Звон хрусталя разрезал тишину кухни. Марина медленно опустила руки в раковину, ощущая, как осколки бокала, подаренного на двадцатилетие свадьбы, впиваются в подушечки пальцев.
— Собрался? — её голос звучал непривычно ровно, будто принадлежал кому-то другому.
Владимир замер в дверном проёме с дорожной сумкой.
Его массивная фигура, всегда казавшаяся Марине надёжной скалой, сейчас выглядела нелепо — словно медведь, неожиданно оказавшийся в фарфоровой лавке.
— Марин, ну зачем ты так? Я же объяснил… — он потоптался на месте, не решаясь ни войти, ни уйти.
— Что именно? — она повернулась, вытирая руки о фартук. — Что тебе скучно? Что тридцать лет — слишком долго для одной женщины? Или что двадцатипятилетняя Аня лучше справляется с твоим… кризисом среднего возраста?
Тишина повисла между ними, плотная, как туман над рекой.
— Я не планировал, так получилось, — его взгляд метался по комнате, цепляясь за знакомые предметы: часы, купленные вместе в Праге, фотографии с детьми, вазу, которую Марина всегда ненавидела, но держала на видном месте, потому что её подарила его мать.
— Так получилось? — Марина вдруг рассмеялась, и этот смех пробрал Владимира до костей. — Ты собирал вещи две недели. Я находила чеки из ювелирного. Видела, как ты прячешь телефон. И ты говоришь — «так получилось»?
Владимир переступил с ноги на ногу. Сколько раз он репетировал этот разговор? Десять? Двадцать? Но сейчас все заготовленные фразы испарились.
— Мне пятьдесят семь, Вова. Куда мне теперь? — её голос дрогнул впервые за весь разговор.
— Ты справишься, — он наконец решился посмотреть ей в глаза. — Ты всегда была сильнее меня.
— Разве я об этом спрашивала?
— Тридцать лет, Володя. Сегодня ровно тридцать лет, как мы расписались.
Он кивнул, сглотнув комок в горле.
— Марин, я…
— Иди, — она отвернулась. — Просто иди. Аня ждёт.
Дверь закрылась с тихим щелчком. Марина медленно опустилась на табурет и позволила себе, наконец, заплакать. Слёзы катились по лицу, оставляя солёные дорожки на губах. Сколько она просидела так — минуту или час? Время растворилось в пустоте, заполнившей квартиру.
Телефон завибрировал на столе. «Мама, ты как? Папа звонил…» Дочь. Умница Катя, так похожая на отца упрямым взглядом и ямочками на щеках.
Марина отложила телефон, не ответив. Что она могла сказать? «Твой отец ушёл к девочке, которая младше тебя?» «Я осталась одна в пятьдесят семь?» «Мне страшно, дочка»?
Первые недели превратились в бесконечный сериал из бессонницы, слёз и оглушающей тишины. Марина ходила по квартире призраком, натыкаясь на следы тридцатилетней совместной жизни. Вот его кружка с треснувшей ручкой – выбросить? Оставить? Разбить о стену в приступе ярости? Его бритва в ванной, его тапочки у кровати, его свитер, пахнущий таким знакомым одеколоном.
— Мам, ты совсем не ешь, — Катя приезжала каждые выходные, заполняя холодильник едой, которая потом портилась. — Может к врачу сходим?
— Чтобы меня и химией напичкали? — отмахивалась Марина. — Переживу как-нибудь. Не первая, не последняя.
Но в глубине души она не знала – переживёт ли? Ночами Марина лежала, вцепившись в подушку, и задавала себе один и тот же вопрос: когда? Когда она перестала быть для него желанной? Когда он начал смотреть мимо неё? Почему она не заметила раньше?
— Вы тут совсем закопались, Мариночка, — соседка Нина Петровна поймала её у подъезда. — Идёмте с нами в субботу в клуб при библиотеке! Там такие интересные лекции, и публика приличная.
— Какой ещё клуб? — отмахнулась Марина. — В моём возрасте уже поздно клубы посещать.
— Ну-ну, — покачала головой Нина Петровна. — А я-то на пять лет старше вас буду! И ничего, живу! И после развода второго мужа, знаете, каково было? А теперь вот Аркадия Семёныча там встретила, представляете?
Марина не представляла, что когда-нибудь захочет увидеть рядом с собой другого мужчину.
Но однажды утром подошла к зеркалу и не узнала женщину в отражении. Потухший взгляд, серая кожа, морщины глубже, чем прежде. Неужели это она? Это всё, что от неё осталось?
— Хватит, — сказала она вслух. — Хватит, Марина Сергеевна.
Через час она уже сидела в кресле парикмахерской.
— Что будем делать? — спросила молоденькая девушка с ярко-розовыми волосами.
— Всё, — неожиданно для себя ответила Марина. — Меняйте меня полностью.
Когда Катя пришла вечером с пакетами продуктов, она застыла в дверях:
— Мама?! Ты… твои волосы…
Марина провела рукой по коротким прядям с модным пепельным оттенком.
— Нравится?
— Очень! — дочь расплылась в улыбке. — Ты выглядишь… моложе.
— И чувствую себя иначе, — призналась Марина. — Знаешь, я тут подумала… может, нам квартиру немного обновить? Всегда хотела светлые стены вместо этих обоев.
Катя обняла мать, и впервые за долгие недели Марина ощутила, как внутри разливается тепло.
Она начала с малого — записалась на курсы компьютерной грамотности в тот самый клуб, о котором говорила соседка. Затем пришла очередь ремонта: светлые стены, новая мебель, избавление от хлама, накопленного десятилетиями.
— Марина, вы сегодня прямо светитесь! — заметил преподаватель компьютерных курсов Олег Петрович. — Что-то хорошее случилось?
— Я наконец-то разобрала антресоли, — рассмеялась она. — Представляете, нашла свои рисунки двадцатилетней давности. Я ведь когда-то неплохо рисовала.
— Так почему бы не начать снова? — предложил он. — У нас и студия живописи есть.
И Марина начала. Сначала неуверенно, потом с всё большим удовольствием. Её акварели — яркие, немного наивные — неожиданно понравились организаторам местной выставки.
— Ты бы видела его физиономию, — рассказывала она дочери, вернувшись с открытия. — Этот Олег Петрович смотрел на мои работы так, будто увидел Ван Гога!
— Мам, а он… ну… не ухаживает за тобой? — осторожно спросила Катя.
— Что? — Марина рассмеялась. — Нет, конечно! Ему просто нравятся мои акварели.
Но вечером, лёжа в постели, она поймала себя на мысли: а было бы это так уж плохо?
Марина с трудом балансировала пакетами с продуктами, пытаясь найти ключи в сумке, когда телефон разразился звонком.
— Да, Катюш, я помню про завтра! — она прижала телефон плечом к уху. — Свои фирменные пирожки испеку, не волнуйся.
— Мам, тут такое… — голос дочери звучал странно.
— Что случилось? — Марина наконец справилась с дверью.
— Папа звонил.
Марина замерла на пороге. Три года. Три года прошло с момента, когда он закрыл за собой эту дверь. Три года, за которые она получила от него лишь пару сухих сообщений о разделе имущества через адвоката.
— И что он хотел? — её голос звучал ровно, почти безразлично.
— Спрашивал о тебе. Говорил, что хочет увидеться.
Марина медленно опустила пакеты на кухонный стол. Взгляд скользнул по новым светло-голубым стенам, белым шкафчикам, керамической плитке с ручной росписью, которую она выбирала с таким удовольствием. Этой кухни Владимир никогда не видел.
— Мам, ты там?
— Да-да, задумалась, — Марина усмехнулась. — Передай отцу, что я не нуждаюсь в визитах вежливости.
— Он сказал… — Катя помедлила. — Он сказал, что они с Аней расстались. Несколько месяцев назад.
Что-то шевельнулось в груди Марины – не боль, давно притупившаяся, а скорее удивление. Раньше эта новость перевернула бы всю её жизнь. Сейчас она вызвала лишь мимолётное любопытство.
— И поэтому он вспомнил о моём существовании? — она начала разбирать покупки. — Как это мило с его стороны.
— Мам, он правда как-то странно звучал, — в голосе Кати мелькнула тревога. — Постаревший, что ли.
— Ну, три года — не шутка, все мы не молодеем, — пожала плечами Марина. — Что ж, если хочет поговорить, пусть звонит. Номер-то не менялся.
Она повесила трубку и подошла к зеркалу в прихожей. Да, она тоже постарела. Морщинки вокруг глаз стали заметнее, появилась седина, которую она даже не пыталась закрашивать. Но в глазах было то, чего не было три года назад – спокойствие и, пожалуй, мудрость.
Звонок раздался вечером, когда она, забравшись с ногами в новое кресло-качалку, читала книгу.
— Марин?
Его голос. Такой знакомый – и такой чужой.
— Здравствуй, Володя, — она отложила книгу. — Катя сказала, ты хотел поговорить.
— Да, я… — он запнулся. — Можно я заеду? Неудобно по телефону.
— Заезжай, — она взглянула на часы. — Завтра в шесть вечера устроит? У меня до этого планы.
«Планы» заключались в посиделках с новыми подругами из художественной студии, которые переросли в еженедельную традицию. А после них её ждал Олег – уже не просто преподаватель компьютерных курсов, а… Кто? Друг? Поклонник? Марина до сих пор смущалась, определяя их отношения.
— Конечно, — в его голосе мелькнуло разочарование. Раньше он бы сказал: «В шесть я еще на работе» или «А пораньше никак?» И она бы перестроила свои планы под него. Но не теперь.
Следующий день пролетел незаметно. Марина сознательно не готовилась к встрече – не готовила угощений, не укладывала волосы, не выбирала особый наряд. Просто надела удобное домашнее платье и свой любимый кардиган.
Ровно в шесть раздался звонок в дверь.
Марина открыла и едва узнала человека на пороге. Владимир осунулся, глаза запали, плечи сгорбились. Серый цвет лица делал его старше своих шестидесяти.
— Заходи, — она посторонилась, пропуская его.
Он неуверенно шагнул в прихожую и замер, оглядываясь.
— Тут всё…
— Да, всё изменилось, — кивнула Марина. — Проходи на кухню, чайник уже закипел.
Он двигался по квартире словно в музее – осторожно, с любопытством разглядывая новую обстановку, картины на стенах, безделушки, о которых никогда не слышал.
— Это твои? — он указал на акварели в простых рамках.
— Мои, — она поставила на стол чашки. — Недавно вот выставлялась в городской галерее. Сядешь?
Он опустился на стул, продолжая изумлённо озираться.
— У тебя очень… светло стало.
— Да, я наконец-то сделала всё так, как хотела, — она улыбнулась. — Ну, рассказывай, как твоя жизнь?
Владимир неопределённо повёл плечами.
— Сложно. Анна… в общем, мы разошлись. Она, оказывается, всегда хотела детей, а я…
— А ты уже вырастил своих и больше не хотел, — закончила за него Марина.
— Да, — он поднял на неё глаза. — Марин, я…
Звонок в дверь прервал его. Марина взглянула на часы и виновато улыбнулась.
— Извини, я жду гостя.
— Гостя? — Владимир растерянно поднял брови. — Может, я не вовремя?
— Нет-нет, всё нормально, — Марина направилась к двери.
Открыв дверь, она расцвела в улыбке.
— Олег, проходи! — она чуть отступила, пропуская мужчину.
В прихожую вошёл седовласый, подтянутый мужчина примерно их возраста, с выразительными карими глазами и располагающей улыбкой. В руках он держал букет полевых цветов и бутылку вина.
— Прости, опоздал, — он протянул букет Марине и только потом заметил Владимира. — О, не знал, что у тебя гости.
— Знакомьтесь, — Марина приняла цветы, на мгновение прижав их к лицу и вдохнув аромат. — Олег мой… друг. А это Владимир, мой бывший муж.
Мужчины обменялись рукопожатием. Владимир почувствовал крепкую, уверенную хватку Олега и машинально выпрямил спину.
— Очень приятно, — произнёс Олег с лёгким кивком. — Марина много о вас рассказывала.
— Правда? — Владимир бросил удивлённый взгляд на бывшую жену, которая уже ставила цветы в вазу.
— Да, конечно, — Олег снял пальто. — Тридцать лет вместе — это серьёзная глава в жизни любого человека.
В его тоне не было ни насмешки, ни вызова — только спокойная констатация очевидного факта. Владимир почувствовал себя неуютно, словно оказался лишним в этой новой, незнакомой версии собственного дома.
— Я, наверное, пойду, — он сделал шаг к двери. — У вас ведь планы…
— Вечер поэзии в литературном кафе, — Марина кивнула, ничуть не смутившись. — А у нас с тобой и правда всё? Или что-то ещё хотел обсудить?
Владимир почувствовал, как слова, репетированные накануне, застревают в горле. Что он хотел сказать? Что совершил ошибку? Что осознал, насколько ценным было то, что имел? Что жизнь с Аней превратилась в кошмар постоянных требований и недовольства? Что в пустой съёмной квартире он каждый вечер вспоминает этот дом, её запах, её голос?
— Я просто хотел узнать, как ты, — выдавил он наконец. — Вижу, что хорошо. Это… радует.
— Спасибо, Володя, — в её голосе не было злости, только спокойная отстранённость. — У тебя тоже всё наладится, я уверена.
Он кивнул, понимая, что это не вопрос и не приглашение к продолжению разговора. Олег деликатно отошёл в сторону, делая вид, что рассматривает акварели на стене, но Владимир чувствовал его присутствие каждой клеточкой тела.
— Ты изменилась, — неожиданно для себя произнёс он.
— Все меняются, Володя, — она пожала плечами. — Жизнь не останавливается, даже когда кажется, что мир рухнул.
Он хотел сказать ещё что-то, но понял, что не осталось слов. Кивнув на прощание, Владимир вышел за дверь и медленно побрёл к лифту. В голове мелькали обрывки мыслей: её новая причёска, светлые стены вместо тёмных обоев, акварели с подписью «МС» в углу, чужой мужчина с букетом её любимых полевых цветов — откуда он знал, какие цветы она любит?
А вот он, живя с ней тридцать лет, так и не удосужился запомнить.
Из приоткрытой двери квартиры донёсся смех Марины — чистый, звонкий, такой знакомый и такой недоступный теперь. Владимир почувствовал, как что-то сжалось внутри. Что он искал, возвращаясь? Прощения? Утешения? Подтверждения того, что она страдала без него так же, как он начал страдать без неё?
Но нашёл только одну простую истину: жизнь продолжается. Для всех. Даже когда кажется, что время должно остановиться и ждать, пока ты наиграешься и вернёшься на своё привычное место.
Выйдя из подъезда, он поднял глаза к окнам их — нет, теперь уже только её — квартиры на пятом этаже. Свет горел во всех комнатах, делая окна похожими на тёплые прямоугольники надежды в холодных сумерках осеннего вечера.
В этих окнах теперь жила другая жизнь — светлая, полная новых красок, новых впечатлений и, возможно, нового счастья. Жизнь, в которой ему уже не было места.
Владимир медленно побрёл к остановке, чувствуя, как впервые за долгое время на глаза наворачиваются слёзы. Не от жалости к себе, а от понимания: иногда то, что мы считаем своим по праву, ускользает сквозь пальцы из-за нашей собственной слепоты. И никакие извинения не могут вернуть разбитое зеркало прошлого.
Женщина, которую он оставил три года назад, осталась лишь в его воспоминаниях. А навстречу ему из дверей литературного кафе шла уже другая Марина — с кистью в руке и светом в глазах, который он, к своему стыду, не смог зажечь за тридцать лет вместе.
