— Света, нам нужно серьёзно поговорить, — Витя вошёл в кухню с лицом, будто только что узнал, что любимую футбольную команду расформировали. Медленно, с показным драматизмом, опустился на стул, как будто тот был трон, а он — царь с отрубленной казной.
Света бросила взгляд на кастрюлю, где булькала картошка, потом на мужа. Бледный. Плечи опущены. Взгляд уставился куда-то в пол. Вот тебе и «пятница вечер»… мечтала поваляться с сериалом и пельменями.
Она положила нож, вытерла руки о фартук, как будто стирала из себя всю усталость дня.
— Что опять? — села напротив, нахмурилась. — Опять уволили? Или машина всмятку?
— Это мама, — выдохнул Витя, и провёл ладонью по лицу, словно пытался стереть с него всё, что происходило в последние сутки. — У неё большие проблемы.
У Светы дёрнулся уголок губ. Вот только не это. Не сегодня. Не опять.
— Ну? Что? Её Аполлон снова ваяет гениальный бизнес-план? Или улетел в Таганрог искать инвесторов на биткоин? — она скрестила руки, саркастично глядя мужу прямо в глаза. — Только не говори, что она снова дала ему денег. Я не переживу.
— Хуже, — тихо ответил Витя, поднимая на неё взгляд. Глаза — тревожные, виноватые. Комбо. — Он исчез. Со всеми её сбережениями.
Света застыла. Даже картошка в кастрюле булькать перестала — как будто тоже хотела дослушать.
— Сколько? — спросила она, уже зная, что сейчас её добьют.
— Всё, — просто сказал он. — Пенсия. Продажа дачи. То, что осталось после отца. Всё подчистую. Даже вклад в Сбербанке, который она прятала в тряпичном чехле от пылесоса.
— Браво, — Света откинулась на спинку стула, глядя в потолок. — Просто аплодисменты стоя. А я-то думала, она в прошлый раз дно пробила, а нет — там ещё был подвал.
— Свет, — Витя попытался вложить в голос что-то типа «понимания ситуации», но звучал всё равно как школьник, пойманный с двойкой. — Она не знала…
— Она? — Света повернулась к нему с таким взглядом, будто собиралась сейчас кинуть в него сковородкой. — А я, выходит, знала, да? Я её предупреждала. Предупреждала, Витя. Ты тоже был свидетелем! Я ей прямо в глаза говорила — аферист! Мошенник! У него даже зубы вставные не свои!
— Она говорила, что ты завидуешь её счастью, — пробормотал он.
— Ага, — усмехнулась Света. — Завидую, что у меня нет пенсионера-проходимца, который по ночам читает стихи и по утрам просит на «стартап». Слушай, я уже не злая — я просто устала быть права!
— Но что нам делать? — он развёл руками. — Свет, она моя мать. Она сейчас осталась вообще ни с чем. Квартира — в долгах, ремонт на кредит, коммуналка — три месяца не оплачена. Ты понимаешь, чем это пахнет?
— Да, — кивнула она. — Пахнет тем, что сейчас ты попросишь отдать ей наши деньги. На которые мы, напомню, собирались наконец-то вырваться из этой съёмной берлоги с тараканами и вечно текущим краном.
— Я не прошу отдать всё, — поспешно добавил он, словно хватался за соломинку. — Просто немного помочь. Заплатить за квартиру, снять проценты по кредиту…
— А потом она найдёт нового такого же «поэта в изгнании», — оборвала его Света. — И мы повторим этот увлекательный квест? Я тебя спрашиваю, Витя, ты серьёзно хочешь вот так профукать всё, ради человека, который мне год назад в лицо сказал, что я змея, а не жена тебе?
— Она была… влюблена, — пробормотал он, как будто это было оправдание, а не диагноз.
— Она была в маразме, Витя. И этот маразм мы сейчас должны оплачивать? Ты сам-то слышишь, что говоришь?
Он встал, подошёл к ней. Попытался взять за руку, но Света отдёрнулась. Она кипела. Всё внутри было как чайник на плите, вот-вот зашипит, и к чёрту крышку.
— Света, ей некуда идти. Ты представляешь, каково это — остаться в шестьдесят два с голым задом и разбитым сердцем?
— Представляю. И знаешь, кому она это может рассказать? Подругам в парке. Или своей подушке. Только не мне. Я ей не психолог и не банкомат!
— Она мать…
— А я кто тебе, Витя? Кассир? Или всё-таки жена, которая с тобой пережила и твою безработицу, и папины долги, и ипотеку, и даже тот эпичный Новый год, когда ты привёз ёлку с живыми муравьями?
Он помолчал. Потом сел обратно. Молча. Глаза опустил. Думал. Или делал вид.
— Мы можем найти компромисс, — сказал он, наконец. — Не отдать ей все деньги. Просто помочь. Немного. На первое время.
Света развернулась, пошла к плите. Проверила картошку. Проткнула — мягкая.
— Ага, — буркнула она. — Немного. Как в прошлый раз. Только потом, почему-то, немного становится нормой. А потом — уже привычкой. А потом — привычной обязанностью.
— Свет… — тихо сказал он.
— Скажи ей, что мы подумаем, — отрезала Света. — Но сразу предупреди: ещё один альфонс — и пусть сама с ним живёт на остановке.
Витя вздохнул. Глубоко. Как будто только что с грузовика цемента слез.
— Ладно. Скажу. Но ты бы с ней поговорила. Мягко. По-человечески.
Света посмотрела на него так, будто «по-человечески» давно закончилось вместе с её терпением.
— Если я с ней поговорю, Витя… она потом месяц в санаторий лечиться будет. Уверен, тебе это надо?
Он промолчал. Потом чуть усмехнулся.
— Ну, хотя бы картошка вкусная?
— Только не забудь, что она куплена на наши сбережения, — усмехнулась в ответ Света. — Так что наслаждайся каждым кусочком. Как в последний раз.
Света стояла, скрестив руки на груди, и прислонилась к краю кухонного стола. Губы поджаты, взгляд тяжёлый, как кастрюля с борщом после трёх дней стояния в холодильнике. Внутри у неё всё кипело, но она упрямо старалась говорить спокойно. Без визгов, без драмы. Пока что.
— Я говорю не о твоей матери как о человеке, а о её поступках, — произнесла она медленно, словно объясняла правила пользования пультом от телевизора восьмилетнему. — Раиса Михайловна взрослая тётка. И она сознательно вляпалась в это. Плохое решение, между прочим.
— Но она была влюблена! — Витя всплеснул руками, как будто пытался отпугнуть реальность. — Ты не понимаешь, каково ей было после смерти отца… Одиночество, пустота…
— Не рассказывай мне сказки про одиночество, Витя, — Света резко повернулась к окну, уставившись в темноту, как в бездну. — Моя мать тоже осталась одна. Но почему-то не прыгнула в койку к первому же альфонсу с курсов «Как начать жизнь заново после пятидесяти».
— Марат не был первым встречным! — Витя заговорил громче, возмущённо. — Они познакомились на каких-то курсах. Он казался приличным человеком.
— Приличным?! — Света хмыкнула и уселась на табурет, как будто если сядет — не набросится на кого-то. — Мужик сорока лет, который увивается за пенсионеркой? Прямо благородный дон. Ты не видишь в этом ничего подозрительного? Вот вообще?
Витя тяжело осел на стул, как мешок с картошкой, и схватился за голову.
— Я просто хотел, чтобы она снова была счастливой… — выдавил он. — После папы она совсем пропала. А с Маратом вдруг ожила… Улыбаться стала. Краситься. Даже пошла платье покупать, помнишь, то голубое, с вырезом, как будто в конкурс «Мисс Очарование ПФР» собралась…
— Да, помню. За её деньги, между прочим, — фыркнула Света. — И ресторан я тоже помню. Как она хвасталась, что Марат заказал самое дорогое вино, а потом я увидела, как она расплачивалась. Своей картой. А он сидел рядом с видом «я-мужик-щедрый».
Витя поднял на неё глаза, растерянные, как у щенка, которого застали на месте преступления.
— Ты мне об этом не говорила…
— Потому что ты не хотел слышать, Вить. — Света подошла к плите, выключила кипящий чайник и выдохнула. — Каждый раз, когда я только заикалась, что с этим твоим Маратом что-то не так — ты делал вид, что я ревную. Или не люблю твою маму. Или вообще истеричка.
— Это неправда… — начал было он, но голос у него подзавис.
— Это самая что ни на есть правда, — отрезала она. — И хочешь знать ещё одну правду? Твоя мама приходила ко мне за деньгами. Ещё до того, как окончательно отдала Марату все свои сбережения. Пришла такая вся в духах и с приподнятым подбородком — просила «на бизнес».
Витя застыл.
— Когда?
— Два месяца назад, — спокойно ответила Света, наливая себе чай. Лицо у неё было каменное, как у налогового инспектора перед проверкой. — Говорила, что это инвестиция. Что потом всё вернётся в десятикратном размере. Я ей отказала. Сказала, что это риск. А она…
Она замолчала, сделала глоток. Витя ждал, как школьник у доски.
— Она сказала, что я жадная и завистливая. Что я настраиваю тебя против неё. И боюсь, что если она озолотится с Маратом, то ты будешь её больше уважать, чем меня.
— Она не могла… — Витя покачал головой.
— Могла. И сказала. — Света поставила чашку на стол с мягким стуком. — А потом добавила, что я тебя не достойна. Что ты мог бы найти себе женщину получше. Такую, которая бы уважала твою мамочку.
Витя вскочил и прошёлся по кухне, как тигр в вольере. Только взгляд был не тигриный, а потерянный.
— Почему ты молчала?
— А смысл? — Света пожала плечами. — Ты бы что, поверил мне? Или кинулся выяснять, как мама докатилась до «Марата мечты»?
Он не ответил. Потому что ответ был очевиден.
— Вот именно, — хмыкнула она. — И теперь, когда её развели, как студентку с подпиской на БАДы, ты приходишь и просишь наши сбережения. Деньги, которые мы с тобой копили пять лет. На нормальное жильё. Не на новую жизнь для Раисы Михайловны.
— Я не прошу всё, — Витя опять сел, уже спокойнее, но вид у него был такой, будто его только что уволили с работы. — Только часть. Чтобы помочь ей выбраться из долгов.
— А потом? — Света смотрела ему в глаза, не мигая. — Что будет, когда она снова влюбится? В какого-нибудь «инвестора года» из ТикТока? Опять спасать?
— Это не повторится, — покачал он головой. — Она поняла свою ошибку.
— Правда? — Света вскинула бровь. — Она тебе лично это сказала?
Витя сглотнул.
— Ну… не совсем. Она всё ещё считает, что Марат её любил. Просто у него возникли проблемы. Он уехал. Скоро вернётся, наверное.
Света рассмеялась. Громко. Но в этом смехе было столько усталости, что даже чайник на плите сжался.
— Витя… Ну ты серьёзно? Она до сих пор живёт в розовых фантазиях! Как ребёнок, который верит, что Дед Мороз просто задержался в пробке.
— Но она моя мать! — заорал он и ударил кулаком по столу. — Я не могу бросить её!
— А я кто тебе?! — тихо, но жёстко спросила Света. — Я твоя жена. И не хочу, чтобы наше будущее приносилось в жертву чужим иллюзиям.
Витя резко встал и направился в гостиную. Там, за шкафом с документами, лежало святое святых — коробка из-под конфет, в которой они хранили деньги. На первый взнос. На мечту.
Света тоже встала.
— Что ты делаешь? — спросила, хотя уже знала.
— Беру деньги, — бросил Витя, открывая дверцу. — Только часть. На долги, коммуналку, кредит. Всё.
— Не смей, — шагнула к нему Света и перегородила путь. — Это не просто деньги. Это годы. Это отпуска без отпуска. Это зубы на полку. Это я, которая днём работает, вечером репетиторствует, а ночью считает копейки.
— У неё артрит, какая подработка? — Витя вытер лоб и стиснул зубы. — Свет, это просто деньги. Мы их ещё заработаем.
— Просто деньги? — она смотрела на него так, будто он предложил продать почку. — Я работала как проклятая. А ты по выходным — на футбол. Или к друзьям. А я? Я дома, с бумагами. Ты забыл, как мы планировали жизнь по пятницам? С калькулятором?
— Я тоже работал! — вспылил он.
— Работал, — согласилась она. — А потом развлекался. А теперь ты хочешь взять всё это и отдать женщине, которая меня терпеть не может?!
Молчание. Длинное. Тяжёлое. В нём — сто лет обид, молчаливых упрёков и нереализованных отпусков.
В дверь позвонили. Не просто позвонили — нажали так, будто вызывать собирались не в квартиру, а в загробный суд. Витя и Света резко замолчали. У него губа дрогнула, у неё щека дёрнулась — оба будто застыли в не очень удачном спектакле на школьной сцене.
Звонок повторился, на этот раз с удвоенной уверенностью, как будто на том конце провода (ну, образно) стоял человек, уверенный, что ему сейчас откроют и ещё чаем напоят.
— Кто там, а? — Света метнулась глазами к часам, потом к Вите. — Мы же вроде как не ждали никого. Или ты опять что-то перепутал?
Витя медленно подошёл к двери, как будто каждый шаг давался ему ценой почки. Посмотрел в глазок и, сделав лицо, будто увидел в замочной скважине таракана с повесткой, буркнул:
— Это мама… Как чувствовала, зараза… Вот прям знала, что сейчас мы о ней как раз обсуждаем.
— Не открывай, — без всякой надежды в голосе попросила Света. — Не сейчас. Мы, между прочим, не договорили.
Но Витя, как обычно, не отличался ни храбростью, ни логикой. Он повернул замок, будто сдался в бою, и открыл дверь.
На пороге стояла Раиса Михайловна. Без особых изысков, но аккуратно: волосы собраны, губы подведены, только лицо… лицо было такое, что хоть «Титаник» переснимай. Заплаканное, трагичное — только ещё фонтан не включили за спиной для драматизма.
— Витенька! — почти вскрикнула она, и, не дожидаясь приглашения, впилась в сына объятиями. — Я не знаю, что делать! Всё, мне конец! Платить нечем, денег нет, даже на элементарное… на самое базовое! У меня уже крыша едет!
— Мамочка, ты чего, ты не плачь, — Витя заторопился, обнял её, как старую подушку — мягко, без особой решимости. — Сейчас всё решим, сейчас всё придумаем…
Света стояла у стены, сложив руки на груди, и наблюдала эту драму как режиссёр, которому не нравится, как актриса переигрывает. Ей было одновременно жалко и дико раздражающе — жалко, что пожилая женщина оказалась в такой ситуации, и раздражающе — что та снова скатилась в свою любимую роль страдалицы.
— Здравствуйте, Раиса Михайловна, — наконец подала голос Света, когда свекровь соизволила заметить, что тут, вообще-то, не частная консультация.
— А, ты тут… — буркнула Раиса Михайловна и сразу отвернулась, снова прицепившись к Вите. — Витюша, я боюсь… Марат пропал. Говорил, что вернётся через неделю, но его телефон — тишина. Ни «пи», ни «ме». Я уже места себе не нахожу!
— Мам, ну успокойся ты, — Витя подвёл её к дивану, усадил, как драгоценную, пусть и слегка обременительную реликвию. — С ним всё нормально. Просто он… он, ну, не тот, за кого себя выдавал. Он тебя обманул.
— Не смей! — Раиса Михайловна вскинула голову так, будто собиралась отпеть его морально прямо на месте. — Марат меня любит! Он просто в какую-то передрягу попал!
Света непроизвольно хмыкнула. Чисто по-женски, по-горькому. Раиса Михайловна выстрелила взглядом в сторону, как будто лазерной указкой целилась.
— Чего смешного? — холодно, как айсберг в бокале. — У тебя, я смотрю, прям радость в глазах. Или ты просто так улыбаешься, когда людям плохо?
— Я улыбаюсь от вашего упорства, — спокойно, но с долей яда ответила Света. — Вы же железная женщина. Даже сейчас — верите в сказки. Вот бы такую веру да в ипотеку направить.
— Как ты смеешь?! — Раиса Михайловна подскочила с дивана, будто у неё от слов Светы копчик загорелся. — Витя, ты слышал?! Она издевается! Прямо в лицо мне! Это нормально по-твоему?
Витя мечтал исчезнуть. Раствориться в воздухе. Или хотя бы сквозь пол провалиться. Но вместо этого он жалко развёл руками:
— Девочки, давайте без крика, а? Давайте по-человечески…
— Ой, давайте, — Света шагнула ближе, голос стал колючим, как ёршик. — Раз уж ваша мама пришла — давайте уж по полной. Ты, Витя, только что у меня клянчил наши сбережения. Всё, что мы откладывали. На что? Чтобы залатать её очередную дыру.
— И правильно, — Раиса Михайловна вытянулась, как генерал на параде. — Сын должен помогать матери. Или ты думаешь, что у тебя один родитель?
— А вы думаете, что сын — это банкомат? — парировала Света. — Вы хоть раз за последние пять лет прислушались ко мне? Хоть один раз? Я вас тогда предупреждала — Марат ваш, он не любовник, он гастролёр!
— Он не гастролёр, он мужчина! — Раиса Михайловна вспыхнула. — И я ему нужна была, между прочим! Не всем, знаешь ли, двадцатилетние нужны. Некоторые ещё в моём возрасте видят в женщине душу!
— Да уж, душу он у вас и вытряс, — мрачно сказала Света. — Вместе с пенсией и сбережениями.
— Витя, — Раиса Михайловна в отчаянии схватила сына за руку. — Я не могу это больше слушать. Или ты мне помогаешь, или я ухожу. И больше — ни ногой в этот дом!
Витя, как курица в микроволновке, побледнел и вспотел одновременно.
— Мам, ну не надо…
— Надо! — оборвала его Света. — Выбирай, Витя. Либо она с её крокодильими слезами, либо я. Я, между прочим, пять лет копила на наш взнос в новую жизнь, а не в спектакль про «бедную женщину, которую обманул негодяй».
— Я возьму деньги, — вдруг сказал Витя. Спокойно. Почти обречённо. Повернулся и пошёл к шкафу.
Света рванулась за ним, будто ей под ноги кипяток плеснули.
— Только посмей! Эти деньги — наши! Мои тоже, слышишь?!
— Вот видишь, сынок, — тут же поддакнула Раиса Михайловна, торжественно, как будто выиграла дебаты на Первом канале. — Я же говорила: у неё на уме только деньги.
— А у вас — только «как бы свалить свои проблемы на других»! — отрезала Света. — Витя, отойди от шкафа, пока я тебя там не закрою вместе с твоим здравым смыслом!
Но он уже открыл дверцу. Уже потянулся к полке. И в этот момент Света сказала тихо, но как выстрел:
— Возьмёшь эти деньги — всё между нами кончено. Без шуток. Выбирай.
Комната замерла. Даже холодильник из вежливости перестал гудеть.
— Сынок, — прошептала Раиса Михайловна. — Я твоя мать…
Витя опустил руку. Повернулся к жене. Глаза — как у кота, которого застали за тем, что он вылез в уху.
— Прости, Света… Я не могу её бросить. Она… мама.
Света секунду смотрела на него — холодно, будто на шкаф, который собиралась выбросить давно, но всё никак не доходили руки.
Потом молча подошла к столу, взяла сумочку. Медленно достала ключи. Положила на тумбочку.
— Я ухожу. Навсегда.
— Свет, стой! — Витя рванулся, но она уже держала руку на дверной ручке.
— Не надо, — отрезала она. — Ты уже выбрал. Удачи тебе. И твоей «душевной» маме.
Дверь хлопнула с таким звуком, будто финальные титры пошли. Витя остался стоять — посередине комнаты, с одной стороны у него — мать, довольная, как кошка у миски. С другой — пустота. И тишина.
И только теперь он понял, что, возможно, только что просрал свою единственную нормальную жизнь.
