— У нас не будет детей, — Павел отодвинул чашку с эспрессо и внимательно посмотрел на невесту. — Никогда.
— Как? Но мы же обсуждали, что через год после свадьбы… — Инга замерла с вилкой в руке. — Ты шутишь?
— Я абсолютно серьёзен. Мне не нужны дети, — отрезал жених. — Это моё решение.
Сцена 1: Шокирующее заявление
Летняя веранда кафе «Бонжур» была наполнена приятным гулом голосов и звоном посуды. Солнечные лучи пробивались сквозь полупрозрачный тент, создавая причудливую игру света и тени на белоснежных скатертях. Инга и Павел сидели за угловым столиком в тени большого зонта, защищавшего их от яркого июльского солнца. Перед ними лежали списки гостей, меню и примерный план рассадки – до свадьбы оставалось меньше месяца, и каждая деталь требовала внимания.
Инга выглядела особенно красивой сегодня – в легком кремовом платье, с собранными в высокий хвост волосами и почти незаметным макияжем. Разговор тек непринужденно, пока Павел внезапно не произнес эту фразу, разрушившую все очарование момента.
Инга отложила вилку и посмотрела на Павла с недоумением. Казалось, она ослышалась или неправильно поняла его слова. Холодок пробежал по спине, несмотря на теплый летний день.
— Паш, мы же обсуждали этот вопрос, когда я приняла твое предложение. Ты сам говорил, что хочешь мальчика и девочку, — Инга аккуратно сложила салфетку, пытаясь сохранять спокойствие. Ее пальцы слегка дрожали, и она сцепила их в замок под столом.
— Да, говорил. Теперь передумал, — Павел посмотрел в сторону, избегая её взгляда. На его лице промелькнуло что-то похожее на раздражение. — Я слишком ценю нашу свободу.
Инга нахмурилась. Она отчетливо помнила их разговоры о будущем, о большом доме за городом, о детях, которые будут играть во дворе. Все эти планы они строили вместе, представляя, как будут учить малышей кататься на велосипеде, читать им сказки перед сном, вместе праздновать дни рождения. Всё это обсуждалось не раз и не вызывало никаких разногласий. До сегодняшнего дня.
— Ты понимаешь, что для меня семья – это не только мы двое? — Инга старалась говорить тихо, хотя если признаться честно была на грани паники. Ее мечты о материнстве зародились еще в детстве, когда она с любовью пеленала своих кукол и представляла, как будет заботиться о собственных малышах.
Молодой официант, приблизившийся к их столику, чтобы предложить десертное меню, заметил напряжение и тактично отступил, решив вернуться позже. Его взгляд на мгновение встретился с глазами Инги, и девушка увидела в нем мимолетное сочувствие.
— Я думал об этом долго, — Павел наконец посмотрел ей в глаза. — Дети – это конец нормальной жизни. Постоянные крики, бессонные ночи, горы подгузников и никакой личной жизни. Я не хочу такого будущего. Помнишь, как мы были у Андрея и Марины? Их ребенок орал три часа без остановки, а они выглядели как зомби.
— Нельзя рассматривать детей только как обузу, — Инга пыталась подбирать слова. — Это же продолжение нас, нашей любви. А трудности есть везде. Кстати, сын Марины болел тогда, у него резались зубы. Это временно.
Павел резко отодвинул чашку, и несколько капель кофе пролились на белоснежную скатерть, расплываясь маленькими коричневыми пятнами, как символ разрушающейся гармонии.
— Трудности? Ты называешь это трудностями? Это полная смена образа жизни! — его голос стал громче. — Знаешь, сколько пар распадается после рождения ребёнка? Шестьдесят процентов! Я не хочу рисковать нашей семьёй.
За соседним столиком пожилая пара повернулась в их сторону, а молодая мама, кормившая малыша неподалёку, бросила неодобрительный взгляд.
— Павел, давай не будем обсуждать это здесь, — Инга выпрямилась и посмотрела на жениха. Внутренний голос подсказывал ей, что это не просто спор. — Но мне кажется странным, что ты поднимаешь этот вопрос за месяц до свадьбы. Почему именно сейчас?
— А когда лучше? После? Когда ты «случайно» забудешь выпить таблетку? — Павел сузил глаза, и в его взгляде промелькнуло что-то новое, холодное и отчужденное.
— Ты правда думаешь, что я способна на такую подлость? — голос Инги дрогнул.
— Я видел, как это происходит, — отрезал Павел. — Моя сестра Юлька точно так же затащила Сергея в ловушку. Сначала клялась, что тоже не хочет детей, а потом «ой, что-то случилось с контрацепцией». И теперь Серега живет как привязанный, забыл о своих мечтах и планах.
Инга откинулась на спинку стула. Разговор принимал совершенно неожиданный оборот. Она смотрела на мужчину напротив. Где тот заботливый и нежный Павел, с которым она планировала провести всю жизнь? Человек, который говорил о своем желании иметь большую семью, о том, как будет учить сына играть в футбол и защищать дочку от навязчивых ухажеров?
Вокруг продолжала кипеть жизнь – официанты разносили заказы, за соседними столиками люди смеялись и наслаждались летним днем. Но для Инги время словно остановилось.
— Мне нужно подумать, — наконец произнесла она.
— Тут нечего думать, — отрезал Павел, постукивая пальцами по столу. — Либо ты принимаешь моё решение, либо… — он не закончил фразу, но окончание повисло в воздухе, невысказанное, но очевидное.
Инга медленно собрала свои вещи – блокнот с планом свадьбы, телефон, косметичку – и положила их в сумку. Каждое движение давалось с трудом, словно она двигалась под водой.
— За счёт, пожалуйста, заплати ты, — она развернулась и пошла к выходу, испытывая на себе взгляды посетителей кафе.
Уходя, она не заметила, как Павел проводил ее взглядом, в котором мелькнуло сомнение, а потом достал телефон и быстро набрал сообщение кому-то. Не увидела она и того, как официант, принесший счет, бросил на Павла осуждающий взгляд.
Сцена 2: Раскрытие мотивов Павла
Трёхкомнатная квартира на улице Ленина, 47 никогда не казалась Павлу тесной, пока там не поселились сестра с мужем и маленьким Эдиком. Теперь каждый квадратный метр пространства, которое раньше было их с матерью уютным миром, превратился в поле боя. Павел открыл дверь своим ключом и сразу же услышал пронзительный детский плач, который, казалось, пронизывал стены насквозь и отдавался болезненным эхом в его висках.
— Паша, это ты? — из кухни выглянула мать, Оксана Станиславовна, с полотенцем в руках. Её обычно аккуратно уложенные волосы были растрёпаны, а на измученном лице читалась неприкрытая усталость. — Как хорошо, что ты вернулся! Юля ушла к врачу, Сергей на работе, а Эдик никак не успокаивается. Я уже не знаю, что делать. Он не ест, не спит, всё время плачет.
Павел молча прошёл в свою комнату, тяжело вздохнув и плотно закрыв за собой дверь. Даже здесь, сквозь толщу стены, был отчётливо слышен надрывный плач племянника и увещевательные уговоры матери. Раньше его комната была единственным местом в квартире, где он мог почувствовать себя защищённым от внешнего мира, но теперь даже эта крепость оказалась уязвимой перед маленьким тираном в подгузнике.
Он устало упал на кровать и закрыл глаза ладонями, вспоминая сегодняшний непростой разговор с Ингой. Её лицо, искажённое обидой стояло перед глазами. Может, он был слишком резок? Слишком категоричен? Но разве не лучше сразу расставить все точки над і, чем потом страдать и мучиться от несбывшихся ожиданий? «Никаких детей, Инга. Никогда», — эти слова он произнёс твёрдо, не оставляя места для компромисса.
В его воспалённом от недосыпа сознании всплыли яркие воспоминания пятнадцатилетней давности. Ему, тринадцатилетнему подростку, угловатому и неуверенному в себе, приходилось часами сидеть с маленькой Юлей, пока мать пропадала на работе, пытаясь обеспечить их после ухода отца. Вместо игр во дворе с друзьями – бесконечная смена вонючих подгузников и укачивание капризного, постоянно требующего внимания ребёнка.
— Паша, только на часик, — часто говорила мать, накидывая пальто и хватая сумку. — Мне нужно в магазин сбегать. Или: — Мне нужно к парикмахеру. Или: — Я на минутку к Валентине Петровне.
Этот обещанный «часик» обычно растягивался на три-четыре, а иногда и больше, и вместо футбола с ребятами или захватывающих компьютерных игр он вынужден был развлекать сестру, которая к тому же постоянно болела, капризничала и требовала внимания. Дети во дворе безжалостно дразнили его «нянькой» и «мамочкой», а девчонки противно хихикали, когда видели его с коляской или с Юлькой на руках. Особенно унизительно было, когда Машка из параллельного класса, которая ему нравилась, увидела, как он меняет Юле подгузник на детской площадке. После этого в школе его неделю называли «подгузником» и «обосранцем».
Настойчивый стук в дверь вырвал Павла из горьких воспоминаний, вернув в не менее горькую реальность.
— Паша, помоги, пожалуйста, — голос матери звучал не просто умоляюще, а почти отчаянно, словно она была на грани нервного срыва. — Я должна приготовить ужин, а Эдик плачет уже больше часа без остановки. Я проверила подгузник, пыталась кормить, но ничего не помогает. Может, ты его немного покачаешь? У тебя всегда хорошо получалось с Юлей.
— Мам, я устал. У меня был невероятно тяжёлый день, — Павел говорил громко, почти кричал, чтобы его было слышно сквозь пронзительный плач ребёнка. — Мне нужно отдохнуть хотя бы полчаса. К тому же, разве не Юлька и её муж должны заботиться о своём ребёнке? Почему это всегда становится нашей проблемой?
— А у меня, думаешь, лёгкий день? — в голосе Оксаны Станиславовны появились отчётливые нотки раздражения и усталости. — Я с шести утра на ногах! Сначала стирка, потом магазин, потом обед готовила, а теперь ещё и с малышом сижу. Юля скоро вернётся, обещала быть через полчаса. Потерпи немного! Неужели тебе так сложно помочь родной матери?
Павел нехотя поднялся с кровати, подавляя глубокий вздох разочарования, и медленно открыл дверь. Мать стояла с раскрасневшимся от длительного крика младенцем на руках. Её глаза были красными от усталости, а на фартуке виднелись свежие пятна от детской смеси.
— Просто подержи его, пока я доготовлю борщ и котлеты, — она практически впихнула ему тёплое, извивающееся тельце ребёнка и поспешила на кухню, где на плите что-то шипело и булькало.
Эдик, оказавшись на руках у дяди, на короткую секунду замолчал, уставившись на него мокрыми от слёз глазами, словно оценивая нового человека, а потом заплакал с новой силой, ещё громче и надрывнее, чем прежде. Павел неловко покачивал его, машинально повторяя движения, которые помнил ещё с тех времён, когда точно так же укачивал маленькую сестру. Горькая ирония ситуации не ускользнула от него – спустя столько лет ничего не изменилось, он снова оказался втянутым в заботу о ребёнке, которого не хотел и не просил.
«Нет, — подумал он, качая орущего племянника, — такой жизни для себя я точно не хочу. Никогда».
Сцена 3: Инга ищет поддержки
Небольшая квартира Веры на шестнадцатом этаже новостройки всегда казалась Инге островком спокойствия. Свет, проникающий сквозь окна, заливал просторную гостиную, создавая особую атмосферу уюта. Вера, младшая сестра Инги, открыла дверь и сразу поняла: что-то случилось. Достаточно было одного взгляда на осунувшееся лицо сестры с красными от слез глазами.
— Что произошло? — Вера впустила сестру и закрыла дверь. — Это связано с женихом?
Инга молча кивнула, снимая легкую куртку.
— Я как чувствовала, что ты приедешь, — Вера усадила сестру на диван и села рядом. — Рассказывай.
— Павел сказал, что не хочет детей. Никогда, — Инга словно выдохнула эти слова, и они повисли в воздухе тяжелым облаком. — За месяц до свадьбы! Всё это время мы планировали, обсуждали, сколько у нас будет детей, даже имена перебирали, а теперь он говорит, что это «конец нормальной жизни».
Вера сжала руку сестры и подала ей салфетку, видя, как глаза Инги снова наполняются слезами.
— Я просто не понимаю, — продолжила Инга, промокая глаза. — Он ведь сам говорил о большой семье. Откуда это вдруг?
— Может, он испугался ответственности? — осторожно предположила Вера. — Мужчины иногда паникуют перед свадьбой.
— Дело не в панике. Он был… другим. Холодным. — Инга поставила чашку на стол. — Сказал, что не позволит мне «случайно забыть выпить таблетку», как сделала его сестра. Вера, он говорил так, будто я какой-то враг, который хочет разрушить его жизнь.
Вера задумчиво подошла к окну, из которого открывался вид на парк, где маленькие точки-люди гуляли по дорожкам. Среди них были родители с колясками, и этот вид вызвал у нее внезапное воспоминание.
— Помнишь, как ты заботилась обо мне, когда мама уходила на ночные смены? — она повернулась к Инге с мягкой улыбкой. — Мне было пять, тебе двенадцать. Ты заплетала мне косички каждое утро, готовила бутерброды в школу…
Инга слабо улыбнулась.
— Конечно, помню. Ты всегда капризничала, если я делала косички неровно.
— И ты никогда не сердилась. Просто переплетала заново, — Вера вернулась на диван. — А помнишь, как я заболела скарлатиной? Мама не могла взять больничный, и ты просидела со мной всю неделю. Читала мне книжки, ставила компрессы, измеряла температуру каждые два часа.
Инга кивнула, и её взгляд смягчился от воспоминаний.
— Ты была такая горячая, я боялась, что не справлюсь, — она задумчиво покрутила чашку в руках. — Помню, как впервые сама сделала тебе укол. У меня руки тряслись, а ты держалась так храбро, даже не плакала.
— Потому что я верила тебе, — Вера взяла фотоальбом с полки и открыла его. На фотографии маленькая Инга держала на руках годовалую Веру, бережно обнимая и улыбаясь в камеру. — Знаешь, я никогда тебе этого не говорила, но ты была для меня второй мамой.
Инга всмотрелась в фотографию, словно видела её впервые. Тот момент из детства остался в её памяти – отец только что ушёл из семьи, мама устроилась на две работы, а на Ингу легла ответственность за младшую сестрёнку. Но странное дело – она не помнила это время как тяжёлое бремя. Она любила расчёсывать сестрёнке волосы, учить её читать, защищать от обидчиков во дворе.
— Мы вместе купали твоих кукол, помнишь? — Инга перевернула страницу альбома. — Ты так серьёзно относилась к этому, всегда настаивала, чтобы мы сначала помыли им головы, потом тело, как настоящим детям.
— А ты показывала мне, как правильно держать «ребёнка», чтобы поддерживать головку, — рассмеялась Вера. — И учила, как пеленать. Я до сих пор помню твою науку – сначала одну ручку, потом другую, затем ножки «конвертиком».
— Я всегда знала, что буду мамой, — тихо сказала Инга. — С самого детства. Это не просто прихоть, Вера. Это часть меня. Как я могу отказаться от этого?
Вера обняла сестру за плечи.
— Никто не вправе заставлять тебя отказываться от мечты. Особенно если человек сам подпитывал эту мечту, а потом вдруг решил её разрушить.
— Но я люблю его, — Инга произнесла эти слова почти шёпотом.
— А ты уверена, что это тот человек, которого ты любишь? — серьёзно спросила Вера. — Тот самый Павел, который обещал тебе счастливое будущее с двумя детьми и собакой? Или это другой человек, который вдруг показал свое истинное лицо?
Инга не ответила. Она достала телефон и открыла фотографию, сделанную три месяца назад – они с Павлом в парке, он держит на руках маленького сына их друзей и улыбается в камеру. Тогда он выглядел абсолютно счастливым, играя с малышом. Что изменилось?
— Знаешь, — продолжила Вера, наблюдая за задумчивым лицом сестры, — я верю, что материнство – это естественная потребность для многих женщин. Не для всех, конечно, есть те, кто осознанно выбирает жизнь без детей. Но если ты всегда этого хотела, если чувствуешь, что это твоё призвание – никто не имеет права отнимать это у тебя.
— А если я ошибаюсь? — Инга посмотрела на сестру с неуверенностью. — Может, Павел прав, и дети действительно разрушат нашу жизнь? Шестьдесят процентов пар распадаются после рождения ребёнка – он именно так сказал.
— Статистика – вещь лукавая, — покачала головой Вера. — Я знаю много счастливых семей с детьми. Да, бывают трудности, бессонные ночи, усталость. Но разве счастье измеряется только комфортом? Помню, как ты рассказывала о первом слове Димки, сына вашей подруги Марины. С каким восторгом ты говорила, как светились твои глаза! Ты действительно готова отказаться от такого счастья ради «спокойной жизни»?
Инга вспомнила тот момент – маленький Димка, который после долгих попыток наконец произнёс «мама», и счастливые слёзы Марины.
— Мне нужно ещё чьё-то мнение, — решительно сказала Инга и набрала номер подруги. — Зоя? Привет, это я. Можешь говорить?
Вера тактично вышла на балкон, оставив сестру наедине. Она видела, как Инга нервно жестикулирует, то хмурится, то кивает. Разговор длился почти полчаса, и когда Вера вернулась в комнату.
— И что ты решила? — Вера села рядом.
— Я поговорю с ним ещё раз. — Инга расправила плечи.
Вера сестру, и в этом объятии была поддержка, которую Инга так искала.
Сцена 4: Неожиданный союзник Павла
На следующий день.
— Давай поговорим с мамой, — Павел придержал дверь подъезда, пропуская Ингу вперед. — Она все объяснит лучше меня. У нее богатый опыт.
Инга молча кивнула. После тяжелого разговора с сестрой и подругой она решила — выслушать все аргументы, понять, откуда взялось это внезапное неприятие отцовства у человека, который еще недавно с восторгом обсуждал будущих детей.
В лифте Павел избегал смотреть ей в глаза. Когда двери открылись на восьмом этаже, их встретил громкий детский плач, эхом разносившийся по лестничной площадке.
— Снова концерт, — поморщился Павел. — Приготовься.
Квартира Павла встретила их запахом жареной картошки, стиральным порошком и криком маленького Эдика, который. В коридоре громоздились детские вещи — коляска, сложенный манеж, пакеты с памперсами и какие-то коробки.
— Мам, мы пришли, — громко произнес Павел, пытаясь перекричать плач ребенка.
Из кухни показалась Оксана Станиславовна.
— Инга! Какая неожиданность, — она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась вымученной. — Проходите на кухню. Я только что картошку пожарила.
В маленькой кухне едва хватало места для четверых. За столом сидела Юля — сестра Павла, такая же светловолосая, но с более мягкими чертами лица. Она механически жевала, одновременно укачивая на коленях маленького Эдика, который извивался и плакал, отворачиваясь от ложки с пюре.
— Привет, — Юля кивнула гостям, не поднимая глаз. — Сергей задерживается, у них авария на объекте.
— Опять? — Оксана Станиславовна вздохнула, расставляя тарелки. — Третий раз за неделю. А ты, Павлуша, что-то совсем пропал. Вчера не ночевал…
— У меня своя жизнь, мам, — огрызнулся Павел, усаживаясь за стол. — Мы пришли поговорить кое о чем важном.
Инга осторожно села на край стула. Эдик вдруг перестал плакать, с любопытством уставившись на незнакомую женщину своими большими глазами.
— О свадьбе? — оживилась Оксана Станиславовна. — У меня есть замечательная знакомая, которая делает торты, можно сэкономить…
— Нет, мам, не о свадьбе, — Павел переглянулся с Ингой. — Точнее, о нашем будущем. Мы с Ингой не сходимся во взглядах на… детей.
Юля продолжала механически есть, не поднимая глаз.
— Я не хочу детей, — твердо сказал Павел. — Никогда. А Инга считает, что семья невозможна без детей.
Оксана Станиславовна сел на стул, внимательно глядя то на сына, то на его невесту.
— Паша, ты уверен? — осторожно спросила она.
— Абсолютно, — отрезал Павел. — Посмотри вокруг! — он широким жестом обвел кухню. — Вот к чему приводят дети. Ни минуты покоя, ни клочка свободного пространства! Вся жизнь подчинена расписанию кормлений и смене подгузников.
Инга ожидала, что мать Павла возразит, скажет что-то о радости материнства, о том, как прекрасно видеть, как растут твои дети… Но Оксана Станиславовна неожиданно кивнула и тяжело вздохнула.
— Знаешь, Инга, — она заговорила так тихо, что приходилось напрягаться, чтобы расслышать, — дети — это тяжелый труд. Я одна вырастила Пашу и Юлю, без помощи, без поддержки. Каждый день — борьба за выживание. Работа на износ, чтобы просто прокормить их. А сейчас…
Она повернулась к Юле, которая застыла, держа ложку на полпути ко рту Эдика.
— Сейчас, когда я думала, что наконец-то поживу для себя, появился Эдик. И опять всё то же самое: бессонные ночи, стирка, готовка. Я люблю внука, — поспешно добавила она, заметив, как дернулось лицо дочери, — но я устала. Так устала, что иногда не помню, какой сегодня день недели.
— Мама, — тихо произнесла Юля.
— Я просто говорю правду, — Оксана Станиславовна развела руками. — Да, дети — это счастье, но это еще и бесконечный труд, ответственность на всю жизнь. Паша прав, когда взвешивает все плюсы и минусы.
Эдик, словно почувствовав напряжение, снова заплакал — громко, с надрывом. Юля вскочила, прижимая его к себе.
— Пойду укладывать, — бросила она и быстро вышла из кухни, но не раньше, чем Инга заметила блеск слез в ее глазах.
— Вот видишь? — Павел указал в сторону удаляющейся сестры. — Это невыносимо. Ребенок плачет часами, все на нервах, никакой личной жизни.
— У Сергея началась аллергия от постоянного недосыпа, — подхватила Оксана Станиславовна. — А Юля? Посмотри, на кого она стала похожа. Вечно в растянутых футболках, ненакрашенная, волосы немытые. Какая там романтика — они с Сергеем даже поговорить нормально не могут, сразу ссорятся из-за усталости.
Инга пришла сюда, надеясь найти понимание, а вместо этого оказалась под перекрестным огнем. Предательское чувство сомнения закралось в ее сердце — может, они правы? Может, она просто не понимает, на что подписывается?
— Я думала, вы скажете, что дети — это самое главное в жизни, — тихо произнесла она.
Оксана Станиславовна грустно улыбнулась.
— Когда-то я так и думала. И люблю своих детей больше жизни. Но сказать, что это было легко? Нет. Я отказалась от карьеры, от личной жизни, от всего. Иногда мне кажется, что я не жила для себя ни одного дня.
Из комнаты донесся громкий надрывный плач Эдика, и Оксана Станиславовна вздрогнула.
— Опять не засыпает. Вот так каждый день, — она устало посмотрела на Ингу. — Подумай хорошенько, девочка. Это на всю жизнь.
В дверях кухни появилась Юля, бледная, с заплаканными глазами.
— Он не успокаивается, — тихо сказала она. — Мам, помоги, пожалуйста.
Оксана Станиславовна тяжело поднялась, бросив на Павла взгляд, говорящий «вот видишь», и вышла из кухни. Обернувшись в дверях, Юля встретилась глазами с Ингой, и в этом взгляде было столько невысказанной боли, что Инге захотелось подойти к ней, обнять, сказать что-то утешающее.
— Ну как, теперь ты понимаешь? — спросил Павел, когда они остались вдвоем. В его голосе звучало самодовольство, как у человека, только что выигравшего важный спор.
Инга медленно кивнула, но внутри нее боролись противоречивые чувства. Картина, которую она увидела в этой семье, была безрадостной. Но было в этом что-то неправильное, искаженное, словно она смотрела на мир через кривое зеркало.
Сцена 5: Обострение спора
Гостиная в квартире Павла была обставлена с минимализмом, характерным для холостяцкого жилья — кожаный диван, стеклянный журнальный столик, большой телевизор на стене. Никаких семейных фотографий, только абстрактные картины и дипломы в рамках. Инга сидела в кресле, нервно поглядывая на часы — Вера обещала приехать к шести, и сейчас было без пяти минут.
Павел расхаживал по комнате, время от времени бросая взгляд в окно.
— Зачем ты позвала свою сестру? — он остановился напротив Инги. — Это наше личное дело, нам не нужны посредники.
— Мне нужна поддержка, — тихо ответила Инга. — Это слишком серьезный вопрос, чтобы решать его вдвоем… особенно когда ты привлек на свою сторону маму.
— Я не «привлекал» маму, — возразил Павел. — Я просто показал тебе реальность! То, как живут люди с детьми. Не глянцевую картинку из рекламы подгузников, а настоящую жизнь.
Звонок в дверь прервал их разговор. На пороге стояла Вера, а рядом с ней, к удивлению Инги, Оксана Станиславовна.
— Мы встретились у подъезда, — пояснила Вера, обнимая сестру. — Решили подняться вместе.
Оксана Станиславовна выглядела более собранной, чем днем — она переоделась в строгое платье, аккуратно уложила волосы и даже нанесла легкий макияж.
— Юля осталась с Эдиком, — пояснила она, словно извиняясь. — Сергей наконец-то вернулся с работы.
Когда все расселись в гостиной, воцарилась неловкая пауза. Инга нервно теребила край блузки, Павел хмуро смотрел в пол, Вера изучала обстановку, а Оксана Станиславовна сидела с прямой спиной, сложив руки на коленях.
— Итак, — первой нарушила молчание Вера, — давайте поговорим о главном. Инга всегда мечтала о детях. Это не прихоть, не каприз.
— А я всегда мечтал путешествовать, — резко ответил Павел. — Видеть мир, развиваться, строить карьеру. С плачущим младенцем на руках это невозможно.
— Но ведь ты сам говорил Инге, что хочешь детей, — Вера повернулась к будущему зятю. — Вы вместе планировали семью, обсуждали имена. Что изменилось?
— Я осознал, к чему это приведет, — Павел посмотрел на мать, словно ища поддержки. — Посмотри на мою сестру! На нашу квартиру, которая превратилась в склад детских вещей! На то, как мы все живем! Я не хочу такого будущего.
— Но ведь не обязательно повторять чужой опыт, — мягко возразила Вера. — Есть разные семьи, разные способы воспитания…
— Всё равно это конец нормальной жизни, — отрезал Павел. — Женщина после родов уже никогда не будет прежней. Ни физически, ни эмоционально. Красивая, стройная Инга превратится в усталую, раздраженную мамашу с кругами под глазами и растяжками на животе. Прощай спонтанность, прощай страсть!
Этот разговор ни к чему не привёл.
Сцена 6: Ультиматум
Квартира опустела так же внезапно, как и наполнилась людьми. Вера и Оксана Станиславовна ушли, оставив после себя гнетущую тишину и ощущение незавершенности. Инга стояла у окна, наблюдая, как две женские фигуры — её сестра и будущая свекровь — неловко прощаются у подъезда. Они были такими разными, эти женщины. Одна — воплощение усталости и разочарования, другая — энергичная и полная веры в будущее.
— Кажется, твоя сестра считает меня чудовищем, — голос Павла за спиной заставил Ингу вздрогнуть.
Она не ответила. Что тут скажешь? За последние дни Павел действительно превратился в незнакомца — человека, который смотрел на материнство как на проклятие, а на детей — как на врагов личного счастья.
— Инга, повернись ко мне, — в его голосе присутствовали властные нотки.
Она медленно обернулась, чувствуя странное онемение во всём теле. Павел стоял посреди комнаты, расправив плечи, словно готовился к решающему бою.
— Нам нужно окончательно выяснить этот вопрос, — он смотрел прямо, не отводя глаз. — Я всё обдумал. Я готов женится на тебе, но только при одном условии: никаких детей. Никогда.
Одно дело — обсуждать гипотетическую возможность бездетного брака, и совсем другое — услышать это как ультиматум.
— Это не обсуждается, — продолжал Павел, видя её молчание. — Или мы живём без детей, или я на тебе не женюсь. Решай.
Вот так просто? «Или-или»? Как будто речь шла о выборе обоев для спальни или маршрута для отпуска, а не о перечёркивании её самой заветной мечты.
«Кто этот человек?» — пронеслось в голове. Где тот Павел, с которым она гуляла по парку и мечтала о будущем? Тот, кто говорил: «У нас будет сын, похожий на тебя, с твоими глазами»? Тот, кто останавливался у витрины детского магазина и с улыбкой показывал на крошечные кроссовки? Словно его и не существовало. Или он был лишь маской, которую Павел носил, пока не решил, что пора показать истинное лицо.
Она смотрела на него, пытаясь найти хоть что-то от прежнего Павла — мягкость взгляда, тёплую улыбку, понимание. Но перед ней стоял чужой человек с жёстким, почти жестоким выражением лица.
— Ты ставишь меня перед выбором между тобой и детьми? — наконец произнесла она, и собственный голос показался ей чужим.
— Да, — односложно ответил он. — Именно так. И я хочу знать твой ответ сейчас.
В её голове проносились сотни мыслей. Разве можно ответить на такой вопрос «сейчас»? Разве можно за пять минут решить, чем пожертвовать — любовью к мужчине или мечтой о материнстве?
— Я всегда хотела детей, Паша, — тихо сказала она. — Ты знал это с самого начала. Мы говорили об этом ещё на третьем свидании, помнишь? Я спросила тебя, хочешь ли ты иметь семью, и ты сказал «да».
— Люди меняются, — отрезал он. — Я изменил своё мнение.
— За месяц до свадьбы? — горечь в её голосе была почти осязаемой.
Инге казалось, что она падает в пропасть. Какой смысл в браке, если твой партнёр может в одночасье перечеркнуть всё, о чём вы мечтали вместе? Какой смысл связывать себя обещаниями с человеком, способным на такое предательство?
Перед её внутренним взором пронеслись образы нерождённых детей — мальчика с глазами Павла, девочки с её упрямым подбородком. Как легко он отказывался от них, даже не позволив им появиться на свет. В то время как она уже любила их — этих детей, существующих пока только в её воображении.
«Может, мама Павла права?» — мелькнула предательская мысль. «Может, материнство — это действительно тяжкий крест, от которого она предостерегает сына?»
Но тут же вспомнились другие картины: её собственная мама, усталая после смены, но счастливо улыбающаяся, когда маленькая Инга встречала её с самодельной открыткой. Подруга Марина, кормящая грудью сына и напевающая ему колыбельную с таким выражением абсолютного блаженства на лице, которое нельзя было подделать. Старые фотографии семейных праздников, где три поколения собираются за одним столом, связанные невидимыми, но прочными нитями любви.
«Что останется после нас, если не дети?» — подумала она. «Красивые фотографии из путешествий? Карьерные достижения? Но кому это будет важно, когда нас не станет?»
— Мне нужно время, — наконец сказала Инга, поднимая глаза на Павла. — Я не могу решить сейчас.
— Сколько? — его голос был холоден, словно он обсуждал деловую сделку. — День? Два? Неделя? У нас мало времени до свадьбы.
— Три дня, — ответила она. — Я дам тебе ответ через три дня.
— Хорошо, — он кивнул. — Но помни: я не изменю своего решения. Никаких детей. Никогда.
Инга медленно собрала свои вещи — сумочку, лёгкий шарф, телефон. Движения казались механическими, словно руками управлял кто-то другой. Перед уходом она остановилась у двери и оглянулась. Павел стоял у окна, глядя на улицу, — прямая спина, напряжённые плечи, словно статуя, высеченная из камня.
«Я любила тебя», — подумала она. «Но любила ли я настоящего тебя? Или созданный мной образ?»
Впереди было три дня на размышления, но где-то в глубине души она уже знала свой ответ.
Сцена 7: Неожиданное открытие
Прошло три дня. Три бесконечных дня, наполненных размышлениями, слезами и осознанием. Инга стояла перед знакомой дверью, собираясь с духом, прежде чем нажать на звонок. Из квартиры доносились женские голоса и шорох бумаги — похоже, свадебные приготовления шли полным ходом, несмотря на нависшую над будущим браком тень.
Дверь открыла Оксана Станиславовна, с измерительной лентой на шее и пачкой каких-то образцов в руках.
— Инга! — на её лице промелькнуло удивление. — Проходи, Паша в своей комнате.
В гостиной Юля и какая-то пожилая женщина, видимо, тётка Павла, разбирали образцы тканей для банкетного зала. На столе лежали каталоги флористов, эскизы пригласительных и списки гостей. Обыденность этой картины на фоне происходящего казалась почти сюрреалистичной.
— Здравствуйте, — тихо произнесла Инга, проходя мимо.
Юля подняла голову и слегка улыбнулась. Что-то в её взгляде показалось Инге странным — словно сочувствие, смешанное с пониманием.
Дверь в комнату Павла была приоткрыта. Он сидел за компьютером, сосредоточенно вглядываясь в экран. Услышав шаги, он резко обернулся.
— Ты пришла, — произнёс он, вставая. — Я уже начал думать, что ты решила просто сбежать.
Инга закрыла за собой дверь. В комнате мало что изменилось с тех пор, как Павел перевез часть вещей в их общую квартиру: тот же компьютерный стол, книжные полки, минималистичная кровать. Но сейчас всё это выглядело иначе — словно декорация, за которой скрывался совсем другой человек, чем тот, которого она думала, что знает.
— Я пришла дать тебе ответ, — спокойно сказала Инга, опускаясь на край кровати.
Павел остался стоять.
— И?
— Павел, я беременна, — просто сказала Инга, глядя ему прямо в глаза.
Время словно остановилось. Инга наблюдала, как трансформируется лицо Павла — сначала недоумение, словно он не расслышал или не понял; затем медленное осознание, расширяющиеся глаза, приоткрытый рот; и наконец — волна гнева, исказившая его черты до неузнаваемости.
— Что?! — он почти прошипел это. — Ты… ты сделала это специально?
— Что именно? — спокойно спросила Инга.
— Залетела! — Павел сжал кулаки. — После нашего разговора! Чтобы поставить меня перед фактом!
— Я беременна уже пять недель, — Инга оставалась удивительно спокойной, словно говорила о погоде. — Тошнота по утрам, странные вкусовые предпочтения. Я заподозрила это ещё до нашего разговора в кафе, но хотела быть уверенной, прежде чем сказать тебе. Думала, ты обрадуешься.
Павел застыл, переваривая информацию. Пять недель… это значит, ребёнок был зачат ещё до того, как он высказал своё новое решение о детях. Это не был её коварный план.
— Сделай аборт, — внезапно произнёс он, и эти слова повисли в воздухе, словно ядовитый туман. — Сейчас ещё не поздно. Никто даже не узнает.
Инга смотрела на него, и в её глазах не было ни гнева, ни осуждения — только бесконечная грусть и что-то похожее на жалость.
— Я не сделаю аборт, — тихо, но твёрдо сказала она. — Это мой ребёнок. Наш ребёнок.
— Но мы договорились… — начал Павел.
— Нет, — покачала головой Инга. — Ты поставил ультиматум. Мы ничего не обсуждали и ни о чём не договаривались.
Его руки то сжимались в кулаки, то безвольно опускались. Лицо менялось, как у человека, переживающего сильнейшую внутреннюю борьбу.
— Ты не понимаешь, — выдохнул он. — Я не могу. Не могу стать отцом. Я видел, во что превратилась жизнь Сергея. Как Юлька манипулирует им с помощью ребёнка. «Ты должен больше работать, у нас ребёнок!», «Ты не можешь поехать с друзьями на рыбалку, у нас ребёнок!»…
— А ты не думал, что у вас с Сергеем могут быть разные жизненные обстоятельства? — мягко спросила Инга. — Разные отношения с женами? Разное отношение к отцовству?
— Все мужчины одинаковы, — отрезал Павел. — И все женщины тоже. Рождается ребёнок — и всё, мужчина превращается в кошелёк и источник ДНК. Никто не спрашивает, чего он хочет, что он чувствует.
— Я тебя поставила в известность. Подумай, — сказала Инга и не оборачиваясь вышла из его комнаты.
Сцена 8: Размышления Инги
Квартира Веры встретила Ингу уютной тишиной. Сестра уже приготовила травяной чай — мятный, с лёгким ароматом чабреца и мёда — и теперь расставляла на столе чашки, словно совершая какой-то ритуал. Забравшись с ногами в глубокое кресло, Инга наблюдала за этими привычными движениями.
— Так странно, — произнесла она, принимая из рук сестры дымящуюся чашку, — ещё неделю назад я представляла, как буду примерять свадебное платье, а сегодня думаю о том, как буду растить ребёнка одна.
Вера присела на край дивана напротив и внимательно посмотрела на сестру.
— Ты уже точно решила? — её голос был мягким, без малейшего давления. — Насчёт свадьбы и ребёнка?
— Странно, но решение о ребёнке далось легче, чем решение о свадьбе, — Инга задумчиво провела пальцем по краю чашки. — Когда я увидела две полоски на тесте, первое, что почувствовала — это не страх, а… радость. Представляешь? Даже зная, что Павел против детей, я всё равно обрадовалась.
Тёплый вечерний свет из окна падал на её лицо, подчёркивая тонкие черты, которые в этот момент казались умиротворёнными, несмотря на тяжесть принятого решения. Вера молчала, давая сестре возможность выговориться.
— А вот насчёт свадьбы… — Инга вздохнула. — Время вспоминаю мамины слова. Помнишь, что она говорила о выборе спутника жизни?
Вера кивнула.
— «Выбирайте не того, кто красиво говорит о любви, а того, чьи поступки доказывают её каждый день,» — процитировала она. — Она была мудрой женщиной.
— Мы редко вспоминаем, как она была беременна мной, — тихо сказала Инга. — А ведь она тоже стояла перед выбором.
Вера отставила чашку и подошла к книжной полке. Через минуту она вернулась с потрёпанным фотоальбомом в руках.
— Смотри, — открыла альбом на странице, где была приклеена чёрно-белая фотография молодой пары — стройная девушка с короткой стрижкой и высокий парень в университетской куртке. — Мама и папа, 1986 год. Она уже беременна тобой, но ещё не знает об этом.
Инга осторожно коснулась фотографии. Двадцатидвухлетняя Полина Львовна улыбалась в камеру, её глаза светились счастьем и надеждой. Кто бы мог подумать, что через месяц после этого снимка её жизнь перевернётся?
— Она рассказывала мне, — медленно произнесла Инга, — как декан вызвал её в кабинет и предложил сделать выбор: либо избавиться от ребёнка и продолжить учёбу на бюджете, либо уйти. Беременным студенткам тогда было непросто.
— А папа настаивал на аборте, — тихо добавила Вера. — «Мы ещё успеем, сначала надо выучиться и встать на ноги», — так он говорил.
Инга кивнула.
— Но она отказалась. Ушла из университета, устроилась лаборанткой, жила в общежитии для работников института. А папа… исчез из её жизни на пять лет, пока случайно не встретил нас в парке.
— Тебе было уже четыре, а маме пришлось начинать всё с нуля, — Вера перевернула страницу альбома, где была фотография молодой Полины Львовны с маленькой Ингой на руках — обе улыбаются, несмотря на скромную обстановку комнаты в общежитии. — Она говорила, что ни разу не пожалела.
— «Самое важное решение в моей жизни,» — процитировала Инга слова матери. — Она так говорила, помнишь? Не о дипломе с отличием, не о карьере, не о встрече с отцом… А о том, что решилась родить меня, несмотря на все трудности.
Вера молча кивнула, давая сестре возможность продолжить.
— И знаешь, что я подумала, когда узнала о своей беременности? — Инга положила руку на живот. — Я подумала: «Спасибо, мама. Спасибо, что выбрала меня. Что дала мне шанс жить, любить, ошибаться, находить свой путь». И я поняла, что не могу поступить иначе. Я должна дать такой же шанс моему ребёнку.
— Даже если придётся растить его одной? — мягко спросила Вера.
— Мама справилась, — просто ответила Инга. — И я справлюсь. К тому же, у меня есть то, чего не было у неё — моя младшая сестра, которая всегда поддержит.
Вера подсела ближе и обняла Ингу за плечи.
— Завтра я пойду к Павлу, — решительно сказала Инга. — Пора расставить все точки над «i».
Вера молча кивнула, глядя на закатное солнце за окном.
Сцена 9: Решающий разговор
Квартира в доме на улице Ленина встретила Ингу привычным гулом голосов и запахом чего-то жареного. Было воскресное утро, и, похоже, вся семья собралась дома. Инга позвонила в двер. Внутренний голос шептал ей: «Ты можешь просто уйти, исчезнуть из их жизни, зачем этот разговор?» Но она знала, что не может так поступить.
Дверь открыл Павел. В домашних брюках и футболке, с взъерошенными после сна волосами, он выглядел почти как прежний, родной ей человек. На мгновение сердце Инги сжалось от боли.
— Ты не предупредила, что придёшь, — вместо приветствия произнёс он, пропуская её в квартиру.
— Я решила, что некоторые разговоры лучше проводить без предупреждения, — спокойно ответила Инга. — И мне нужно сказать кое-что не только тебе, но и твоей семье.
— Что ты задумала?
Но Инга уже прошла в гостиную, где за столом сидели Оксана Станиславовна и Юля с Эдиком на коленях. Мальчик жевал булочку, размазывая крошки по лицу, а женщины прервали разговор, увидев гостью.
— Инга! — Оксана Станиславовна поднялась. — Какой сюрприз. Мы как раз завтракаем. Присоединишься?
Инга покачала головой.
— Спасибо, но я ненадолго. Мне нужно сказать вам кое-что важное.
Она осталась стоять посреди комнаты, выпрямив спину и расправив плечи. Павел остановился в дверном проёме.
— Я беременна, — просто сказала Инга, глядя на Оксану Станиславовну. — Срок пять недель. И я решила сохранить ребёнка.
В комнате воцарилась тишина. Эдик, словно почувствовав напряжение взрослых, перестал жевать и с любопытством разглядывал всех присутствующих.
— Ты… что? — Оксана Станиславовна осела обратно на стул. — Но Паша сказал, что вы договорились…
— Нет, — твёрдо перебила её Инга. — Мы не договаривались. Павел поставил ультиматум: либо я отказываюсь от мечты иметь детей, либо свадьбы не будет. А потом я узнала, что уже беременна.
Лицо Оксаны Станиславовны исказилось. Инга заметила, как женщина бросила быстрый взгляд на сына, прежде чем снова повернуться к ней.
— И ты, конечно, решила воспользоваться ситуацией, — в её голосе появились холодные нотки. — Удобно «обнаружить» беременность именно сейчас, когда Павел открыто заявил о своём нежелании иметь детей.
— Мама, — тихо произнесла Юля, прижимая к себе сына.
— А ты уверена, что ребёнок от Паши? — Оксана Станиславовна поднялась, и теперь они с Ингой стояли лицом к лицу. — Может, ты решила повесить на моего сына чужого ребёнка?
— Мама! — резче повторила Юля, но её снова проигнорировали.
Инга испытала как краска приливает к щекам, но сохранила внешнее спокойствие.
— Ребёнок от Павла, — твёрдо сказала она. — И я пришла не для того, чтобы кого-то в чём-то убеждать. Я пришла сообщить о своём решении: я не сделаю аборт и не выйду замуж за человека, который ставит мне ультиматумы.
— Ты… — начала Оксана Станиславовна, но её прервал короткий смешок со стороны двери.
Все повернулись к Павлу, который стоял, привалившись к дверному косяку, с нескрываемым облегчением на лице.
— Значит, свадьбы не будет? — он почти ухмылялся. — Что ж, это лучшая новость за последнее время.
— Павел! — воскликнула Юля. — Как ты можешь так говорить? Инга ждёт твоего ребёнка!
— Если это мой ребёнок, — он пожал плечами. — В любом случае, это её выбор. Я ясно дал понять свою позицию: никаких детей.
Сцена 10: Последнее противостояние
Инга стояла посреди гостиной, ощущая на себе три пары глаз. Из кухни доносился запах подгоревшей яичницы — такой обыденный, домашний запах. Эдик на руках у Юли, почувствовав напряжение, начал хныкать.
— Я рада, что ты воспринял мое решение с таким… облегчением, — Инга справилась с минутной слабостью и теперь говорила ровным голосом. — Но есть еще один момент, о котором ты, возможно, не подумал.
Павел отстранился от дверного косяка. Его самодовольная ухмылка начала медленно сползать с лица.
— Ребенок, которого я рожу — твой, — продолжила Инга. — И закон признает тебя отцом независимо от того, хочешь ты этого или нет. Со всеми вытекающими юридическими последствиями.
— Ты говоришь об алиментах? — резко встряла Оксана Станиславовна. — Так вот в чем дело! Деньги!
Инга повернулась к женщине, которая могла бы стать ее свекровью. В глазах Оксаны Станиславовны читалось такое откровенное презрение, что Инге стало не по себе.
— Я не говорю только об алиментах, хотя это тоже часть ответственности отца, — ответила она, стараясь сохранять спокойствие. — Я говорю о том, что у ребенка должен быть отец, пусть даже только на бумаге.
— На бумаге и в квитанциях на оплату! — Оксана Станиславовна повысила голос. — Я так и знала, что ты охотилась за его деньгами. Крутой бизнесмен, высокий доход, перспективы — лакомый кусок, правда? А теперь, когда свадьба сорвалась, ты решила хотя бы через ребенка получить свою долю!
В комнате стало оглушительно тихо. Даже Эдик замер, испуганно хлопая глазами.
— Вы сейчас серьезно? — Инга с недоверием посмотрела на Оксану Станиславовну. — Вы действительно так думаете? Что я… продумала всю эту комбинацию ради денег?
— А что тут думать? — подхватил Павел. — Ты сама все подтвердила. Не получилось окольцевать — решила использовать ребенка как инструмент шантажа.
Последняя нить надежды, что все это какое-то нелепое недоразумение, что Павел одумается, что они смогут найти компромисс… Все рухнуло, рассыпалось осколками несбывшихся надежд.
— Ты ведь любил меня, — тихо произнесла она, глядя прямо в глаза Павлу. — Или только говорил, что любишь? Ты клялся, что будешь со мной в горе и в радости, в богатстве и в бедности. Помнишь? Было это всего три месяца назад, когда ты делал мне предложение на крыше ресторана с видом на реку.
Она сделала паузу, чтобы справиться с дрожью в голосе.
— Я верила тебе, Павел. Верила каждому слову. Когда ты говорил о нашем будущем доме, о детях, о том, как мы состаримся вместе… Как быстро все это обратилось в пыль. Стоило появиться настоящему испытанию — и что осталось от твоей любви? Расчеты, сколько денег ты потеряешь. Страх, что придется пожертвовать комфортом. Ультиматумы и обвинения.
Оксана Станиславовна хотела что-то сказать, но Инга подняла руку, останавливая ее.
— Самое печальное? — продолжила она. — Я не узнаю вас. Ни тебя, Павел, ни вашу семью. Когда мы только познакомились, вы показались мне людьми, для которых семья — это главная ценность. Вы заботились друг о друге. А теперь я вижу… расчет. Холодный, циничный расчет. Как будто любовь измеряется деньгами, а семья — удобством.
Инга подошла ближе к Павлу, вглядываясь в его глаза, ища в них хоть искру прежнего тепла.
— Я любила тебя, Павел. По-настоящему. И ребенка я решила оставить не для того, чтобы шантажировать тебя или получить деньги. А потому что это плод нашей любви. Той любви, в которую я верила. Которую, как мне казалось, мы оба чувствовали.
Юля, не выдержав, поднялась со своего места. С Эдиком на руках она выглядела совсем юной.
— Инга права, — тихо сказала она. — Что с нами стало? Мы превратились в озлобленных. Мама, вспомни, как ты радовалась, когда узнала, что я беременна. Ты плакала от счастья. А сейчас…
— Не лезь не в свое дело, — оборвала ее Оксана Станиславовна. — У Паши своя жизнь, и он имеет право решать, хочет он детей или нет.
— Да, имеет, — кивнула Инга. — Но решать нужно было до того, как зачать ребенка. До того, как строить планы на будущее и обещать то, что не собираешься выполнять.
Она повернулась к выходу, но остановилась у двери.
— Я не буду требовать от тебя участия в жизни ребенка, Павел. Но и отказываться от законных прав моего малыша не стану. Ты можешь проклинать меня, сколько угодно. Можешь ненавидеть. Но факт остается фактом: ты станешь отцом, хочешь ты этого или нет.
Павел внезапно ударил кулаком по стене, его лицо исказилось от злости.
— Чтоб ты провалилась со своим ублюдком! — прорычал он, теряя контроль над собой. — Я тебе клялся в любви? Так вот, забудь эти клятвы! Я проклинаю тот день, когда встретил тебя! Ты разрушила мою жизнь!
Юля вздрогнула и прижала сильнее к себе испуганного Эдика. Оксана Станиславовна застыла с приоткрытым ртом, словно не ожидала такого взрыва от сына.
— Прощай, Павел, — тихо произнесла Инга. — Надеюсь, однажды ты поймешь, что по-настоящему разрушает жизнь — не любовь и не дети, а страх.
Она вышла из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Сцена 11: Эпилог
Павел сидел за рабочим столом в своем кабинете. За окном сгущались сумерки, но он не включал свет, предпочитая работать в полумраке. Перед ним лежал лист бумаги, исписанный цифрами, а на экране ноутбука была открыта таблица с расчетами.
Он снова взял калькулятор и начал методично нажимать кнопки, повторяя подсчет уже в пятый раз, словно надеясь, что результат каким-то чудом изменится.
— Двадцать пять процентов от дохода ежемесячно, — бормотал он себе под нос. — При моей официальной зарплате в 350 тысяч это… 87 500 рублей в месяц. Умножаем на 12 месяцев… 1 050 000 в год. За 18 лет… 18 900 000 рублей.
Он откинулся на спинку кресла и провел рукой по лицу. Почти 19 миллионов. А если учесть его реальный доход с учетом бизнеса… эта цифра могла быть в полтора-два раза больше.
— И это только базовые алименты, — продолжал он свои расчеты. — А ведь будут еще расходы на образование, лечение, отдых… Она обдерет меня как липку.
Павел взял ручку и нарисовал на полях листа маленькую виселицу. Мрачный юмор всегда был его защитной реакцией в стрессовых ситуациях.
За прошедшие две недели после ухода Инги его чувства претерпели странную трансформацию. Первые дни он испытывал что-то похожее на облегчение — свобода, никаких обязательств, никакой свадьбы… Но затем, когда эмоции улеглись, пришло время расчетов и осознания последствий.
Инга обратилась к юристу. Формально и вежливо, без истерик и угроз. Просто сообщила, что беременна, что отцом является он, Павел, и что после рождения ребенка будет подан иск об установлении отцовства и взыскании алиментов.
— Она всегда казалась такой бескорыстной, — пробормотал Павел, рисуя на листке еще одну закорючку. — «Я люблю тебя, Паша. Деньги не главное, Паша». А теперь что? Восемнадцать миллионов за восемнадцать лет! За ребенка, которого я не хотел!
Он вспомнил их последний разговор, полный горечи и обвинений. Как она стояла там, гордая и непреклонная, говоря о любви и предательстве. Как смотрела на него с этим неприятным выражением в глазах — смесью разочарования и жалости. Как будто это он был виноват! Как будто это он нарушил какое-то соглашение!
— Лицемерка, — процедил сквозь зубы Павел. — Говорит о любви, а сама… сама…
В груди неожиданно кольнуло. Павел потер то место, где должно быть сердце, и позволил себе вспомнить, как они с Ингой познакомились. Выставка современного искусства. Она стояла перед абстрактной картиной и так задумчиво смотрела на нее, словно действительно видела в этих бессмысленных мазках что-то важное. Он тогда подошел и сказал какую-то глупость вроде: «По-моему, художник просто опрокинул банки с краской». А она не рассердилась, только улыбнулась и ответила: «Возможно. Но разве не прекрасно, что даже в хаосе можно увидеть гармонию?»
Та улыбка… теплая, открытая, без тени кокетства или фальши. Она улыбалась так всегда — когда он встречал ее после работы, когда они гуляли в парке, когда он сделал ей предложение на крыше ресторана…
— Она просто хорошая актриса, — сказал себе Павел, возвращаясь к расчетам. — Все это было представлением ради моих денег.
Но предательский внутренний голос шептал: «А что, если она действительно любила тебя? Что, если все ее слова были искренними? Что, если ты упустил настоящее счастье ради… чего?»
Павел решительно отодвинул эти мысли. Нет, все правильно. Он сохранил свою свободу, свое право распоряжаться собственной жизнью. Да, придется платить — но это просто деньги. Лучше потерять часть дохода, чем потерять себя.
— Восемнадцать миллионов, — повторил он, глядя на цифры на бумаге. — Вот цена ее так называемой «любви».
«Свобода не стоит ничего, если она не включает свободу ошибаться.» — Махатма Ганди
