Лариса смотрела на ряды коробок, которые ещё предстояло распаковать, и чувствовала глубокое удовлетворение. Новая двушка в панельной многоэтажке для кого-то, может, не мечта. Но для них с Алексеем — настоящая победа. Тридцать лет копили, экономили, пахали, поднимали детей в тесноте старой хрущёвки. Теперь наконец-то просторно, светло, кухня, в которой можно развернуться, — это ли не счастье?
Она открыла окно балкона. Сентябрьский ветер ворвался в комнату, шевеля полупрозрачные занавески. Пахло свежей краской и новым линолеумом. Лариса прикрыла глаза от удовольствия, глубоко вдохнула.
— Чайник хоть разбери, — окликнул её Алексей, перекладывая вещи на кухне. — Кофе попьём.
— Сейчас, — Лариса оторвалась от созерцания своих владений и принялась распаковывать кухонные принадлежности.
Участок в деревне, доставшийся от отца Ларисы, они продали неожиданно быстро — под коттеджный посёлок скупали все подряд и за очень хорошие деньги. Денег хватило и на двушку, и даже осталось немного на ремонт. Впервые за много лет они могли вздохнуть спокойно.
Двое их детей уже давно жили отдельно. Виталик, старший, перебрался в Москву, взял ипотеку на студию — вот где настоящая кабала. Наташа, младшая, в Краснодаре, копит на своё жильё, откладывает с зарплаты. Оба звонят нечасто — работа, дела, своя жизнь. Иногда Лариса скучала по тем временам, когда дом был полон детских голосов, но тут же одёргивала себя — сколько лет они с Алексеем мечтали о покое и возможности пожить для себя.
— Будем в гости детей звать, — мечтательно произнесла Лариса, доставая из коробки чашки. — Теперь не стыдно принять. Виталику, может, с ипотечкой поможем?
— Сначала сами устроимся, — буркнул муж, но глаза его добродушно щурились. — Мебель купим нормальную. А то спать на чём?
— Диван вот-вот привезут, — напомнила Лариса. — А кровать закажем на следующей неделе. Ещё бы шторы новые хотелось, и люстру в гостиную. Но пока и наши старые сойдут.
Алексей только покачал головой, но спорить не стал. Он хорошо знал, что когда у Ларисы появляется идея обустроить дом — лучше не мешать. Сам он был человеком простым, неприхотливым, и к комфорту не особо стремился. Но жену понимал — после стольких лет тесноты и бытовой неустроенности хотелось наконец-то создать уют и красоту.
— Лёш, а давай всё-таки стиралку новую возьмём? — предложила Лариса, разливая кофе. — Наша же старая совсем, сколько ей, лет пятнадцать уже? Того и гляди потечёт.
— Посмотрим, — вздохнул Алексей. — Денег-то не так много осталось. А мне ещё на вахту скоро, значит месяц без зарплаты.
Лариса поморщилась. Вахтовая работа мужа — две недели дома, месяц там. Сейчас, в сорок девять, Алексею становилось всё тяжелее. Она видела, как он возвращается — осунувшийся, с болью в спине. Но что поделать — нужно дотянуть до пенсии, хотя бы ещё пять лет.
Звонок в дверь раздался, когда они пили кофе, сидя прямо на полу, среди коробок. Лариса, взглянув в глазок, с удивлением обнаружила грузную женщину с крашеными рыжими волосами.
— Валентина? Тетя Валя? — Лариса открыла дверь, не скрывая изумления. — Ты как тут?
Тётя Валя, сестра её покойного отца, стояла на пороге с потрёпанной сумкой в руках. От неё крепко пахло какими-то чересчур сладкими духами, как будто только что их набрызгала на себя.
Выглядела она хуже, чем в последнюю их встречу — с мешками под глазами, с какой-то нездоровой желтизной на лице. Но держалась бодро, голос звучал уверенно и звонко:
— А я вот, значит, адресок узнала, — тётя бесцеремонно прошла в квартиру. — Ого! Хоромы! Не то что моя клетушка!
Лариса растерянно посмотрела на мужа. Они не видели тётю Валю лет пять точно, а то и больше. Время от времени до них доходили новости о её жизни — ничего хорошего. Дочь Зинка, двоюродная сестра Ларисы, так и не наладила жизнь. Двоих детей рожала от разных мужчин. Мальчики теперь жили с бабушкой, в тесной двухкомнатной квартире-клетушке.
— Присаживайтесь, Валентина Степановна, — Алексей поставил перед тётей чашку со свежим кофе. — Чего к нам-то?
— Да вот, услышала, что братову землю продали, — Валя окинула прищуренным взглядом новую квартиру. — Решила заехать, поглядеть, как вы тут.
Лариса напряглась. Этот визит внезапно перестал казаться случайным.
— Как там адрес-то узнали? — Алексей задал вопрос как бы между прочим.
— А я к Наденьке заходила, соседке вашей бывшей, — отмахнулась тётя. — Она мне и сказала, что вы переехали, и куда.
— Как поживаете-то? — спросила Лариса, чтобы сменить тему. — Как Зина? Мальчишки?
— А, — тётя махнула рукой. — Зинка моя опять за своё. Укатила с каким-то хахалем в Сибирь. Пишет, что там работа хорошая. А дети, значит, опять на мне.
Лариса неопределённо кивнула. Зинка, сколько она помнила, всегда была такой — безалаберной. То кодировалась, то срывалась, то каялась, то исчезала на месяцы. Мальчишек было жалко. Старшему уже четырнадцать, младшему — одиннадцать.
— Тяжело, наверное, одной с ними? — посочувствовала Лариса.
— А то! — тётя Валя с громким хлюпаньем отпила кофе. — Пенсия — копейки. Зинка мне денег не шлёт. А ребятам и одежду, и учебники, и пожрать купить надо. Да и оболтусы они у меня — так и норовят что-нибудь сломать. Ремонт нужен.
Повисла неловкая пауза. Лариса физически ощущала, как разговор змеится куда-то в нехорошем направлении. Алексей нахмурился, словно тоже почувствовал неладное.
— Да уж, дети — это ответственность, — осторожно заметил он. — Мы своих поднимали, знаем, каково это.
— Ваши-то уже взрослые, — тётя покачала головой. — Им помощь не нужна. А мои пацаны… их ведь и в школу собрать надо, и одеть. Осень на дворе, а у Димки куртка на два размера меньше. Разросся за лето.
— Может, Зине позвонить? — Лариса начинала злиться, но старалась держать себя в руках. — Пусть возвращается к детям, раз родила.
— Да разве ж она послушает, — вздохнула тётя Валя, хотя Ларисе показалось, что вздох этот какой-то театральный. — Я уж смирилась. И вот думаю… — она внезапно выпрямилась, пристально глядя на Ларису, — вы же участок продали. Отцовский. А этот участок ведь и моего брата был, и моего отца. Это наша, Калининых, земля.
Вот оно что. Лариса почувствовала, как внутри всё холодеет. Так вот зачем весь этот визит, с расспросами о жизни и кофепитием.
— Тёть Валь, — голос её стал тише, но тверже, — участок был записан на отца. А после его смерти отошёл мне, как единственной дочери. Вы же сами отказались тогда от наследства. Сказали — зачем вам эта развалюха да огород. И взяли гараж.
— Я и не говорю, что он мой! — тётя всплеснула руками. — Конечно, всё по закону. Только вот по-человечески, по-родственному — переведите по сто тысяч племянникам. У вас же дети взрослые уже, себя обеспечивают. А у меня внуки — мал мала меньше. Не обеднеете же?
Лариса от возмущения даже воздух не могла вдохнуть. Тётя явилась спустя годы отсутствия и потребовала у них двести тысяч? Даже не попросила — именно потребовала, как будто это какой-то долг.
— Валентина Степановна, — Алексей заговорил первым, заметив, что жена застыла, — вы же понимаете, что мы почти тридцать лет копили на своё жильё? Каждую копейку считали. Детей поднимали, учили. И Виталик в кредитах по уши, и Наташа жильё снимает. Мы им помочь должны в первую очередь. Своим детям.
— А у меня, значит, дети на шее, которых я не рожала! — тётя тоже повысила голос. — Моя дурында всё нагуляла, да в ноги к мужику. А вы живёте для себя. Квартирка новая, обстановочка, ремонтик! А у меня ребятишки голодные сидят!
Лариса наконец пришла в себя:
— Тёть Валь, мы своих детей вырастили. И сейчас помогаем им. Это что же — мы должны отвечать за Зинкины решения? За то, что она детей без отцов нарожала, а потом и сама их бросила?
— А куда им деваться? — тётя прищурилась, как хищная птица. — Если не я, если не вы — то кто? Органы опеки? Детский дом?
— Так вы на жалость давите? — Алексей выпрямился, в голосе его появились жёсткие нотки. — Мол, или денег дайте, или дети по приютам пойдут?
— Я правду говорю, — тётя отвела взгляд. — Тяжело мне одной. Давление скачет, ноги болят. А тут ещё мальчишки — шумят, бегают, того гляди в больницу с инфарктом заберут.
Лариса вдруг почувствовала, как внутри разливается холодная ярость. Всю жизнь она гнула спину, экономила на себе, тянула семью. А тут пришли и предъявили счёт — за чужую безответственность, за чужие ошибки.
— Ты серьёзно? — голос её звенел. — У меня взрослые дети, свои заботы. Мы тридцать лет на ноги вставали. А теперь просто обязаны, потому что у тебя с дочкой беда?
— Да, обязаны, — тётя наклонилась вперёд. — Мы родня. У вас всё хорошо. А я одна. С внуками. И если не я, то кто им поможет?
Лариса долго смотрела на тётю. Где-то в глубине души шевельнулась жалость — к мальчишкам, которым не повезло с матерью. Но больше — злость на эту женщину, которая явилась из ниоткуда и потребовала жертв.
— Я своё отстрадала, — отчеканила Лариса. — Мои дети не с неба сразу взрослые упали. Я их тащила через долги, тройки, больницы. И твоя дочка, между прочим, не в лесу живёт. Она мать. Пусть вернётся. Пусть поднимет своих. Я не бабка всем брошенным детям. У меня совесть не вместо чужой ответственности.
— Значит, ты бессердечная, — тётя поджала губы. — А ведь я тебе в детстве валенки привозила. И конфеты. Не забыла ещё?
— Помню, — Лариса стояла прямо, не отводя взгляда. — А ты помни, что это не расписка на пожизненное содержание.
— И что, теперь нам и племянников растить прикажешь? — сказал Алексей, поддерживая жену.
Тётя Валя поднялась, набрала в грудь воздуха, будто собиралась разразиться длинной тирадой, но вместо этого побледнела и тяжело опустилась обратно.
— Валентина Степановна, вам плохо? — Алексей бросился к ней. — Воды?
— Давление, — выдавила тётя. — Таблетки… в сумке.
Лариса быстро нашла в сумке таблетки, налила воды. Тётя Валя с трудом приняла лекарство, немного отдышалась.
— Ладно, — проговорила она, с трудом поднимаясь. — Я уже всё поняла. Не могу на вас рассчитывать.
— Тёть Валь, — Лариса вдруг почувствовала укол совести, — мы можем помочь чем-то небольшим. Не двести тысяч, конечно, но собрать мальчишек к школе…
— Уж не надо, — тётя отмахнулась. — Я уж как-нибудь. На хлеб и на молоко наскребу.
Уходя, она тяжело опиралась на поручни. Лариса проводила её до лифта, помогла войти. Но тётя даже не попрощалась, только бросила тяжёлый взгляд напоследок.
— Вымогательница! — выдохнула Лариса, вернувшись в квартиру. — Ни привета, ни «как дела». Сразу за деньгами.
— Тебе не кажется, что мы слишком… строго? — Алексей неуверенно почесал затылок. — Всё-таки дети не виноваты.
— Строго? — Лариса всплеснула руками. — А то, что она завалилась без звонка и требует двести тысяч — это что? Вежливость? Двести тысяч!
— Всё равно, — муж вздохнул, — как-то на душе погано.
— Мне тоже, — Лариса опустилась на табурет. — Но если сейчас прогнёмся — это не остановится. Сегодня — двести, завтра — триста. А потом и вовсе «возьмите к себе мальчишек, я уж стара».
Алексей молча кивнул. Но уже вечером, перед сном, осторожно предложил:
— Может, хоть какую-то сумму им выделить? Ну, не двести, конечно. Тысяч тридцать. На зиму приодеть.
— И как ты ей это подашь? — Лариса хмыкнула. — Она же решит, что запросто может нас доить. Нет, Лёша. Нельзя на шею сажать. Зинка пусть возвращается и поднимает своих детей. А тётя… она взрослая женщина. Переживёт. Жили же они как-то без наших денег.
Следующие недели они продолжали обустраиваться в новой квартире. Приехали новые диваны, кровать, купили шкаф, шторы, светильники. Жизнь вошла в колею — Лариса работала в аптеке, Алексей съездил на вахту. Иногда звонили дети, сообщали свои новости.
Но разговор с тётей оставил неприятный осадок. Лариса нет-нет, да и вспоминала её угрюмый взгляд напоследок. Тяжёлое чувство бередило душу, но она каждый раз напоминала себе: своих детей подняли, помогли встать на ноги, есть долг перед ними. А за Зинкины выходки отвечать не они должны.
Звонок раздался посреди ночи, спустя месяц после визита тёти. Лариса вздрогнула, проснулась. Алексей устало потянулся к трубке, пробормотал: «Алло?» — и вдруг выпрямился, окончательно проснувшись.
— Что? Когда? — его голос звучал хрипло. — Боже… Да, конечно. Мы приедем. Да, обязательно.
— Что случилось? — сердце Ларисы колотилось где-то в горле.
— Валентина Степановна умерла, — Алексей говорил тихо. — Инсульт. Мальчишек пока забрали социальные службы. Готовят документы в интернат.
На проводах было мало людей — соседка, социальный работник, Лариса с мужем. От Зинки известий не было — телефон вне зоны доступа.
Вечером раздался звонок от Наташи.
— Мам… а может, одного к себе взять? Мы ж его знаем…
Лариса замерла. Несколько мгновений она всерьёз прикидывала — а может, и правда? Старшего, Диму, забрать. Выдержат ли они с Алексеем снова все эти школьные собрания, переходный возраст, проблемы подростка? а там и институт или техникум хотя бы…
— Нет, — она, наконец, твёрдо произнесла. — Но я отправлю им деньги на школьную форму. Это максимум, на что я сейчас способна. Потому что я не ангел. Я просто больше не могу быть всем для всех и никем для себя.
Положив трубку, Лариса просто села за кухонный стол и уставилась в стену. Не было ни слёз, ни особой жалости — просто какая-то тупая усталость и мысль: «Ну вот, так и знала».
— Что будем делать? — Алексей сел рядом, взял её за руку.
— Ничего, — она вздохнула. — На похороны съездим, конечно. А с детьми — пусть государство решает. Не можем мы их взять, Лёш. Сил нет начинать всё сначала.
Через месяц объявилась Зинка — приехала забирать квартиру матери. Мальчишек даже не навестила в интернате. Соседка рассказала, что она быстренько всё продала — и мебель, даже на помойку часть просто выбросила, и технику, и саму квартиру какому-то риелтору за бесценок. С деньгами и укатила обратно.
Лариса, узнав об этом, перевела тридцать тысяч на счёт интерната — на одежду и школьные принадлежности для мальчишек. Заезжала к ним пару раз, привозила сладости. Но больше обещаний не давала.
