— Маринка, ты уж прости… У Галины никого. Мне их на руки отдала. Теперь они наши, — Нина Степановна стояла в дверях, держа за руки троих малышей, испуганно жавшихся к её ногам.
Марина застыла посреди кухни.
Кастрюля с водой на плите закипела, забулькала, но она не двинулась с места. Просто смотрела — на детей, на свекровь, на узелок с вещами у порога. Наконец медленно опустилась на табурет. — Каких… детей? — её голос прозвучал глухо.
Всего два месяца прошло с того как её мужа не стало. Два месяца как она вдова. Учительница начальных классов с пустым домом и болью, которая заполнила каждый угол.
— Галина в больнице. Последняя стадия. Попросила меня. — Свекровь говорила отрывисто, тихо. — Родни никакой. Отец пьёт, матери давно нет.
Старший мальчик — лет пяти, не больше — неотрывно смотрел на Марину большими серыми глазами.
Девочка помладше прижалась к боку Нины Степановны. А самый маленький, с пухлыми щеками и соплями, вдруг разревелся.
— Тиша, тише, ну что ты, — свекровь опустилась на корточки, обнимая малыша. — Вот познакомьтесь. Илюша, Дашенька, маленький Тимоша.
Марина чувствовала, как внутри разливается холод. Не от злости, не от возмущения. От страха. — Как… надолго? — она сама не знала, почему спрашивает. Ответ был очевиден.
— Насовсем, — просто сказала Нина Степановна.
Марина встала, выключила плиту. Руки дрожали. Дом, в котором она едва научилась жить одна, вдруг стала тесной, чужой, наполненной детскими голосами и запахами.
— Я не смогу… — начала она, но свекровь перебила.
— Вместе сможем. Я же с тобой, Маринка. Вы же всегда о детях мечтали.
Ночь прошла как в тумане. Марина лежала, слушая шорохи и детский плач из соседней комнаты.
Там свекровь устроила импровизированные кровати — две на полу, одну на диване. Странно, но когда муж ухожл Марина не плакала. А сейчас слезы текли, впитываясь в подушку.
Утром хлопнула калитка. Марина выглянула во двор: Нина Степановна вела детей к уличному умывальнику. Старший Илюша шел сам, двоих младших она держала за руки. Стояла осень, воздух пах дымом и яблоками. — Водичка холодная, — приговаривала свекровь. — Давай, Илюшенька, умывайся. Глазки промой, носик…
Деточка капризно мотала головой, не хотела умываться. Тимоша смешно фыркал, как котенок. Нина Степановна вытирала их полотенцем, приглаживала волосы, что-то шептала.
Марина вышла на крыльцо, и свекровь обернулась:
— Картошки начистишь? Детям кашу сварила, а к обеду надо картошечки. С молоком любят.
— Я в школу сегодня, — тихо сказала Марина.
— Помню. К двенадцати вернешься. Я борщика поставлю.
Нина Степановна говорила обыденно, будто так было всегда. Будто не она вчера привела в дом троих чужих детей. Марина хотела возразить, но не нашла слов. В школе Марина механически вела урок. Почему-то всё думала про серые глаза старшего мальчика, Илюши. Такие же были у мужа. «Что за вздор», — одернула она себя.
Вернувшись, она застала во дворе возню. Даша рыдала над сломанной игрушкой. Илюша стоял, опустив голову. Тимоша дергал свекровь за юбку. — Не плачь, доченька, сейчас починим, — приговаривала Нина Степановна, склеивая пластмассовую лошадку.
— Я не твоя дочь! — вдруг выкрикнула девочка. — Я мамину хочу!
И залилась таким отчаянным плачем, что у Марины защемило сердце. Свекровь подхватила девочку на руки, прижала к себе.
Вдруг посмотрела на Марину — и в её глазах была такая тоска, что стало понятно: ей тоже страшно.
Вечером, когда дети уснули, Марина стирала их вещи в тазу. Маленькие рубашки, колготки, штанишки. Нина Степановна села рядом, помолчала, потом тихо сказала: — Мой Серёженька — твой муж — он детей хотел.
— Знаю, — Марина сжала в руках мокрую детскую футболку. — Не успели.
— Теперь вот успеем, — свекровь положила руку ей на плечо. — Вместе, Маринка. Я одна не справлюсь с ними. И ты одна… трудно будет.
А вдвоем выдюжим. Но я не заставляю, если хочешь, чтобы я ушла, то уйду с детьми. Заствлять тебя не смею, ведь у тебя своя жизнь.
Ночью Марина проснулась от детского крика. Тимоша плакал, звал маму. Зовет ли он свою Галину или новую «маму» — Нину Степановну? — Справимся ли? — прошептала Марина, глядя в темноту.
Прошло три месяца. Декабрьский снег укрыл двор белым покрывалом. Марина вернулась из школы, потирая замёрзшие руки, и остановилась на пороге кухни.
Илюша сидел за столом, старательно выводя буквы в тетради. Нина Степановна лепила пельмени, а рядом, на маленьком стульчике, Даша неумело раскатывала тесто.
— Мариночка, мы пельмени готовим, — улыбнулась свекровь. — Илюша вот уроки делает, я ему объяснила, как сложение решать.
Тимоша, увидев Марину, бросился к ней с радостным визгом: — Мама Мина! Мама Мина!
Марина замерла. «Мама». Первый раз кто-то из детей назвал её так. В горле встал ком. — Иди-ка сюда, мой маленький, — Марина опустилась на колени, раскрывая объятия. Тимоша уткнулся ей в плечо, обдавая щеку тёплым дыханием, пахнущим печеньем и молоком. Она подхватила его, ощущая, как доверчиво обвиваются вокруг шеи крохотные ручки.
Когда детские постели затихли, а дом погрузился в дремотный покой, Марина накинула шаль и вышла на крыльцо.
Звёзды рассыпались по тёмному небу, воздух пах талым снегом и пробуждающейся землёй. За эти месяцы она привыкла к постоянному шуму, беготне, детским ссорам и смеху.
К тому, что нужно варить кашу на пятерых. К тому, что покой пропал. Со стороны калитки показалась фигура. Евгений, сосед, нёс инструменты.
— Марина Алексеевна, крышу ещё подлатаю, пока снег не пошёл сильнее, — сказал он, проходя мимо.
— Поздно уже, Женя.
— Так ведь затекать начнёт. Над детской комнатой прохудилась.
Что-то в его голосе заставило её посмотреть внимательнее. С осени он приходил часто — то забор подправить, то дров наколоть. Нина Степановна говорила, что с тех пор как его жены не стало, пять лет как, Евгений один. В лесничестве работает. Так он приходил раз за разом, в один из дней из дома выбежал Илюша: — Дядя Женя! А вы мне качели обещали сделать!
— Холодно ещё для качелей, — усмехнулся Евгений. — Весной сделаем.
— Обещаете?
— Слово даю, — Евгений присел на корточки рядом с мальчиком. — А ты математику учишь?
Илюша ответил что-то восторженно, и они вдвоём скрылись за домом. Марина смотрела им вслед, ощущая странное тепло внутри. Ночью Марина писала в дневник, который завела после появления детей:
«Сегодня Тимоша назвал меня мамой. Илюша нарисовал нас всех на одном листе — меня, бабу Нину, себя, Дашу, Тимошу. И дядю Женю тоже нарисовал. Даша сказала, что хочет косички, как у меня. Они не мои дети. Но что-то происходит. Будто прежняя Марина умерла с Серёжей, а новая только-только начинает жить». Утром в школе к ней подошла директриса: — Марина, я слышала, у тебя теперь дети? Трое? И как справляешься?
— Не знаю, — честно ответила Марина. — День за днём.
Коллеги смотрели с любопытством. Кто-то с восхищением, кто-то с осуждением. А Марине было уже всё равно. Она спешила домой — у Даши поднялась температура. Вечером, измерив девочке температуру, Марина вышла на кухню и опустилась на стул: — Тридцать восемь. Надо в больницу везти.
— Подожди, — Нина Степановна натёрла малиной маленькие ножки девочки, укутала в одеяло. — Пока обойдёмся без больницы. У меня трое выросли, знаю, что делать.
— А если хуже станет?
— Тогда и повезём. А пока рядом побудем. Если еще поднимется, то сразу скорую.
Марина просидела у кровати Даши до утра. Девочка металась, звала свою маму. А Марина гладила её по лбу, меняла компрессы и шептала: «Всё хорошо, маленькая, я здесь». К рассвету жар спал. Даша открыла глаза и улыбнулась: — Мама Марина, мне приснилась собака.
И это «мама Марина» прозвучало так естественно, так правильно, что Марина не выдержала — обняла девочку, прижала к себе, и разрыдалась. Нина Степановна застала их так — обнимающихся, сонных. Поставила на стол чашку с чаем, тихо сказала: — Видела бы тебя сейчас мой Серёжа.
Так шли годы.
Очередная весна ворвалась в их жизнь яркими красками.
В палисаднике зацвели первые цветы, которые дети с восторгом рассматривали каждое утро. Евгений, как и обещал, построил качели под старой яблоней. Жизнь наполнилась новыми звуками и новыми заботами. Марина вернулась из школы и увидела, как Даша и Тимоша играют во дворе под присмотром Нины Степановны. Илюши не было видно.
— А где старший? — спросила Марина, снимая пальто.
Свекровь вздохнула: — В сарае сидит, третий час. Что-то у них в школе случилось. Молчит, не говорит.
Марина нашла Илюшу в дальнем углу сарая. Он сидел, обхватив колени руками, и смотрел в одну точку. — Эй, герой, — тихо позвала она. — Можно к тебе?
Илюша не ответил. Марина присела рядом, помолчала.
— Знаешь, когда мне плохо, я иду туда, где меня никто не найдёт, и просто сижу. Как ты сейчас.
Мальчик шмыгнул носом.
— Мне Петька сказал, что я никому не нужен, — внезапно произнёс он. — Что меня мама бросила, потому что я плохой.
Марина замерла. Потом осторожно положила руку на худенькое плечо: — Твоя мама, Галина, очень сильно тебя любила. И Дашу, и Тимошу. Она не бросила вас. Она… ушла туда, откуда не возвращаются. Как мой муж Серёжа. Это не потому, что вы плохие. Совсем нет.
— А вы… — он поднял на неё серые глаза. — Вы нас тоже… любите?
Марина почувствовала, как сердце сжалось. Раньше она избегала этого слова. Боялась его. Но сейчас, глядя в глаза мальчика, вдруг поняла — это правда. — Да, Илюша. Очень люблю. Вас троих.
Мальчик вдруг обнял её с такой силой, что Марина едва удержалась. А потом сквозь слезы прошептал: — А можно… я буду звать вас мамой? Как Тимоша и Даша?
Беда пришла внезапно, как это всегда бывает. Воскресным днём, когда весенний воздух наполнился запахом свежей травы, со двора донёсся отчаянный крик.
Даша, взобравшись на яблоню, не удержалась на влажной ветке. Марина выбежала на крыльцо и увидела, как девочка, скорчившись, держится за ногу, а вокруг уже суетятся перепуганные Илюша и Нина Степановна.
— Держись, маленькая, — шептала Марина, пока Евгений мчал их по ухабистой дороге в районную больницу. Даша, бледная, прикусив губу, старалась не плакать, только глаза, полные слёз, смотрели с надеждой.
Молодой врач, с усталым, но внимательным взглядом, осмотрел распухшую ножку и покачал головой:
— Перелом голени. Нужно стационарное лечение, — он взглянул на напряжённое лицо Марины. — Кто-то из родителей останется с ребёнком?
— Я останусь, — Марина сжала ладошку девочки.
— Вы кем ей приходитесь? Мать? — уточнил врач, заполняя карточку.
Что-то дрогнуло в душе Марины, словно последняя стена рухнула. Она ответила просто, даже не задумавшись:
— Да. Я её мать.
В полутёмной больничной палате Марина сидела у постели уснувшей Даши. За окном мерцали редкие звёзды.
Она смотрела на хрупкое детское личико, на разметавшиеся по подушке волосы, и думала о странной метаморфозе своего сердца.
Ещё недавно оно боялось новой привязанности, страшилось снова потерять кого-то любимого. Теперь же трепетало от другого страха — страха потерять то, что стало дороже собственной жизни.
Наутро скрипнула дверь палаты. Евгений привёз Илюшу и Тимошу. Мальчики, притихшие и серьёзные, обнимали сестру.
Илюша достал потрёпанную книжку сказок и принялся читать, старательно выговаривая сложные слова. Тимоша, сопя от усердия, осторожно гладил Дашины волосы и подкладывал мишку ей под руку. — Нам пора, — Евгений тронул Илюшу за плечо, когда пришло время посещений. — Мы завтра с утра снова приедем, привезём малины и булочек.
Уже в машине, пристёгивая ремень безопасности, Илюша вдруг обернулся и спросил: — Дядя Женя, а вы будете нашим папой?
Марина вздрогнула. Евгений крепче сжал руль.
— Если ваша мама не против, — тихо ответил он.
Майским утром во дворе собрались соседи. Марина в светлом платье стояла рядом с Евгением. Нина Степановна, нарядная, с цветами, утирала слёзы. Илюша, важный, в новом костюме, держал за руки Дашу и Тимошу. — Объявляю вас мужем и женой, — произнёс регистратор из поселкового ЗАГСа.
Евгений поцеловал Марину, а потом опустился на колени перед детьми: — Ну что, теперь я официально ваш папа. Согласны?
Вечером, когда гости разошлись, Нина Степановна села рядом с Мариной на скамейку в саду.
Дети носились вокруг, играя с новым щенком, которого подарил Евгений. Муж — теперь уже законный муж — устанавливал новую беседку.
— Спасибо тебе, — тихо сказала Марина.
— За что, доченька?
— За то, что принесла мне троих деток. И себя.
Нина Степановна улыбнулась сквозь слёзы: — А ты — что не отвернулась. Мы теперь не просто родня. Мы — судьба.
Марина смотрела, как Илюша учит малышей играть с щенком, как Евгений поднимает Тимошу на плечи, как Даша, всё ещё прихрамывая, бежит к ним с букетом полевых цветов.
«Моя семья», — подумала она. — «Моя».
