Юлия Владимировна трясла перед лицом Екатерины потрёпанную тетрадь в фиолетовой обложке, как будто это было какое-то священное писание или древний манускрипт, содержащий неопровержимые истины. Её глаза лихорадочно блестели, а морщинистые руки с выступающими венами судорожно сжимали свою «драгоценность».
— Вот! Всё здесь! Каждая твоя измена, каждый твой шаг в сторону от моего сына! — её голос дребезжал от возбуждения, поднимаясь до неприятных высоких нот. — Двадцать первое мая, встреча у фонтана в центральном парке! Восемнадцатое июня, ресторан «Пальмира»! Двадцать седьмое июля, кафе на набережной! Даты, имена, телефоны — всё записано! Каждая твоя улыбка чужому мужику!
Екатерина глубоко вздохнула, пытаясь сохранить остатки самообладания. Очередной приступ параноидальной ревности свекрови, которую она, по настоятельной просьбе мужа, приехала навестить и помочь с уборкой в квартире. Каждый раз одно и то же — стоило только переступить порог этого дома, как начинались допросы, обвинения и демонстрация «доказательств».
— Юлия Владимировна, — процедила она сквозь зубы, ощущая, как тонкая нить терпения вот-вот оборвётся, — отдайте мне эту тетрадь. Немедленно.
— Ещё чего! — свекровь прижала тетрадь к впалой груди, как мать прижимает к себе испуганного ребёнка. Её подбородок воинственно выдвинулся вперёд. — Не дождёшься! Я уже Вове всё рассказала, до последней точки! Он знает, какую змею пригрел на груди! Какое двуличное существо живёт в его доме!
Екатерина, не выдержав, рванулась вперёд, намереваясь выхватить злосчастную тетрадь, но пожилая женщина с неожиданной для её возраста ловкостью отпрыгнула в сторону и бросилась в свою комнату. Хлопнула дверь, а следом послышался щелчок дверного замка.
— Прячьте, прячьте свои больные фантазии! — крикнула Екатерина в закрытую дверь, испытывая, как горячая волна ярости поднимается к горлу. — У вас не воображение, а помойная яма! Всё придумываете, выдумываете из ничего! Вы больны, Юлия Владимировна, вам нужен психиатр, а не сиделка!
В ответ из-за двери донеслось злорадное хихиканье, а потом приглушённый голос: «Правда глаза колет? Пусть Володенька знает, с кем живёт под одной крышей! Я мать, я всё чувствую, я вижу тебя насквозь, потаскушка!»
Четыре года брака, четыре года подобных сцен, и ни разу — ни единого раза! — муж не встал на её сторону. Всегда находил оправдания для матери: «Она одинокая», «Она волнуется за меня», «У неё никого кроме нас нет», «Нужно просто её понять».
Екатерина машинально швырнула тряпку в ведро с водой. Грязная, мыльная жидкость выплеснулась на только что вымытый пол, растекаясь серыми разводами по линолеуму. «К чёрту,» — подумала она с внезапной решимостью, — «не обязана я терпеть это унижение. Не рабыня, не крепостная, не нанималась выслушивать оскорбления. Хватит.»
Движения её стали резкими, чёткими. Она методично собрала моющие средства, сунула их в пластиковый пакет и направилась к выходу. Под ногами чавкала вода, но Екатерина даже не обернулась. Достаточно. Больше она никогда не переступит порог этой квартиры.
Она вышла.
На улице моросил мелкий дождь — противный, промозглый, пробирающий до костей. Типичная осенняя погода, будто специально созданная для усугубления депрессивного состояния. Екатерина шла быстро, почти бежала, стараясь остудить пылающие от гнева и унижения щёки. «Володя, конечно, опять скажет, что я должна понять его мать, что она одинокая, беззащитная старушка, что ей кроме нас некому помогать, что она не со зла, а от страха потерять сына…» От этих мыслей её буквально тошнило. Тошнило от собственной слабости, от неспособности поставить твёрдую границу, от вечного желания угодить мужу.
— Катя? — вдруг раздался позади знакомый мужской голос.
Она медленно обернулась, пытаясь справиться с эмоциями и принять более-менее нейтральное выражение лица. Перед ней стоял Роман, муж её подруги Зои. Точнее, бывший муж — они со скандалом разошлись около месяца назад, и с тех пор Зоя находилась в глубоком эмоциональном кризисе. Екатерина сразу напряглась. По словам Зои, Роман ей изменял с какой-то коллегой, и она не могла простить ему этого предательства. После нескольких бессонных ночей, проведённых в попытках утешить рыдающую подругу, Екатерина не могла смотреть на Романа без внутреннего отвращения.
— Привет, — холодно кивнула она, стараясь всем своим видом показать неприязнь.
— Вид у тебя весьма потрёпанный, — усмехнулся Роман, но в его усмешке не было злорадства, скорее — сочувствие.
— Ничего удивительного. Только что от свекрови, — ответила Екатерина, машинально поправляя растрепавшиеся волосы. — Адская женщина.
— А, понимаю, — он поморщился, как от зубной боли. — Психологический террор – фирменный знак некоторых родственников. Слушай, Кать, я, собственно, хотел извиниться… За то, что так неловко вышло с Зоей. Она, наверное, тебе всё рассказала со своей стороны…
— Да, рассказала, — отрезала Екатерина, ощущая, как внутри снова закипает злость — теперь уже на этого «предателя». — И знаешь, Роман, изменять жене — это последнее дело. Самое последнее. Я Зойку с детства знаю, она тебе всю душу отдала, а ты…
Роман вдруг рассмеялся. Не весело, а как-то горько, с надрывом и болезненным надломом. В этом смехе была такая искренняя боль, что Екатерина на миг растерялась.
— В том-то и дело, Кать, что измены никакой не было. Вообще. Ни разу. Весь этот цирк от начала до конца раздула Зоина мать. И теперь я, видите ли, злодей и предатель.
Екатерина недоверчиво уставилась на него, пытаясь понять, не очередная ли это попытка оправдаться:
— Так… Зоя врёт? Намеренно клевещет на тебя?
— Нет, Катя, не врёт, — Роман устало покачал головой. — Она искренне верит, что я ей изменил с какой-то Вероникой. Её мать «видела нас вместе». Не один раз, а целых три — и все эти встречи зафиксировала в своём дневнике наблюдений. Со всеми датами и подробностями. С описанием моей одежды и того, как «интимно я наклонялся к любовнице».
— Дневник наблюдений?
— Ага, — Роман горько усмехнулся. — Настоящий шпионский журнал, достойный КГБ. Куда хожу, с кем встречаюсь, во сколько возвращаюсь, кому звоню. Всё фиксировала месяцами, а потом, когда набралось «достаточно материала», устроила грандиозный разбор полётов при дочери. Зойка поверила матери безоговорочно — и понеслось. Скандалы, слёзы, проклятия, требования немедленного развода. А я… я даже толком оправдаться не мог. Против «письменных доказательств» все мои слова воспринимались как жалкая ложь.
Они медленно шли по улице. Дождь усиливался, но Екатерина его почти не замечала, полностью захваченная рассказом Романа и странными параллелями с собственной ситуацией.
— А ты правда не изменял? — спросила она, внезапно ощущая укол совести за свою недавнюю резкость.
— Клянусь чем хочешь, — Роман устало потёр шею. В его глазах стояла такая неподдельная боль, что сомневаться было трудно. — Честное слово, Катя. Да, я задерживался на работе, когда были авралы. Да, несколько раз ужинал с коллегами после сдачи проекта. Да, среди них были и женщины, в том числе и эта несчастная Вероника, с которой, кстати, у меня чисто рабочие отношения, и она на десять лет старше меня. Но измены — не было. Вот только попробуй докажи, когда против тебя — «письменное свидетельство очевидца» и истерики тёщи, которая всегда меня недолюбливала.
Екатерина вспомнила фиолетовую тетрадь в руках Юлии Владимировны. Неужели и там такая же бессмысленная, злобная ложь, основанная на домыслах и больном воображении? Неужели её брак тоже может разрушиться из-за этих фантазий?
— И что теперь? — спросила она тихо.
— А что теперь? — пожал плечами Роман. В этом жесте было столько обречённости, что сердце Екатерины сжалось. — Развелись. Зойка не хочет меня видеть и слышать. Её мать торжествует — она всегда считала, что дочь могла найти кого-то «получше меня». А я остался крайним, с клеймом изменника и предателя. Классическая история. И самое страшное… — он запнулся, — самое страшное, что я до сих пор люблю её. Зойку. Но у нас теперь разные реальности, понимаешь? Она живёт в мире, где я — подлый обманщик, а я — в мире, где стал жертвой чужих выдумок. И эти реальности никогда не пересекутся.
Она вдруг с пугающей ясностью представила, как такой же разговор через месяц-другой может вести её муж с кем-то из друзей. «Моя жена ушла из-за моей матери, из-за дурацкой тетрадки с выдумками… А я так её любил…»
— Мне жаль, Рома, — искренне сказала она, слегка коснувшись его плеча. — Правда жаль. Я не знала этой стороны истории.
— Да ладно, забей, — он махнул рукой с деланным безразличием. — Такова жизнь. Хотя я бы многое отдал, чтобы вернуть наш брак… Но уже поздно.
Они разошлись — каждый в свою сторону. Уже отойдя на несколько шагов, Екатерина обернулась. Роман шёл, ссутулившись, засунув руки в карманы промокшей куртки — совсем не похожий на того весёлого, уверенного в себе парня, которого она помнила по дружеским встречам с Зоей.
«Проклятая Юлия Владимировна,» — подумала Екатерина, непроизвольно сжимая кулаки. — «И ведь не успокоится, пока не разрушит нашу семью, как мать Зои разрушила их брак. Как же я устала от вечных подозрений
Вечером Екатерина сидела на кухне, бездумно помешивая чай. Мысли путались, разговор с Романом не выходил из головы. Она думала о Зое, о рухнувшем браке, о тетради в фиолетовой обложке, которую свекровь прижимала к груди с таким болезненным торжеством.
Хлопнула входная дверь. Резкие, тяжёлые шаги. Муж вернулся с работы раньше обычного.
— Ты дома? — голос Владимира звучал странно, натянуто.
— На кухне, — отозвалась Екатерина, ощущая, как внутри всё сжимается в предчувствии неприятного разговора.
Владимир вошёл на кухню, не снимая куртки. Его лицо было бледным, с нездоровыми красными пятнами на щеках, глаза блестели. Он остановился в дверном проёме.
— Как прошёл день у мамы? — спросил он с плохо скрываемой злостью.
— Никак, — Екатерина пожала плечами. — Я ушла. Твоя мать в очередной раз устроила мне сцену с обвинениями.
— В очередной раз? — переспросил Владимир, и его голос поднялся на тон выше. — То есть, ты хочешь сказать, что уже неоднократно убегала от разговора с моей матерью, когда она пыталась выяснить правду?
— Володя, давай не сейчас…
— А когда?! — он с грохотом опустил кулак на стол, так что чашка с чаем подпрыгнула. — Когда, Катя?! Когда ты признаешься, что крутишь романы за моей спиной? Когда перестанешь лгать мне в лицо?
Екатерина замерла, глядя на мужа расширившимися глазами. Значит, Юлия Владимировна уже успела позвонить сыну, нашептать очередную порцию лжи.
— Я не изменяю тебе, — проговорила она медленно, отчётливо, стараясь сохранять спокойствие. — Твоя мать всё придумала. У неё больное воображение, ей нужна психологическая помощь.
— Не смей так говорить о моей матери! Она не сумасшедшая! Она… она беспокоится обо мне! Боится, что я буду выглядеть идиотом, пока моя жена развлекается с другими мужиками!
— Что она тебе наговорила? — устало спросила Екатерина.
— Не делай вид, что не понимаешь! — Владимир нервно засмеялся. — Двадцать первое мая, встреча у фонтана. С кем ты там была? Хотя, знаешь, не утруждайся ответом. Я прекрасно помню, как ты вернулась домой в тот день – раскрасневшаяся…
— Я встречалась с Зоей! Мы обсуждали её проблемы с Романом!
— А восемнадцатое июня? Ресторан «Пальмира»? Ты сказала, что идёшь с коллегами на корпоратив, а на самом деле…
— Там и был корпоратив! — Екатерина повысила голос. — Ты можешь позвонить любому из моих коллег, и они подтвердят! Откуда вообще твоя мать знает, где я была? Она что, следит за мной?!
Владимир проигнорировал вопрос:
— А двадцать седьмое июля? Кафе на набережной? Тоже встреча с коллегами? — в его голосе звучала такая ядовитая насмешка, что Екатерину затрясло.
— Я была в кафе одна. Просто хотела побыть наедине с собой, подумать…
— Ага, подумать, — муж язвительно усмехнулся. — Мама видела, как ты буквально пожирала глазами какого-то мужика за соседним столиком.
— Твоя мать… — Екатерина сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. — Твоя мать хочет разрушить наш брак, она всегда этого хотела! Неужели ты не видишь?
— Хватит сваливать всё на маму! — взорвался Владимир. — Она защищает меня! Она не хочет, чтобы мои рога были прибиты к стене как трофей! Чтобы надо мной смеялись друзья, говоря «бедный Вова, его жена с кем попало спит, а он и не знает»!
— Володя, послушай…
— Нет, это ты послушай! — он начал расхаживать по кухне. — А тот тип из соседнего подъезда? Тот, с которым ты так мило беседовала на прошлой неделе? Тоже случайный знакомый? А коллега Сергей, который подвозил тебя домой три раза за последний месяц? Думаешь, я не знаю, что вы не просто так мило беседуете в машине перед тем, как ты выходишь?
Екатерина почувствовала, как к щекам приливает кровь – от обиды, от злости, от унижения.
— Это сосед, который помог мне донести пакеты с продуктами, когда ты не соизволил приехать в магазин! А Сергей просто живёт по пути! Мы и разговариваем-то от силы минут пять, пока едем! Ты что, совсем из ума выжил?!
Заметив её покрасневшие щёки, Владимир триумфально ткнул в неё пальцем:
— Вот! Краснеешь! Значит, есть в чём признаваться!
— Я краснею от твоей тупости! — выкрикнула Екатерина. — От стыда за тебя! За то, что веришь своей сумасшедшей матери, а не собственной жене!
Она встала и сделала шаг к мужу, протянув руку:
— Володя, прошу тебя. Твоя мать нас ссорит, она ведёт какую-то мерзкую тетрадь, записывает туда выдуманные истории…
— Не прикасайся ко мне! — муж отшатнулся, как от прокажённой. — Ты грязная, Катя. Понимаешь? Ты мне противна.
Екатерина застыла. Этот человек, её муж, за которого она вышла замуж по любви четыре года назад, смотрел на неё сейчас с такой ненавистью, с таким отвращением. Как в замедленной съёмке перед её глазами пронеслись образы: Роман, идущий под дождём с опущенными плечами; Зоя, рыдающая ночами в её квартире; чёртова фиолетовая тетрадь в трясущихся руках Юлии Владимировны.
— Знаешь что? — она вдруг ощутила странное спокойствие. — Пошёл ты к чёрту. Не нужен мне такой слепой муж, который верит всему, что нашепчет ему мамочка. Я устала. Устала доказывать, что не верблюд.
На лице Владимира промелькнуло что-то похожее на торжество:
— Вот и отлично! Наконец-то сбросила маску! Тогда развод. Немедленно!
— Развод так развод, — Екатерина пожала плечами. — Я согласна.
Она развернулась и вышла из кухни, оставив мужа стоять в одиночестве. Руки дрожали, сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Но в душе была странная, пугающая ясность. Она не будет следующей Зоей. Не позволит чужой паранойе разрушить свою жизнь, не позволит превратить себя в вечно оправдывающуюся, затравленную женщину.
Хватит. Она заслуживает лучшего. Все заслуживают лучшего, чем жизнь в тени чужих больных фантазий.
Когда за Владимиром захлопнулась дверь, Екатерина села на пол, обхватив колени руками. Её колотила крупная дрожь.
«Что я наделала? Согласилась на развод… О, Господи!»
Показная решительность и спокойствие схлынули, как отступающая волна, оставив после себя только леденящий ужас. Четыре года брака. Четыре года совместной жизни. Любовь, планы на будущее, мечты о детях — и всё это собиралось разбиться вдребезги из-за параноидальных записей в чёртовой тетради.
«Никакой измены никогда не было… Ни единого раза я даже…»
Она закрыла лицо руками, пытаясь удержать слёзы. Перед глазами стоял образ Романа — ссутулившиеся плечи, потухший взгляд, горький смех. Так вот что чувствует человек, которого оклеветали, обвинили несправедливо, а потом лишили всего, что ему дорого. Боль, обида, отчаяние и невозможность что-либо доказать.
«Я же слышала эту историю сегодня! Как могла не понять? Как могла всерьёз согласиться на развод?!»
Екатерина вскочила, бросилась к телефону. Нужно немедленно позвонить мужу, объяснить, что она погорячилась, что никакой измены не было, что его мать…
Палец замер над кнопкой вызова. Владимир не поверит. Он так заведён, так убеждён своей матерью в её виновности, что любые объяснения сейчас будут восприняты как жалкое оправдание. Нужно дать ему остыть, нужно найти другой способ…
Телефон в её руке внезапно ожил, разразившись громкой трелью. На экране высветилось «Ольга». Свояченица, родная сестра Владимира. Екатерина поморщилась — Ольга всегда была верной союзницей своей матери. Но сейчас любой разговор мог дать зацепку, шанс.
— Алло, — Екатерина постаралась, чтобы голос звучал ровно.
— Ты довольна?! — без вступления набросилась на неё Ольга. — Всё-таки добилась своего? Развод! Владимир в шоке, мама рыдает! Как ты могла? Мы тебя в семью приняли, а ты…
— Ольга, послушай…
— Нет, это ты послушай! — перебила свояченица. — Я всегда знала, что ты не любишь Вову! Использовала его, а сама крутила свои грязные романы за его спиной! Мама всё видела! Всё! Даты, имена, встречи!
То же самое. Те же обвинения, тот же рефрен: «мама всё видела». И ни капли сомнения, что может быть ложью.
— Да что ты говоришь? А имена моих любовников она тоже записала? — ядовито поинтересовалась Екатерина. — Может, поделишься со мной? А то я, понимаешь ли, сама не в курсе, с кем изменяю мужу.
— Не паясничай! — взвизгнула Ольга. — Ты прекрасно знаешь, о чём я! Как ты могла так поступить с братом? Он же любил тебя, идиот, верил тебе…
Поток обвинений и оскорблений лился из трубки, а Екатерина вдруг отчётливо осознала ещё одну вещь. Воинственная, безупречная Ольга, всегда такая правильная и моральная, вот уже год крутила роман со своим тренером по фитнесу. Екатерина случайно видела их вместе в торговом центре на другом конце города — они целовались в кафе, не стесняясь окружающих. Она тогда промолчала, рассудив, что это не её дело. Но сейчас…
— Интересно, — перебила она Ольгу, — а если я расскажу Павлу про твои похождения, он тоже так легко поверит? Как думаешь?
В трубке воцарилась мёртвая тишина.
— Ты… о чём ты? — неуверенно проговорила Ольга, но в её голосе уже звучала паника.
— О том, что я видела тебя с твоим тренером Максимом, — спокойно сказала Екатерина. — В «Европейском», в кафе на третьем этаже. Вы так увлечённо целовались, что даже меня не заметили. И руки у него были не только на твоей талии, если ты понимаешь, о чём я.
— Заткнись! — взвизгнула Ольга. — Не смей! Ты ничего не знаешь! Ты всё придумала! Это клевета!
Екатерина горько усмехнулась. Как знакомо это звучало.
— Клевета? Правда? — она выдержала паузу. — А ещё интересно, твоя мать знает, что у тебя любовник? Или она только за мной шпионит?
— Не смей открывать свой поганый рот! — истерически закричала Ольга. — Никто тебе не поверит! Ни-кто!
— Конечно, не поверят, — Екатерина испытала странное, болезненное удовлетворение. — На слова не поверят. Но когда узнают, кто твой любовник… Думаю, Павел сам сделает выводы. Особенно если я скажу, где вас можно застать вместе. В какие дни и часы. У меня тоже может быть свой «дневник наблюдений», знаешь ли.
Она услышала, как Ольга шумно втянула воздух, а потом связь прервалась. Екатерина медленно отложила телефон. Что ж, она опустилась до их уровня — начала угрожать, шантажировать. Но отступать уже некуда.
Владимир вернулся домой заполночь. Екатерина лежала в постели с открытыми глазами, прислушиваясь к его шагам. Вот он остановился на кухне, хлопнула дверца холодильника. Звук льющейся воды. Тяжёлая поступь в коридоре. А затем, вместо того чтобы пройти в гостевую комнату, где он обычно спал после ссор, муж решительно распахнул дверь спальни.
— Не спишь? И правильно! — он грохнул кулаком по дверному косяку. — Что ты наговорила моей сестре? Она в истерике, пьёт валерьянку бутылками, считает, что ты её шантажируешь!
Екатерина спокойно села в кровати, включила ночник.
— Пусть пьёт не успокоительные, а таблетки от беременности. А то, знаешь, вдруг залетит от любовника. Неловко получится.
Владимир побагровел:
— Прекрати! Если ты гуляешь направо и налево, это не значит, что все это делают! Не смей марать мою сестру своими грязными фантазиями!
Спорить с мужем Екатерина не хотела. Она смертельно устала. Но главное — она понимала, что это бесполезно. До него не достучаться, не пробиться. И в глубине души росло горькое осознание — её любимый мужчина, с которым она собиралась прожить всю жизнь, оказался таким слабым. Он предал её первым. Предал, поверив в ложь.
— Завтра идём подавать заявление на развод! — выкрикнул Владимир.
— Как скажешь, — спокойно ответила Екатерина.
— Опять! — он зло рассмеялся. — Да ты даже не отрицаешь! Тебе так не терпится избавиться от меня и быть со своими любовниками!
— Володя, я устала. Поверь, у меня нет никаких любовников. Никогда не было. Но если тебе легче думать иначе — продолжай. Свою правду я буду доказывать в суде.
— Я заберу у тебя всё! — прорычал Владимир. — Всё, ты слышишь меня?!
Екатерина не выдержала и рассмеялась. Это был нервный, исступлённый смех человека, дошедшего до предела.
— Руки коротки, Володя. А теперь пошёл вон из моей квартиры.
Она видела, как меняется его лицо, как до него внезапно доходит осознание того простого факта, что квартира, в которой они живут, принадлежит ей. Она получила её в наследство от дедушки ещё до их знакомства, и как бы Владимир ни бесился, как бы ни угрожал, этого имущества ему не получить.
Муж застыл, словно хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов. Потом резко развернулся, в ярости ударил кулаком по стеклянной дверце книжного шкафа. Стекло разбилось с оглушительным звоном, осколки посыпались на пол. Не оборачиваясь, муж выскочил из комнаты, а через минуту хлопнула входная дверь.
«Как мелко и подло,» — подумала Екатерина, глядя на разбитый шкаф. Но странным образом этот жалкий акт вандализма принёс ей облегчение. Все иллюзии рассеялись. Она увидела настоящее лицо мужа — и оно её не впечатлило.
Теперь нужно собраться с силами и решить, что делать дальше. Потому что сдаваться без боя, как это сделал Роман, она не собиралась.
На следующее утро Екатерина проснулась разбитой. Глаза опухли от слёз, голова была тяжёлой, словно налитой свинцом. Ночью она почти не спала, ворочаясь с боку на бок и прокручивая в голове вчерашние события – скандал со свекровью, пугающе знакомую историю Романа, ядовитые обвинения мужа, разбитую дверцу шкафа.
Взглянув на часы – было всего семь утра – она потянулась к телефону. Несколько секунд смотрела на экран, собираясь с духом, а потом решительно набрала номер.
— Алло? — хриплый ото сна голос Романа отозвался после третьего гудка.
— Извини за ранний звонок. Это Катя, Зоина подруга… мы вчера разговаривали.
— Что-то случилось?
— Можешь… можешь ещё раз рассказать, как всё было у вас с тёщей? В деталях. Мне очень нужно.
— Зачем? — усталость в его голосе смешалась с горечью. — Какой смысл ворошить прошлое? Зоя всё равно не поверит, даже если ты попытаешься ей что-то объяснить. Она полностью доверяет своей матери. Да и я уже развёлся, назад дороги нет.
— Пожалуйста, Рома. Для меня это важно.
Повисла пауза, потом послышался тяжёлый вздох.
— Хорошо. Давай встретимся часа через два в кафе на углу Ленинского? Знаешь то, с синими вывесками?
— Знаю. Буду там.
Роман сидел за дальним столиком, сгорбившись над чашкой кофе, когда Екатерина вошла в кафе. Заметив её, он слабо улыбнулся и махнул рукой. Екатерина подошла, села напротив.
— Выглядишь не лучше меня, — заметил он, изучая её осунувшееся лицо.
— Ночь была… тяжёлой. Мой брак трещит по швам, Рома. И всё из-за чёртовой тетради моей свекрови.
Роман понимающе кивнул. Словно что-то решив для себя, он сделал глубокий вдох и начал рассказывать. Говорил тихо, иногда запинаясь, иногда нервно усмехаясь. Екатерина слушала, не перебивая, только изредка кивала, крепко стиснув пальцы вокруг чашки с нетронутым кофе.
Она вдруг с поразительной ясностью увидела всю схему — как тёща Романа методично, шаг за шагом, вбивала клин между ним и Зоей. Крупицы правды, перемешанные с вымыслом. Факты, вырванные из контекста. Невинные события, истолкованные превратно. Всё то же, что проделывала с ними Юлия Владимировна.
Чем дольше говорил Роман, тем сильнее сжималось сердце Екатерины. Она видела в его глазах отголосок той же боли, что терзала сейчас её. Боль человека, преданного без вины. Осуждённого без доказательств. Уничтоженного чужой больной фантазией.
— Понимаешь теперь? — тихо спросил он. — Бороться бессмысленно. Когда человек верит во что-то всей душой, его невозможно переубедить. Зоя выбрала свою мать. Твой муж выбрал свою. Мы для них — просто предатели и лжецы.
— Нет, — жёстко сказала Екатерина, стиснув челюсти. — Я не сдамся так просто.
Роман грустно улыбнулся:
— Что ты сделаешь?
— Ещё не знаю. Но точно не буду сидеть сложа руки, — она помолчала, собираясь с мыслями. — Слушай, а у тебя есть знакомый, кто мог бы поменять замок? Сегодня.
— Замок? — удивлённо переспросил Роман.
— Да. В моей квартире, — она выпрямилась. — Квартира принадлежит мне, но у Владимира есть ключи. Не хочу, чтобы он мог прийти, когда вздумается.
Роман задумался.
— Знакомых нет, но могу посоветовать хорошую компанию. Они мне двери устанавливали, всё сделали быстро и качественно. У них точно есть такие специалисты.
Он достал телефон, нашёл контакт и продиктовал номер.
— Спасибо, Рома. Правда, спасибо.
— Не за что, — он улыбнулся, на этот раз теплее. — Только… не повторяй моих ошибок, ладно? Я сдался слишком быстро.
Он не закончил фразу, но Екатерине не нужны были слова, чтобы понять его сожаление. Может, надо было…
В то же время Владимир сидел на кухне в квартире своей матери. Перед ним стояла нетронутая чашка чая, в которой давно растворилась ложка сахара. Юлия Владимировна суетилась рядом, разогревая завтрак и причитая о «неблагодарной невестке».
— Она всё придумала, — бормотала пожилая женщина, гремя кастрюлями с преувеличенным усердием. — Придумала эту историю про какую-то тетрадь. Лишь бы оправдать свои похождения…
— Какую тетрадь, мать? — вдруг спросил Владимир, поднимая на неё воспалённые глаза. — О чём говорила Катя?
Юлия Владимировна замерла на секунду, но быстро взяла себя в руки.
— Ты что, веришь её враньё? Она всё выдумала! Просто хочет выставить меня сумасшедшей, чтобы отвлечь внимание от своих измен!
Ночь без сна, проведённая на неудобном диване у матери, давала о себе знать головной болью и странным чувством отстранённости. Только сейчас он позволил себе задуматься о том, что происходит.
Ещё неделю назад всё было хорошо. Он любил Екатерину, она любила его. Они строили планы, обсуждали возможность завести ребёнка. А потом… потом всё стремительно рухнуло.
Как это началось? Владимир напряг память.
Сперва была Ирина, его бывшая девушка, с которой он случайно столкнулся возле офиса. После нескольких минут неловкой беседы она вдруг спросила, глядя ему прямо в глаза: «А твоя жена… она тебе верна?». Он тогда отмахнулся, даже посмеялся над нелепостью вопроса. Но червячок сомнения уже был заронен.
Затем – встреча с соседкой матери в подъезде. Та хитро прищурилась и с деланным сочувствием сообщила, что видела его жену в торговом центре с каким-то мужчиной. «Они так мило беседовали, прямо голова к голове,» — с фальшивой заботой сказала старуха. — «Но ты не переживай, может, это просто знакомый».
Буквально на следующий день мать впервые заговорила о возможной неверности невестки. Как бы невзначай, между делом. А его сестра Ольга, присутствовавшая при разговоре, многозначительно вздохнула и сказала, что «давно это заметила, но не хотела расстраивать брата».
И вот тогда начался ад. Подозрения, слежка, проверка телефона жены, когда она была в душе, изучение её расписания… А вчера – грандиозный скандал и та самая «тетрадь», о которой упомянула мать.
Неужели все лгали? Но зачем? Какой в этом смысл? Не может быть, чтобы все вокруг – мать, сестра, бывшая девушка, даже соседка матери – сговорились очернить Екатерину!
Нет, скорее всего, она действительно изменяет. Иначе зачем бы так легко согласилась на развод?
Владимир решительно выпрямился, достал телефон и набрал номер жены. Катя ответила почти сразу.
— Я требую, чтобы ты пришла в ЗАГС сегодня! — почти прокричал он в трубку. — На Ленинском, в два часа. У нас нет детей, и мне кажется, нам нечего делить. Чем быстрее мы разведёмся, тем лучше!
— Хорошо, — ровно ответила Екатерина. — Я буду.
Такая покорность снова всколыхнула в нём подозрения. Точно! Она спит и видит, как бы от него избавиться! Наверняка уже всё решила для себя!
Юлия Владимировна, услышавшая разговор сына, пристроилась рядом, поглаживая его по плечу.
— Молодец, сынок! Правильно! Ты настоящий мужчина, и слово твоё – закон! Нечего тянуть с этой… этой… — она запнулась, подбирая подходящий эпитет.
В кухню вошла Ольга, уже полностью одетая и накрашенная, несмотря на ранний час.
— Твой брат решил разводиться, — с удовлетворением сообщила ей мать. — Сегодня идут подавать заявление!
— Давно пора, — кивнула Ольга. — Нечего тянуть. Я всегда знала, что эта твоя Катька тебя недостойна. Помнишь, я тебе сразу говорила – не торопись с предложением?
Владимир вдруг пристально посмотрел на сестру.
— А как твой любовник? — спросил он неожиданно даже для самого себя.
Ольга побледнела так стремительно, что это было заметно даже под слоем тонального крема. Её губы дрогнули, глаза расширились от испуга.
— Ты… ты что несёшь?! — её голос сорвался на визг. — Какой ещё любовник?! Ты совсем из ума выжил?!
— Катя сказала, что видела тебя с твоим тренером. В торговом центре. Вы целовались.
— Врёт она всё! — Ольга перешла в атаку. — Ты такой идиот, братец! Твоя жена гуляет направо и налево, а ты смеешь с грязью смешивать родную сестру!
— Как ты смеешь, Володя?! — подхватила мать, всплеснув руками. — Родную сестру обвинять! А эту… эту вертихвостку защищать! Я не могу поверить…
Ольга, пользуясь поддержкой матери, приосанилась и гневно выпалила:
— Она всех нас перессорить хочет! Всю семью разрушить! Сначала меня оклеветала, потом маму… Жалкая попытка отвести от себя подозрения!
Владимир молча смотрел на сестру. «Слишком бурная реакция,» — подумал он с внезапной ясностью. — «Слишком нервничает. Словно и правда есть что скрывать». И эта мысль, подобно первому камешку в горах, вызвала целую лавину сомнений.
В это время Екатерина подходила к дому своей матери. Шла медленно, словно оттягивая неизбежное. Нужно было с кем-то поговорить, излить душу, и мать — единственный человек, которому она сейчас могла рассказать, что произошло.
Диана Сергеевна встретила дочь у порога и, молча посмотрев на её измученное лицо, жестом пригласила войти. Они прошли на кухню — светлую, уютную. Эта кухня всегда была местом их самых откровенных разговоров, начиная с подросткового возраста Кати.
— Расскажешь? — спросила мать, разливая по чашкам ароматный напиток.
И Екатерина рассказала. Всё как на духу — от первой стычки со свекровью до сегодняшнего утреннего решения поменять замки. О фиолетовой тетради, о бешеных обвинениях, о разбитой дверце шкафа и о том, что через несколько часов им с Владимиром предстоит встреча в ЗАГСе.
Диана Сергеевна внимательно слушала, не перебивая, лишь изредка кивая головой. Даже когда Екатерина закончила, мать продолжала молчать. Она прекрасно знала, что любое слово может ранить дочь ещё сильнее, и не торопилась с выводами.
Наконец, она заговорила:
— А если всё-таки у тебя есть мужчина на стороне? — вопрос прозвучал мягко, без осуждения.
Екатерина вздрогнула.
— Нет! Конечно, нет! Как ты могла подумать?
Она собралась возмутиться, но вдруг остановилась, вспомнив о том мимолётном чувстве симпатии, которое испытывала к новому коллеге. Ничего серьёзного — лёгкая улыбка при встрече, случайные взгляды, мимолётное волнение, когда он оказывался рядом… Но это же не измена.
— Нет, — повторила она уже спокойнее. — Хотя… есть один человек, который мне нравится. Просто нравится, понимаешь? Но я не из тех, кто нырнёт в постель ради сиюминутной потехи.
— Неважно, — покачала головой мать. — Симпатия, влюблённость, даже просто мысли о другом мужчине — всё это тоже своего рода неверность. Может, свекровь что-то почувствовала? Женщины в её возрасте иногда обладают почти звериным чутьём.
— Да ничего она не почувствовала! Она просто больная, зацикленная на своём сыне женщина! Ей нужно к психиатру, а не…
Диана Сергеевна жестом остановила бурный поток эмоций дочери.
— Я не защищаю твою свекровь, Катя. Просто хочу, чтобы ты взглянула на ситуацию объективно. Развод, боюсь, неизбежен. Поэтому нужно смириться с потерей и принять этот удар судьбы достойно, без паники.
— Но я не хочу разводиться! — в голосе дочери зазвучало отчаяние. — Я люблю мужа! И во всём виновата только его мать! Если бы не она…
— Неважно, кто виноват, — твёрдо сказала Диана Сергеевна. — Главное — твой муж принял решение. А значит, он тебе не верит. А с таким мужчиной нельзя жить, Катюша. Он тебя рано или поздно предаст, если с такой лёгкостью поверил чужим словам вместо твоих.
Мать протянула руку и ласково убрала прядь волос с лица дочери:
— Ты сильная. Справишься. Начнёшь новую жизнь, без этого гнёта.
Екатерина смотрела в окно, где золотились в лучах осеннего солнца последние листья на клёне. Слова матери звучали разумно, но сердце отказывалось их принимать. Как можно просто так отпустить четыре года любви, счастья, общих планов? Как можно смириться с тем, что всё рухнуло из-за чьих-то больных фантазий?
Екатерина шла по улице, и в голове, как заевшая пластинка, крутились материнские слова: «Он тебя рано или поздно предаст». Разве сейчас он уже не предал её, поверив матери вместо неё? Разве не выбрал свою семью вместо их общего будущего?
Она подошла к своей квартире, достала ключи и попыталась открыть дверь. Ключ не поворачивался. Сначала накатила паника, но потом вспомнила — утром приходил мастер, меняли замки. Екатерина порылась в сумочке, нашла новую связку и открыла дверь.
Переступив порог, она вдруг ощутила странное чувство. Эта квартира, которую она всегда считала их с Владимиром общим домом, вдруг показалась ей только её собственной. И неожиданно Екатерина испытала облегчение от осознания, что в её квартиру теперь никто посторонний не сможет войти без её разрешения. Ни Владимир, ни его мать, ни сестра — никто.
Она прошла в гостиную, бросила сумку на диван и замерла у окна. Захотелось позвонить Зое, всё рассказать, поделиться болью… Но тут же вспомнилось лицо Романа, его потухшие глаза, опущенные плечи. Ведь Зоя поступила точно так же, как Владимир — поверила своей матери, не дала шанса мужу оправдаться, предала их отношения.
Екатерина взглянула на часы — пора было идти в ЗАГС. Решительно взяв паспорт, она вышла из квартиры, тщательно заперев за собой дверь новым ключом. Отныне это была только её крепость. И ключи от неё — только у неё.
Прошло пять месяцев. Деревья, стоявшие в стылой наготе, когда Екатерина получала на руки документы о разводе, успели одеться листвой, буйно зацвести и теперь постепенно желтели, сдаваясь неизбежной осени. Екатерина старалась не придавать значения этой циклической перемене — будто жизнь намекала ей: все возвращается на круги своя, только в ином качестве.
Стоя у почтового ящика с нелепым синим конвертом в руках, она ощущала странную пустоту. «Свидетельство о расторжении брака» — документ, который официально подтверждал конец её четырехлетнего союза с Владимиром, занимал удивительно мало места. Екатерина думала, что примет это спокойно — в конце концов, она полгода морально готовилась к этому моменту. Но внутри что-то надломилось, словно давно засохший, но всё же живой стебель.
Душа болела — тихо, глухо, без надрыва, просто констатируя факт утраты. Утраты того, что могло быть, но не случилось. Того будущего, которое теперь никогда не наступит.
Вернувшись домой, Екатерина машинально прокрутила в замке уже привычный новый ключ. Беззвучно отворилась дверь. За этой дверью теперь жила только она — одна, без ожидания чьих-то шагов в коридоре, без утренних споров о том, кто первый идет в душ, без необходимости учитывать чужие вкусы и привычки.
На кухне, на столе, лежала записка. Мать заезжала днем — они договорились, что Диана Сергеевна будет иногда приходить, чтобы Екатерина не чувствовала себя совсем одинокой. Аккуратный почерк, знакомый с детства: «Ужин в холодильнике. Не забудь поесть. Помни, что я тебя люблю. Мама».
Екатерина улыбнулась. Только мать могла написать такую простую и одновременно такую важную записку. Без лишних слов, без навязчивых советов, без неловких попыток утешить — просто напоминание, что она не одна в этом мире.
Открыв холодильник, Екатерина достала большую кастрюлю с гуляшом — её любимым с детства блюдом. Подумала о том, как она благодарна матери за эту молчаливую поддержку. За то, что не спрашивает каждый день: «Как ты?», не напоминает о Владимире, не произносит избитых фраз вроде «время лечит» или «всё к лучшему». Просто готовит еду, оставляет записки и приходит, когда нужно.
Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, Екатерина с головой погрузилась в работу. За эти месяцы она сменила должность, став старшим менеджером по логистике на швейной фабрике. «Не то, о чём мечтала,» — часто думала она, разбираясь с очередной накладной или составляя график поставок. Но эта работа давала ей хорошую зарплату и, главное, загружала мозг настолько, что на прошлое почти не оставалось времени и сил.
Руководство ценило её исполнительность и аналитический склад ума. Коллеги уважали за профессионализм и отсутствие желания лезть в чужие дела. Никто не знал, что по ночам она иногда просыпается в холодном поту, с застывшим на губах вопросом: «Неужели это всё?»
Звонок раздался в субботу вечером, когда Екатерина, устроившись с книгой в кресле, пыталась сосредоточиться на чужих, выдуманных проблемах вместо собственных. На экране высветилось имя, от которого сжалось сердце: «Юлия Владимировна».
Первым импульсом было сбросить вызов. Что могло понадобиться этой женщине, разрушившей её брак? Палец уже навис над красной кнопкой, но телефон замолчал сам.
Через секунду звонок повторился. И снова высветилось то же имя.
— Что вам нужно? — голос Екатерины звучал холодно, почти враждебно.
— Катенька, я в больнице, — голос свекрови звучал непривычно слабо, с хрипотцой. Сердечный приступ случился. Володя в командировке, Оленька с мужем уехала к его родителям, а мне нужны вещи, лекарства и документы из дома.
Екатерина молчала.
— Я понимаю, что не имею права просить, — продолжала свекровь. Злись на меня, ненавидь, но помоги, прошу. Ты ведь любила моего сына. Не будь такой черствой.
В голосе Юлии Владимировны не было привычного металла, не было властных ноток, только усталость и какая-то обреченность. И эта неожиданная перемена сбивала с толку.
— Хорошо, — неохотно согласилась Екатерина. Я приеду. Что именно вам нужно?
Ключи от квартиры свекрови так и лежали в ящике комода — запасные, которыми Екатерина пользовалась, когда свекровь уезжала, чтобы полить цветы или проветрить комнаты.
Собираясь, она испытывала странное смешение чувств: злость, смятение, глухую тревогу и, как ни странно, легкое облегчение от того, что все-таки кому-то нужна. Пусть даже этот кто-то — ненавистная свекровь, разрушившая её жизнь.
Войдя в квартиру Юлии Владимировны, Екатерина сразу почувствовала знакомый запах – смесь лаванды, старых книг и ещё чего-то неопределимого, что всегда ассоциировалось у неё с домом свекрови. Чисто, аккуратно, каждая вещь на своем месте — ничего не изменилось с тех пор, как она была здесь в последний раз.
Документы нашлись в верхнем ящике серванта, как и сказала свекровь. Лекарства были аккуратно сложены в специальной коробочке на кухне. Оставалось собрать одежду и туалетные принадлежности — шампунь, зубную щетку, расческу.
В спальне Екатерина открыла шкаф, достала ночную рубашку, халат, тапочки. Все эти вещи вызывали неприятные воспоминания — как часто свекровь в этом самом халате стояла напротив неё брызжа слюной и бросаясь обвинениями.
Взгляд случайно упал на верхнюю полку шкафа. Там, среди аккуратно сложенных шарфов и платков, виднелся знакомый уголок — фиолетовый, с золотистой каймой.
Та самая тетрадь. Бедственный «дневник наблюдений», который Юлия Владимировна трясла перед её лицом в тот роковой день.
Екатерина замерла, борясь с собой. Часть её хотела немедленно уйти, забыть об этой тетради, не прикасаться к прошлому. Но другая часть — та, что месяцами мучилась вопросами и сомнениями — требовала правды.
Медленно, словно боясь обжечься, Екатерина протянула руку и взяла тетрадь. Сев на кровать, она открыла её и начала читать.
Каждая страница была заполнена мелким, аккуратным почерком Юлии Владимировны. Даты, места, имена — методичный отчет о передвижениях Екатерины. Но с какой извращенной интерпретацией!
«21 мая. Екатерина встретилась с мужчиной у фонтана в центральном парке. Сидели рядом, касаясь коленями. Она смеялась, запрокидывая голову. Он смотрел на нее с плотоядной улыбкой. Настоящая охота. Мой бедный Володенька ничего не подозревает!» Екатерина задохнулась от возмущения. В этот день она действительно была в парке — с Зоей! Они обсуждали проблемы подруги с Романом, и Екатерина пыталась её успокоить, да, она смеялась, потому что рассказывала забавную историю, чтобы отвлечь подругу от печальных мыслей…» 18 июня. Ресторан «Пальмира». Официальная версия — корпоратив. На самом деле — свидание. Мужчина высокий, темноволосый. Весь вечер шептал ей что-то на ухо. Она краснела, закусывала губу — верный признак сексуального возбуждения. Какой позор! А мой сын работал допоздна, чтобы обеспечить эту неблагодарную девку!»
Лицо Екатерины горело от гнева и унижения. Действительно, был корпоратив. И да, рядом с ней сидел Андрей, который что-то рассказывал ей. Но она краснела от духоты в помещении, а вовсе не от «сексуального возбуждения», как домыслила свекровь!
Страница за страницей, запись за записью — безумный, искаженный мир, созданный больным воображением свекрови. Мир, в котором каждое движение Екатерины, каждая встреча, каждый взгляд трактовались как измена.
И этому бреду поверил Владимир. Поверил настолько, что предпочел разрушить брак, но не усомниться в словах матери.
Екатерина захлопнула тетрадь, ощущая дурноту. Перед глазами плыло от злости и обиды. В этот момент она ненавидела свекровь так сильно, что могла бы разорвать эту проклятую тетрадь на мелкие клочки, сжечь её, уничтожить — как эта женщина уничтожила их с Владимиром счастье.
Но вместо этого она аккуратно положила тетрадь в сумку, рядом с лекарствами и документами. Решительно поднявшись с кровати, Екатерина закончила собирать необходимые вещи. Она знала, что должна сделать.
Больничная палата встретила Екатерину резким запахом лекарств и тихим писком приборов. Юлия Владимировна лежала, опутанная проводами. При виде бывшей невестки её глаза оживились, сухие губы дрогнули в подобии улыбки.
— Катенька, ты всё-таки пришла, — свекровь говорила тихо, елейным голосом, растягивая слова. — Вещи принесла? И таблетки мои? И документы?
Екатерина молча поставила сумку у кровати.
— Спасибо, деточка, — продолжала Юлия Владимировна, и в её голосе появились те ласковые нотки, которые Екатерина за четыре года брака слышала, может быть, дважды. — Никогда бы не подумала, что ты придёшь на помощь. Всё-таки есть в тебе что-то доброе, как ни крути. А ведь какой стервой ты была, какой камень на сердце у моего Володеньки…
— Вот, ваши вещи, — перебила Екатерина, доставая из сумки одежду и лекарства. — И документы.
А потом медленно, словно в замедленной съёмке, она извлекла фиолетовую тетрадь.
Юлия Владимировна подалась вперед, глаза её расширились, рука инстинктивно потянулась к тетради.
— Отдай! Немедленно! — голос её сразу утратил сладость, став привычно резким. — Ты не имела права брать мои личные вещи! Воровка!
Екатерина отступила на шаг, держа тетрадь на безопасном расстоянии от цепких пальцев свекрови.
— А то что? — спокойно спросила она. — Боитесь, что я узнаю правду? Что прочитаю ваши больные фантазии от первой до последней строчки?
— Ты!.. — задохнулась от ярости Юлия Владимировна. — Ты украла! Это преступление! Я заявлю в полицию!
— Воровство? — Екатерина усмехнулась. — А как назвать то, что сделали вы? Украли мой брак, моё счастье, моё доверие к людям… Это как называется, Юлия Владимировна?
Она раскрыла тетрадь на середине, откашлялась и начала читать:
— «27 июля, кафе на набережной. Эта мерзавка пришла одна — явно для встречи с любовником. Ела мороженое так вызывающе, что все мужчины в зале пожирали её глазами. Какой стыд! Мой сын вкалывает на работе, а его жена выставляет себя как дешёвка. Уверена, она уже выбрала себе очередного ухажёра и обменялась с ним телефонами. Володенька так слеп, он ничего не видит!»
Екатерина подняла глаза от тетради. Юлия Владимировна лежала, закрыв лицо руками, дыхание её стало хриплым.
— Самое интересное, — продолжила Екатерина. — Я действительно была одна в кафе в тот день. Просто хотела побыть в тишине, почитать книгу. И ела я не мороженое, а пирожное. И никаких «пожирающих взглядов» не было. Это всё ваши больные фантазии.
Она перелистнула страницу:
— Вот ещё прекрасная запись: «14 августа. Эта бесстыжая девка опять ходила в спортзал в своих непристойно коротких шортах. Наверняка не тренироваться, а соблазнять мужчин. Уверена, у неё там уже есть любовник — тот накачанный тренер с татуировками. Видела, как он помогал ей с упражнениями, прикасался к её телу. Мерзость! А мой бедный сын ничего не подозревает!»
Екатерина горько рассмеялась:
— А это вы где подсмотрели, позвольте узнать? Вы же в спортзал никогда не ходили. Или специально приходили шпионить за мной?
Юлия Владимировна резко села на кровати, лицо её побагровело:
— Замолчи! Отдай мою тетрадь! Ты всё равно шлюха, шлюха! Володя правильно сделал, что развёлся с тобой!
Екатерина, не обращая внимания на крики, достала телефон и сделала несколько снимков открытой тетради. Затем, к ужасу свекрови, сфотографировала её саму — с перекошенным от злобы лицом, с руками, протянутыми вперёд, как у ведьмы из сказки.
— Что ты делаешь?! — взвизгнула Юлия Владимировна. — Удали немедленно! Удали эти фотографии!
На шум прибежала медсестра.
— Что здесь происходит? — её взгляд метнулся от раскрасневшейся пациентки к спокойной посетительнице. — Пожалуйста, успокойтесь! У вас сердце! Вам нельзя волноваться!
— Она! Она украла! Она!.. — свекровь захлёбывалась словами, показывая пальцем на Екатерину.
— Я принесла вещи и лекарства, как просили, — ровным голосом пояснила Екатерина медсестре. — Уже ухожу.
Она положила тетрадь в сумку, достала связку ключей и бросила их на кровать Юлии Владимировны:
— Вот, ключи от вашей квартиры. Больше не звоните мне. Никогда. Ни по какому поводу.
И направилась к выходу.
— Стерва! — прошипела ей вслед свекровь. — Верни тетрадь!
Екатерина обернулась в дверях:
— Я только что отправила фотографии вашему сыну. Думаю, ему будет интересно почитать, что его мать писала о его бывшей жене. Прощайте, Юлия Владимировна. Выздоравливайте. Или не выздоравливайте. Мне, честно говоря, наплевать.
Свежий вечерний воздух показался Екатерине необыкновенно сладким после затхлой атмосферы больничной палаты. Она сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоить колотящееся сердце. Руки всё ещё дрожали, но внутри было странное чувство — смесь гнева, торжества и какой-то горькой пустоты.
Телефон в сумке запел знакомую мелодию. На экране высветилось имя, от которого внутри всё сжалось: «Владимир».
— Алло, — она старалась, чтобы голос звучал ровно.
— Катя? Что за фигню ты мне прислала? — голос бывшего мужа звучал встревоженно и раздражённо одновременно. — Какая-то записи… Что это?
— О… Это твоя мать сегодня попала в больницу и позвонила мне. Той самой, которая, как она уверяла, изменяла тебе со всем городом. Других, видите ли, не нашлось.
— Мама в больнице?! — перебил Владимир. — Что с ней?
— Сердечный приступ, но ничего страшного. Она уже орёт и проклинает всех вокруг, так что точно пойдёт на поправку, — Екатерина сама удивилась, сколько яда оказалось в её словах. — А то, что я прислала — это отрывки из знаменитой фиолетовой тетради. Помнишь, той самой, где твоя мать записывала все мои «измены»?
— Какая тетрадь? Я не понимаю, о чём ты…
Екатерина рассмеялась — громко, с надрывом, почти истерически:
— Поздравляю, Володя! Ты — полный идиот. Твоя мать обвела тебя вокруг пальца, как малое дитя. Она подговорила твою бывшую Ирину, потом соседку по подъезду, потом твою сестру, у которой, кстати, и правда есть любовник…
— Катя, погоди, — в голосе мужа появились умоляющие нотки. — Давай поговорим нормально…
— Нам не о чем говорить, Володя, — Екатерина ощутила, как внутри растёт злое, почти садистское удовольствие от того, как медленно, по капле, она раскрывает глаза бывшему мужу на правду. — Ты выбрал свою сторону тогда, в нашей квартире. Выбрал, когда поверил больным фантазиям своей матери, а не женщине, которую якобы любил. Что, правда глаза колет?
— Катя…
— Прощай, Володя. Больше не звони.
Она отключила связь и медленно пошла по улице, крепко сжимая в руке фиолетовую тетрадь — теперь уже не страшную, а просто жалкую вещественную улику больного воображения и патологической ревности.
Спустя две недели Владимир вернулся из командировки. За это время мать уже выписали из больницы, и сейчас он сидел напротив нее в гостиной их квартиры, держа в руках телефон с открытыми фотографиями. На экране яркими красками горели страницы фиолетовой тетради, заполненные мелким, аккуратным почерком.
— Мам, — тихо произнес Владимир, поднимая взгляд от экрана. — Это правда? Ты действительно вела этот дневник?
Юлия Владимировна заметно напряглась.
— Это все ложь, Володенька, — голос ее звучал заискивающе, с наигранным возмущением. — Твоя бывшая решила так мне отомстить. Составила какую-то подделку, сфабриковала эти записи… Ты же знаешь, на что способны такие женщины, когда их бросают!
Но лицо ее, еще секунду назад демонстрировавшее гнев, стремительно бледнело. Она избегала встречаться взглядом с сыном, беспокойно оглядывалась по сторонам, словно искала пути отступления.
Владимир молча перелистнул еще несколько фотографий, задержался на одной, показывающей эмоциональное лицо его матери в больничной палате — искаженное яростью, с глазами, полными ненависти.
— Значит, действительно ты все это устроила, — произнес он спокойно, с холодной уверенностью человека, только что убедившегося в своих самых страшных подозрениях.
Он повернулся к своей сестре Ольге, которая стояла в дверном проеме, застыв как статуя, с лицом, лишенным всякого выражения.
— И значит, у тебя действительно есть любовник, — эти слова прозвучали не как вопрос, а как утверждение.
— Что?! — раздался резкий голос Павла, который до этого момента молча сидел перед телевизором в углу комнаты, делая вид, что все происходящее его не касается. Он медленно повернулся, глядя на жену непонимающими глазами.
— Что за бред! — первой пришла в себя Ольга, лицо ее пошло красными пятнами. — Володька, ты совсем с ума сошел?! Какой еще любовник?!
Но в ее голосе отчетливо звучали нотки паники, которую невозможно было скрыть.
Владимир вновь обратился к матери:
— Что плохого тебе сделала моя жена?
— Бывшая жена, — автоматически поправила Юлия Владимировна, сглатывая комок в горле.
— Нет, — твердо сказал Владимир, — я совершил ошибку. Я поверил тебе, а не ей. Поставил твои слова выше ее.
Он поднялся и направился в свою комнату. Спустя минуту вернулся с дорожной сумкой, которую начал методично заполнять своими вещами, собирая их из шкафа в коридоре.
— Володенька, ты же не уйдешь? — в голосе Юлии Владимировны появились истерические нотки. — Не смей! Слышишь?! Это все она! Она настроила тебя против матери! И Ольгу оклеветала!
— Подожди-ка, — Павел медленно поднялся с дивана, сжимая в руке пульт от телевизора. — Так что там насчет любовника?
Ольга вздрогнула:
— Да все это ложь! Эта… эта… Катька все выдумала! Она мстит нам! Хочет разрушить нашу семью, как мы разрушили ее брак!
Последние слова вырвались непроизвольно, и Ольга тут же прикрыла рот рукой, но было поздно.
Владимир, услышав это признание, горько усмехнулся и достал из кармана телефон.
— Сейчас я позвоню Кате и узнаю имя твоего любовника, — сказал он, глядя на сестру. — Думаю, она будет рада поделиться…
Он не успел закончить фразу. Ольга с нечленораздельным воплем бросилась вперед, выхватила телефон из его рук и с размаху швырнула его в стену. Смартфон ударился об угол картины и упал на пол, экран разлетелся паутиной трещин.
— Вот что и требовалось доказать, — Владимир рассмеялся, но в этом смехе не было ни капли веселья — только горечь и разочарование. Он повернулся к Павлу: — Поздравляю. Можешь рога снять и как трофей приколотить их на стену.
Павел застыл, глядя на жену расширенными глазами, в которых плескалась смесь изумления, боли и гнева.
Владимир вернулся в свою комнату, чтобы закончить сборы. Из-за закрытой двери доносились громкие голоса — плаксивые оправдания Ольги, резкие вопросы Павла, истерические восклицания матери. Но все это звучало для него словно через толщу воды — далеко и нереально.
Когда он вышел из комнаты с полной сумкой, мать сидела в кресле, закрыв лицо руками. Ольги и Павла в комнате уже не было, но из кухни доносились приглушенные яростные крики.
— Будь ты проклята, Екатерина! — прошипела Юлия Владимировна, поднимая заплаканное лицо. — Ты разрушила мою семью! Все разрушила!
Владимир покачал головой.
— Куда ты идешь? — в ее голосе звучало отчаяние. — К ней? Думаешь, она примет тебя обратно? Ха! Как же жди…
— Нет, я просто съезжаю из твоего гадюшника.
Дверь захлопнулась за ним, отрезая причитания Юлии Владимировны.
В это самое время, за несколько километров от драмы, разворачивающейся в квартире Юлии Владимировны, Екатерина сидела на полу своей гостиной, держа на руках маленький серый комочек. Котенок, едва умещавшийся на ее ладони, осторожно обнюхивал ее пальцы и тихонько мурлыкал.
Полчаса назад, возвращаясь из магазина, она проходила мимо двух девочек, стоявших возле картонной коробки. В коробке копошились крохотные пушистые создания — несколько котят, жалобно мяукавших.
— Тётенька, возьмите котёночка, пожалуйста! — одна из девочек, рыжеволосая, с веснушками, усыпавшими всё лицо, умоляюще посмотрела на Екатерину. — Мы их не можем домой взять, мама не разрешает. Они такие хорошенькие!
Екатерина остановилась, разглядывая котят. Она никогда не думала о том, чтобы завести питомца. Раньше Владимир был категорически против животных в доме — у него была легкая аллергия. А после развода… после развода ей было просто не до того.
— Вот этот самый ласковый, — девочка осторожно взяла серого полосатого котенка и протянула его женщине. — Возьмите его на ручки!
Екатерина неуверенно приняла теплый живой комочек. Котенок, оказавшись у нее на руках, тут же перестал мяукать, поднял мордочку и прищурил свои голубые глаза-бусинки. А потом, к ее удивлению, громко замурлыкал, словно маленький мотор.
— Вы видите! — рыжая девочка подпрыгнула от восторга. — Он вас уже полюбил! Значит, вы должны его взять!
Екатерина не смогла устоять перед этой непосредственной радостью и перед доверчивым взглядом крошечного существа. Котенок выглядел таким беззащитным, таким нуждающимся в заботе… Совсем как она сама в последние месяцы.
— Хорошо, — сказала она. — Я возьму его.
И вот теперь этот маленький карапуз осторожно исследовал ее квартиру, настороженно принюхиваясь к каждому углу, осторожно пробуя на прочность мебель своими крошечными когтями.
— Что же мне с тобой делать? — спросила Екатерина, наблюдая за котенком с улыбкой. — Как тебя назвать? Может быть… Счастливчик? Да, пожалуй, так и назову. Счастливчик.
Котенок, услышав свое новое имя, повернулся, наклонил голову и мяукнул, словно одобряя выбор.
Екатерина рассмеялась. И в этот момент она вдруг поняла, что, возможно, жизнь не заканчивается разводом. Возможно, это лишь начало чего-то нового, чего-то лучшего. И может быть, маленький Счастливчик станет первой ступенькой к ее новому счастью.
Человек может сломать ей жизнь, может предать, солгать, оклеветать. Но эти крошечные существа всегда отвечают любовью на любовь. Они не предают. Они просто любят — безусловно, всем своим маленьким сердцем.
Котенок забрался на колени Екатерины и свернулся клубочком, продолжая мурлыкать. А она гладила его по мягкой шерстке, ощущая, как в душе после долгой зимы наконец-то наступает весна.
«Ложь, повторенная тысячу раз, становится правдой для тех, кто хочет в неё верить.» — Йозеф Геббельс
