что даже табурет не заскрипел. Она подошла к окну, посмотрела на улицу, на чужих людей, бегущих по делам, на машины, стоящие в пробке, и медленно повернулась:
— Вы хотите заложить мою квартиру? — спросила она, не глядя на них, а будто вглубь себя.
Иван потупился, будто его застукали за чем-то не просто глупым, а унизительным.
— Маша, ну послушай, — вмешался Алексей. — Это же не насовсем. Года на два. Три, максимум. Потом я всё погашу, и ты вообще не заметишь. Даже наоборот — ты вложишься в будущее. В семью!
— В какую? — холодно уточнила Мария. — В свою или в вашу?
Повисло молчание. Пауза такая, что даже холодильник замолк. Алексей кашлянул. Иван снова попытался что-то сказать, но Мария уже повернулась к нему вполоборота и заговорила медленно, как объясняют ребёнку, почему нельзя совать пальцы в розетку:
— Эта квартира — моя. Куплена за мои деньги. До тебя. До всех ваших «бизнесов». Сначала у тебя была идея с кофе на колёсах, потом — спортбар в подвале, потом вы открывали квест-комнату, где даже туалет не работал. Ты сам сказал: «С Лёхой нельзя. Он — минус». Помнишь?
— Да помню я! — вспылил Иван. — Но это другое! Тут всё надёжно. Он нашёл инвестора, нужен только залог! Маш, ну ты же не жадная?
Мария засмеялась. Не громко. Сухо. И будто сама себе — как шутке, которую давно придумала, но всё никак не решалась озвучить.
— Нет, Вань. Я не жадная. Я взрослая. И знаешь, я никогда не думала, что ты, взрослый мужик, приведёшь в мой дом своего братца с очередным бизнесом, и первым делом попытаетесь взять у меня… не совет, не поддержку, не веру… А имущество.
— Ну не начинай, — зашипел Алексей, — никто у тебя ничего не отбирает. Просто оформим залог. Бумажка. Подпись. Всё чисто.
Мария посмотрела на него и кивнула. Медленно. Как бы соглашаясь. Потом отошла в сторону и сняла со стены ключи.
— В общем так, мальчики, — сказала она. — Я сейчас поеду к Татьяне Павловне. Она юрист. И как раз занимается вопросами залога. Просто хочу посоветоваться. Если после её консультации ты, Лёша, всё ещё будешь готов «чисто» взять мою квартиру под свой чистейший бизнес — тогда вернёмся к разговору.
— Да на здоровье, — буркнул Алексей. — Мы ж ничего такого. Просто идея.
— Отлично, — сказала Мария и, уже выходя из квартиры, добавила, не оборачиваясь: — А за мою кружку тебе, Лёш, отдельный счёт. Там, где я её купила, бизнес тоже накрылся. Но у них, в отличие от вас, хоть чашки остались.
Дверь захлопнулась.
Остались два брата — один с поникшими плечами, второй с обиженным лицом, как у ребёнка, которому не дали покататься на чужом велосипеде. На кухне закапал кран. Где-то в подъезде лаяла собака.
А Мария ехала в метро и думала не про юриста. Она знала, что не отдаст квартиру. Ни под что. Но ей нужно было время. Чтобы понять, как именно она будет из этого выкручиваться.
Потому что когда муж с братом против тебя — это одно. А когда к ним подключается мама — это совсем другая история.
— А вот и наша Маша пришла! — воскликнула Ольга Петровна, распахнув дверь с таким лицом, будто впустила невестку в мавзолей, а не в двухкомнатную квартиру с коврами на стенах.
Мария прошла внутрь, сняла ботинки и огляделась. Всё как всегда: тот же запах лука, перемешанный с хвоей и старым лаком для волос. На стене висели фотографии, где Иван с братом в пионерских галстуках, а сама Ольга Петровна — моложе лет на тридцать, в белой блузке и с неизменной полуулыбкой женщины, которая точно знает, как жить правильно.
— Проходи, садись, — сказала она и добавила с укором: — У нас чай уже остывает. Пока ты там по своим юристам бегала…
— Зато теперь я точно знаю, что квартиру я никому не отдам, — спокойно ответила Мария, снимая пальто. — Даже ради очень «надёжных» автомоек.
В кухне воцарилась короткая пауза. Та самая, которую даже чай не осмеливается перебить.
— Маша, ну зачем ты так сразу в штыки? — Ольга Петровна поставила перед ней чашку, в которую уже насыпала сахар. Мария не пила чай с сахаром лет десять, но кто же тут спрашивает? — Лёшенька старается. Ваня поддерживает. А ты… Всё своё, всё отдельно.
— А вы мне предлагаете что? Отдать квартиру, чтобы через год Алексей пришёл ко мне с виноватыми глазами и предложил пожить у нас в комнате?
— Маша! — ахнула свекровь. — Ну ты что за ерунду несёшь? Мы ж семья!
— Вот именно. Семья. И семья не приходит к тебе домой, чтобы под кофе и печенье выпросить твою собственность, — Мария подняла бровь и продолжила, — Я ещё могла бы понять, если бы речь шла о помощи Ване. Или… если бы ты заболела. Но когда это начинается с Лёши и заканчивается бизнес-планом, напечатанным на обороте рекламного буклета из автомойки… извините.
Ольга Петровна тяжело вздохнула и села напротив, заложив руки на груди.
— Маша, я тебе так скажу. Ты… ты всё никак не встроишься в нашу семью. Всё у тебя своё. Свои деньги, свои решения, своя квартира, своя логика. А у нас — всё по-другому. Мы вместе всё решаем. Взваливаем на себя. И справляемся. Понимаешь?
— Очень хорошо понимаю, — кивнула Мария. — Только почему-то «вместе» у вас начинается с моей квартиры. А заканчивается — когда дела проваливаются. И тогда каждый — по своим норам. Где ты была, когда мы с Ваней еле вытянули ипотеку за его первую затею с бургерами? Где была, когда он брал в долг у моих родителей?
— Маша! — свекровь покраснела. — Не смей приплетать родителей! У нас с ними давно всё обговорено. Они взрослые люди. Они… они поняли, что ты за Ваню замужем. А ты вот — нет.
Мария откинулась на спинку стула. В этой квартире всё было неправильно. Даже сахар — не тот.
— Знаете что, Ольга Петровна, — сказала она, и голос стал неожиданно твёрдым. — Вы думаете, что я не встраиваюсь? Хорошо. Допустим. А может, я просто не хочу быть встроенной мебелью. Такой, которую переставляют по нужде — сегодня сюда, завтра туда, а потом выносят в подъезд.
— Маша, ты грубишь.
— А вы манипулируете.
Обе замолчали. На плите тихо булькало варенье — как будто варилось ещё со времён перестройки.
— Послушай, — тихо сказала Ольга Петровна. — Мы с Ваней тебя любим. Но иногда ты ведёшь себя… ну, как будто не с нами. Как будто чужая. Чужая в семье — это тяжело.
— А вы думаете, мне легко? — Мария повернулась к ней. — У вас тут всё по понятиям. Главное — «вместе». Но только до тех пор, пока кто-то не скажет «нет». А как скажешь — ты враг.
— Никто тебя врагом не считает.
— Тогда почему я должна рисковать своим единственным жильём ради ваших «братских» затей?
— Потому что Ваня — твой муж. Потому что Лёша — его брат. Потому что… потому что мы семья, Маша! — почти прокричала Ольга Петровна.
— Нет, — резко ответила Мария. — Семья — это когда ты знаешь: тебя не предадут. А не когда к тебе приходят с расчётами. И с «встроиться» — как вы говорите.
И тут в кухню вошёл Иван. С порога — напряжённый, с мешками под глазами и какой-то заторможенной походкой. Видно было: разговоры не остались только на кухне.
— Маш, можно тебя? — спросил он, даже не глядя на мать.
Мария поднялась. Встала медленно, без лишней эмоции, будто знала, что сейчас будет спектакль с непредсказуемым финалом.
Они отошли в коридор. Иван закрыл за ними дверь и долго молчал.
— Ну? — спросила Мария. — Что, новая версия предложения?
— Я всё обдумал, — сказал он хрипло. — Ты права. Я… не имел права. Мы с Лёшей просто… Я повёлся. Он наобещал, нарисовал. Я… Как дурак.
Мария смотрела прямо, без смягчения. В её взгляде было и сочувствие, и усталость.
— Знаешь, Вань, я бы всё поняла. Даже риск. Даже идею. Но когда ты сидел там, в кухне, и ни разу не сказал «стоп, давайте не будем на неё давить» — я всё поняла без слов.
— Я боялся сцены.
— А я — предательства. Видишь, у нас с тобой разные страхи.
Он опустил голову. На секунду — и этой секунды хватило, чтобы Мария поняла: он не злой. Не подлец. Просто — слабый. Увы, и таких полно. Но жить с ними тяжело.
— Я поговорю с Лёшей, — пробормотал он. — Он всё понял. Откажется.
— Не надо. Уже неважно.
— Как это — неважно?
— Важно, чтобы ты понял, Вань. Что есть вещи, за которые не торгуются. Любовь, уважение. И — собственность.
Она пошла к двери. Он схватил её за руку.
— Маша, не уходи.
— Я пока не ухожу. Но и не остаюсь. Мне надо подумать. А тебе — решить. С кем ты: с братом, с мамой или с женой.
Она вышла. Оставив после себя тихо захлопнувшуюся дверь и совсем другой воздух в квартире.
А за стенкой Ольга Петровна вытирала глаза. И не знала, почему.
От обиды или от того, что впервые за много лет, в их «встроенной» семье, кто-то произнёс слова, которые она боялась услышать.
Мария не выходила на связь два дня.
Телефон лежал в ящике письменного стола, как будто больше не существовало мира, где кто-то может позволить себе решить, на что она должна пойти «ради семьи». За окном мокро, серо, люди спешат, шаркают, ругаются, а у неё в голове было какое-то странное молчание, как будто всё замерло. Только не внутри. Внутри бурлило.
На третий день в дверь позвонили. Сначала вежливо. Потом раздражённо. Потом почти в отчаянии.
Мария открыла. На пороге стоял Иван. Не бритый, измятый, с грязным воротником и тем самым взглядом — не побитого, а побеждённого.
— Маша… — начал он, запинаясь, будто репетировал текст, но всё забыл. — Я поговорил с Лёшей. Он… в общем, у него теперь другой план. Без твоей квартиры.
Мария молча смотрела.
— Я ему сказал, что не дам. Что мы с тобой всё решили. Что квартира — твоя, точка. Он… обозлился, конечно. Сказал, что я предал его. Что я под каблуком.
— Он не так уж и ошибся, — вздохнула Мария. — Только это не про каблук. Это про то, что ты наконец вспомнил, кто тебе ближе.
Иван зашёл, не разуваясь. Он никогда раньше этого не делал, и сейчас это выглядело почти как жест капитуляции.
— Я… — он тяжело сел на табурет у двери. — Я, наверное, всё испортил.
— Ты не испортил. Ты просто позволил всем вокруг вертеть собой, как рулеткой в дешёвом казино, — Мария присела напротив. — Но если ты сам не знаешь, чего хочешь — за тебя решат. И за квартиру, и за семью, и за жизнь.
Он молчал. Только пальцами крутил замок от куртки.
— Я думал, ты поддержишь, — сказал вдруг. — Думал, ты скажешь: «Да, рискнём, ведь это для семьи».
— А ты думал, что семья — это когда можно прийти к женщине и сказать: «Отдай то, что ты заработала сама, чтобы я попробовал ещё раз»?
Он поднял голову.
— Нет. Я думал, семья — это когда ты доверяешь. Веришь, что у тебя получится. И тебе дают шанс.
— А может, семья — это когда тебя не ставят перед фактом? Когда с тобой советуются, а не сообщают. Когда уважают твой труд. И твоё право на слово «нет».
Он резко встал.
— Ты просто не хочешь, чтобы я стал кем-то!
— Кем? — Мария вскочила тоже. — Кем, Ваня? Третьим банкротом в роду? Или новым Лёшей? Только с моей квартирой в залоге?
Он покраснел. В груди его всё ходило ходуном — то ли от злости, то ли от боли.
— Ты всегда считала себя умнее, — процедил он. — Всегда.
— Нет, — резко перебила Мария. — Я просто считала, что человек, который любит — не может смотреть, как его жена дрожит, когда её имущество делят без неё.
Он замолчал. Потом подошёл. Усталый. Разбитый. Совсем не тот, с кем она когда-то ночами спорила о будущем и выбирала цвет мебели.
— Маш, я не знал, как правильно. Я правда думал, что это шанс. И что ты поймёшь…
— А ты подумал, что я могла бы понять, если бы ты пришёл один? Без Лёши. Без этих взглядов мамы. Без «ну ты же не против»? Просто сказал: «Маш, я хочу. Я боюсь. Но я хочу. Помоги мне поверить».
Он посмотрел на неё, и в глазах у него мелькнуло то, что она почти забыла: страх быть никем.
— Прости, — сказал он. — Я… поздно понял.
Мария подошла и села рядом. Очень тихо.
— Я всё понимаю, Ваня. Но ты взрослый. У тебя должна быть спина. Чтобы не мама, не брат, не я — никто не мог на неё взобраться и покататься.
Он кивнул.
— Я уезжаю. На время. Сниму что-нибудь. Надо подумать. Всё обнулить. Если ты…
— Я не прошу, — перебила она. — Уезжай. Подумай. Я тоже подумаю.
Он встал. Глянул на неё. И впервые — без претензий, без обиды. Просто как человек, у которого впервые за много лет появилась привычка слышать.
— Я куплю нам квартиру. Свою. Сам. И ты будешь знать, что это — не в залог и не в долг.
Она улыбнулась.
— Начни с того, чтобы купить себе уважение. У самого себя.
Он ушёл. Мария закрыла дверь. Медленно. Осторожно. Как будто за ней был не мужчина, а что-то большее — прошедшая глава, взрослая, тяжёлая, но честная.
И впервые за всё это время она почувствовала не одиночество, а свободу. Свободу быть собой. Без встроенности. Без маминых речей. Без Лёшиных схем.
На кухне закипел чайник. Настоящий. Не метафора. И Мария, усевшись за стол, вдруг рассмеялась.
Не потому что было смешно. А потому что — стало легче.
