Ирина медленно погружала ложечку в чашку с кофе, размешивая карамельный сироп, который так любила добавлять по выходным. Этот ритуал всегда успокаивал ее — методичные движения по кругу, тихое позвякивание металла о фарфор, сладковатый аромат, наполняющий кухню. Из динамика телефона доносился спокойный голос свекрови, но с каждым словом внутри Ирины росло раздражение.
— …И знаешь, Ирочка, все мои подруги уже который год на море ездят. У Людмилы сын с невесткой каждое лето путевку покупают, а Тамаре дочка даже тур в Египет подарила на юбилей. Я ведь много не прошу, просто немного отдохнуть, восстановить здоровье…
Свекровь говорила так, будто просила о самой обыденной вещи в мире. В ее интонации не было ни намека на виноватость, ни признаков того, что она осознает всю иронию ситуации. Как будто не она годами упрекала Ирину в том, что та «из глубинки», «без породы», «не пара моему Вадиму». Как будто не она демонстративно игнорировала невестку на семейных праздниках, перебивала, когда та пыталась что-то рассказать, и никогда — ни разу за пять лет — не пригласила ее в свой дом просто так, без повода.
— А Вадик уже согласился, сказал, что вы можете помочь. Я ведь для вас всегда как могла старалась…
Ирина невольно стиснула ложечку так сильно, что испугалась, что погнёт её. «Как могла старалась? В чем именно? В том, как пыталась нас разлучить перед свадьбой? Или в том, как «забыла» поздравить меня с повышением в прошлом году?»
— Анна Степановна, — голос Ирины звучал спокойно, хотя внутри все клокотало, — я вас услышала. Мне нужно с Вадимом это обсудить.
— Конечно-конечно, милая. Только не затягивайте, путевки дорожают с каждым днем…
Когда разговор закончился, Ирина еще долго сидела, глядя в чашку с остывшим кофе. Карамельная спираль уже растворилась без следа. Примерно так же растворялись ее надежды на то, что когда-нибудь семья мужа примет ее по-настоящему.
Ирина родилась и выросла в маленьком городке Калязине, среди вековых сосен и простых кирпичных пятиэтажек. Ее мама работала медсестрой в районной больнице, отец — механиком на лесопилке. Простая семья с простыми радостями, где главной ценностью были не статусные вещи, а искренность отношений и взаимопомощь.
Она всегда была девочкой с цепким умом и каким-то врожденным талантом к цифрам. Учителя математики прочили ей большое будущее, и Ирина не подвела их ожиданий. После школы с золотой медалью она поступила в престижный экономический вуз в Москве, окончила его с красным дипломом и быстро начала карьерный рост в крупной консалтинговой компании.
Там она и встретила Вадима — статного, эффектного мужчину из семьи потомственных московских интеллигентов. Он работал в юридическом отделе, часто курировал проекты, которыми занималась Ирина. Между ними сразу проскочила искра — сначала профессионального уважения, затем симпатии, а потом и настоящей влюбленности.
Для Ирины Вадим был воплощением всего, о чем она мечтала — образованный, с безупречными манерами, начитанный, с широким кругозором. Они могли часами говорить о книгах, фильмах, путешествиях. В его глазах она чувствовала себя особенной, ценной. Для Вадима же Ирина была глотком свежего воздуха — искренняя, талантливая, с неиссякаемой энергией и жаждой жизни.
Спустя год они решили пожениться. И тогда в их идеальную историю любви ворвалась реальность в лице семьи Вадима, и прежде всего — его матери Анны Степановны.
—
— Ты серьезно думаешь, что я соглашусь на это? — Ирина стояла у окна в их квартире, скрестив руки.
Москва за стеклом сверкала вечерними огнями. Тридцать второй этаж, вид на Воробьевы горы, дизайнерский ремонт — все это они могли себе позволить благодаря ее карьерному росту. Последние два года именно Ирина была основным добытчиком в их семье, после того как Вадима сократили при реорганизации компании, и он не смог быстро найти работу с прежним уровнем дохода.
— Ира, мама действительно нуждается в отдыхе. У нее проблемы с давлением, врачи рекомендовали морской воздух… — Вадим сидел на краю дивана, глядя на нее снизу вверх с той особой интонацией в голосе, которая всегда появлялась, когда речь заходила о его матери.
— Проблемы с давлением? А как насчет проблем с отношением? — Ирина почувствовала, как внутри поднимается волна горечи. — Пять лет, Вадим. Пять лет я пытаюсь стать частью твоей семьи. Улыбаюсь, когда твоя мать называет меня «провинциалкой», делаю вид, что не замечаю, как она морщится, когда я называю ее мамой. Каждый раз прихожу к ней с подарками, которые она потом «случайно» забывает у ваших родственников. А теперь она внезапно вспомнила, что у ее сына есть жена, которая неплохо зарабатывает?
Вадим поднялся и подошел к ней, пытаясь обнять. Ирина отстранилась.
— Ты преувеличиваешь. Мама просто… она из другого поколения. Для нее важна родословная, традиции. Ей нужно время, чтобы привыкнуть.
— Время? — Ирина невесело усмехнулась. — Пять лет ей недостаточно? А может, дело совсем не во времени? Может, она просто никогда не примет меня, потому что я из «простой» семьи? Потому что у меня нет бабушки-профессора и дедушки-академика? Потому что мой отец работает руками, а не головой?
Вадим устало вздохнул.
— Давай не будем снова об этом. Мама просто попросила нас помочь ей с отдыхом. Многие дети помогают родителям…
— Безусловно помогают. Но не после лет унижений и пренебрежения.
— Ира…
— Нет, послушай меня сейчас. — Ирина смотрела прямо в глаза мужу, в которых читалась растерянность. — Все эти годы твоя мать давала мне понять, что я недостаточно хороша для вашей семьи. Что я чужая. На свадьбе она сидела с таким выражением лица, будто хоронит тебя, а не выдает замуж. Когда мы приезжаем к ней в гости, она обсуждает с тобой семейные истории, которые я никогда не пойму, потому что не росла с вами. Истории, которые подчеркивают, что я — не часть вашего круга. А теперь, когда ей понадобились деньги на отдых, внезапно я стала почти родственницей?
Вадим поджал губы — он всегда так делал, когда сердился, но пытался сдержаться.
— Я не понимаю, почему ты так сопротивляешься. Мы можем позволить себе оплатить ей эту путевку. Ты сама недавно говорила, что получила хороший бонус…
— Дело не в деньгах! — Ирина почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы от бессилия. — Дело в принципе. В уважении. В том, что меня пять лет не считали достойной быть частью семьи, а теперь, когда понадобились мои деньги, вдруг вспомнили о моем существовании.
— Не драматизируй…
Эти два слова были как спичка, брошенная в бензин. Ирина почувствовала, как ее терпение, копившееся годами, окончательно лопнуло.
— То есть, теперь, когда маме твоей в Турцию съездить захотелось, я семья?! А до этого была недостойна?
Она сказала это так громко, что сама испугалась своего голоса. В повисшей тишине было слышно только тяжелое дыхание обоих и далекий гул города за окном.
— Я не поеду в этом году на море, — наконец тихо произнес Вадим, глядя в сторону. — Можем съездить на выходные в Подмосковье или на Волгу. А деньги, которые я откладывал на наш отпуск, отдам маме.
Ирина смотрела на мужа, и ей казалось, что она видит его впервые. Человек, которого она любила, за которого вышла замуж, сейчас выглядел как абсолютно чужой. И дело было не в том, что он хотел помочь матери — это естественно и правильно. Дело было в том, как легко он игнорировал ее чувства, как быстро вставал на сторону женщины, которая годами причиняла Ирине боль.
— Поступай как знаешь со своими деньгами, — произнесла она наконец. — Но мои кровно заработанные не пойдут на развлечения для человека, который не считает меня достойной уважения.
После того разговора в их отношениях словно что-то надломилось. Вадим стал задерживаться на работе, избегать серьезных разговоров, а по выходным уезжал к матери «помогать с мелким ремонтом». Ирина погрузилась в работу с головой — брала дополнительные проекты, засиживалась допоздна в офисе, а по вечерам часто оставалась одна в их просторной квартире, которая теперь казалась ей пустой и холодной.
Однажды вечером, когда Вадим в очередной раз задержался на работе, Ирина листала старые фотографии в телефоне. Вот они с мужем в Петербурге — тогда еще женихом — держатся за руки на Дворцовой площади. Вот их первый совместный Новый год — она в нелепом свитере с оленями, он обнимает ее за плечи, оба смеются. А вот фото с их свадьбы — Ирина в элегантном платье, которое они выбирали вместе с мамой, Вадим в строгом костюме, они смотрят друг на друга с такой нежностью…
И на заднем плане этого снимка — едва заметная фигура Анны Степановны с поджатыми губами. Как она могла не заметить этого раньше? Свекровь смотрела на них не с умилением или радостью, а с каким-то скрытым неодобрением, даже враждебностью.
В тот момент Ирина вдруг поняла, что годами занималась самообманом. Она верила, что сможет завоевать любовь свекрови, что докажет свою ценность, что станет «своей» в семье мужа. Но этого никогда не произойдет. Для Анны Степановны она всегда будет чужой — «девочкой из провинции», которая недостаточно хороша для ее сына.
И самое страшное — Вадим, ее любимый муж, человек, которому она полностью доверяла, не смог или не захотел защитить ее. Каждый раз, когда нужно было выбирать между чувствами жены и желаниями матери, он выбирал мать. Не потому что любил ее больше, а потому что так было проще, привычнее, удобнее.
В ту ночь Ирина не сомкнула глаз. Она лежала рядом с мирно спящим мужем (он вернулся около полуночи, от него пахло мамиными котлетами) и думала о своей жизни, о своих мечтах и о том, что она, похоже, потеряла себя в этих отношениях.
Утром она приняла решение.
—
— Я хочу разойтись.
Три простых слова, которые она произнесла за завтраком, глядя прямо в глаза мужу.
— Что?
— Я хочу развода, — повторила Ирина. В ее голосе не было ни злости, ни обиды — только спокойная решимость. — Я больше не могу и не хочу жить так.
Вадим медленно поставил чашку на стол, его руки слегка дрожали.
— Если это из-за путевки для мамы…
— Нет, это не из-за путевки. Или, точнее, не только из-за нее. Это из-за того, что я пять лет пыталась стать частью твоей семьи, а ты ни разу не попытался стать частью моей. Это из-за того, что каждый раз, когда твоя мать проявляла неуважение ко мне, ты делал вид, что ничего не происходит. Это из-за того, что я устала быть на втором плане в твоей жизни.
Вадим выглядел растерянным, даже испуганным.
— Но я люблю тебя…
— Возможно, — Ирина грустно улыбнулась. — Но ты любишь меня не так, как мне нужно. Не так, как я заслуживаю.
— Мы можем все исправить. Я поговорю с мамой…
— Поздно, Вадим. Я уже все решила.
Они говорили еще долго. Вадим переходил от недоверия к гневу, от гнева к мольбам, от мольб к обещаниям все изменить. Но Ирина была непреклонна. В какой-то момент она почувствовала странное облегчение, словно сбросила с плеч тяжелый груз, который тащила годами.
Через неделю она собрала вещи и переехала в небольшую съемную квартиру недалеко от работы. Еще через месяц они с Вадимом тихо и без скандалов оформили развод. Он не стал претендовать на их общую квартиру, хотя юридически имел на нее право — видимо, чувство вины все-таки взяло верх.
—
В начале июля, когда Москва изнывала от жары, Ирина села в самолет, направлявшийся в Рим. Она давно мечтала увидеть Италию — страну искусства, истории и потрясающей кухни. Теперь, когда она была свободна от необходимости оглядываться на чужие желания и ожидания, она могла позволить себе исполнить эту мечту.
Узкие улочки Рима, величественный Колизей, фонтан Треви, в который она бросила монетку с закрытыми глазами… Затем был Флоренция с ее галереями и дворцами, маленькие городки Тосканы, где она пила вино на закате и разговаривала с местными жителями на смеси английского и выученных за пару недель итальянских фраз.
В последний день перед вылетом домой она сидела в маленьком кафе неподалеку от площади Навона, потягивала апероль и смотрела, как мимо проходят туристы и местные жители. Пожилая итальянская пара за соседним столиком держалась за руки и тихо разговаривала, время от времени улыбаясь друг другу с такой нежностью, что у Ирины защемило сердце.
Она достала телефон, чтобы сделать еще несколько снимков, и увидела сообщение от Вадима:
«Мама вернулась из Турции. Говорит, что погода была ужасная, а сервис еще хуже. Думаю, ты бы оценила иронию ситуации. Надеюсь, у тебя все хорошо. Скучаю».
Ирина улыбнулась и отложила телефон, не ответив. Она знала, что Вадим вряд ли изменится — его связь с матерью слишком сильна, а потребность во внешнем одобрении слишком глубока. Но это уже не ее проблема.
Она сделала глоток освежающего напитка и посмотрела на небо — ярко-синее, без единого облачка. В Италии оказалось именно так прекрасно, как она и представляла.
Ирина сделала последний снимок — селфи на фоне римской площади — и отправила его. Но не Вадиму, а своей маме в далекий Калязин. С простой подписью: «Рим прекрасен. Скоро буду дома, чтобы обнять тебя».
