— На кой ляд мне твоя шаль? — рявкнула престарелая мать, — зачем ты вообще явилась? Деньги привезла? Нет? Тогда убирайся отсюда!

— Квартиру родительскую нужно продавать срочно, — заявила мне сестра, — в бизнес вложиться придется. Мать я в пристройку отселю, ей там понравится. А ты… А у тебя есть квартира, ты и без доли обойдешься. Квартира мамина, она дарственную на меня напишет и все. Сразу говорю, что тебе ничего не достанется.

Мне недавно исполнилось шестьдесят семь лет. Мать моя скончалась два года назад, прожила она восемьдесят семь лет. И, наверное, это звучит ужасно, но я не испытываю по ней скорби. Я испытываю облегчение. Потому что всю свою жизнь она меня ненавидела.

Ненавидела за то, что меня очень любила моя бабушка, ее свекровь. Я была старшей внучкой, первенцем. Бабушка меня боготворила, баловала, проводила со мной много времени. Она научила меня читать, вязать, печь пироги. Она рассказывала мне сказки перед сном, пела колыбельные. Она была для меня самым близким человеком.

А мама… мама смотрела на это со злобой. Я не понимала тогда что происходит. Я просто чувствовала ее неприязнь. Ненависть, я бы сказала. Мать любила только мою младшую сестру, которая моложе меня на пять с половиной лет. Для нее Лиза была всем. Ей доставались лучшие платья, самые дорогие игрушки, вся мамина любовь и внимание.

Я помню, как однажды, когда мне было лет семь, я нарисовала маме открытку на день рождения. Я старалась изо всех сил, выводила каждую буковку, раскрашивала цветочки. Я подошла к ней с гордостью и протянула свой подарок.

— Вот, мамочка, это тебе.

Мама взяла открытку, глянула на нее мельком и отложила в сторону.

— Хорошо, — сказала она сухо.

И продолжила заниматься своими делами. А я стояла, как оплеванная. Я ожидала объятий, поцелуев, слов благодарности. А получила лишь равнодушное «хорошо». Я не помню, чтобы она когда-нибудь дарила мне подарки, даже на день рождения. Лиза получала все за двоих: куклы, велосипеды, наборы для творчества — все это покупалось по первому требованию. Я же довольствовалась тем, что осталось от сестры.

Я помню, как бабушка однажды спросила маму:

— Почему ты так плохо относишься к Ане? Она же твоя дочь!

Мама ответила ей:

— Она тебя любит больше, чем меня. Ты ей заменила мать. Какие ко мне претензии?

Бабушка пыталась объяснить, что это не так, что я люблю их обеих, но мама не слушала.

С годами ситуация не улучшилась. Мама продолжала игнорировать меня, пренебрегать моими чувствами. Она всегда ставила Лизу выше меня, во всем поддерживала ее, а меня критиковала и осуждала. Я не понимала, почему она так поступает. Что я сделала не так? Почему она меня ненавидит? Я часто плакала по ночам, в подушку, чтобы никто не услышал. Я мечтала о том, чтобы мама меня полюбила.

Я, молоденькая и наивная студентка, встретила его — красивого и умного мужчину, старше меня почти на семь лет. Он казался таким зрелым, таким знающим, таким сильным. Я влюбилась по уши, не замечая никаких предостерегающих знаков. А их, поверьте, было немало.

Мы быстро поженились, и только после свадьбы я начала замечать странности в его поведении. Сначала это были просто вечера с друзьями, потом — небольшие возлияния, а затем… затем это переросло в настоящую зависимость. Мой муж, мой красивый и умный муж, оказался алкоголиком.

Тут же активизировалась свекровь — женщина, которая невзлюбила меня с первого взгляда. Она считала, что я, молоденькая дурочка, недостойна ее великовозрастного сына. Она ревновала его ко мне, считала, что я украла у нее самое дорогое. Жили мы вместе с ней в одной квартире — это была еще одна моя роковая ошибка. Свекровь постоянно вмешивалась в нашу жизнь, контролировала каждый мой шаг, придиралась к каждой мелочи. Она твердила, что ее сын должен отдавать все деньги ей, а я, мол, должна быть благодарна за то, что меня вообще приняли в их семью.

Я помню, как однажды я пришла домой после занятий в институте, уставшая и голодная. На кухне сидела свекровь и пила чай с пирожными.

—Здравствуйте, — поздоровалась я вежливо.

Она бросила на меня презрительный взгляд и буркнула в ответ:

— Что, пришла объедать моего сына?

Я проглотила обиду и спросила:

—А что у нас есть на ужин?

—А что ты сама не приготовишь? — ответила она ехидно, — ты же жена, ты должна уметь все делать.

Я вздохнула и сказала:

— Я только что пришла из института, у меня совсем нет сил. Очень устаю в последнее время…

— А у меня, значит, есть? — заорала она, — я целый день горбачусь, чтобы вас обоих прокормить.

Я не выдержала и огрызнулась в ответ:

— Я тоже работаю, и я тоже вношу свой вклад в семейный бюджет!

— Какой вклад? — усмехнулась она, — ты зарабатываешь копейки. Их на проезд хоть хватает? Мой сын содержит вас обоих!

В этот момент на кухню вошел мой муж, шатаясь и еле держась на ногах. Он был пьян.

— Что тут происходит? — пробормотал он.

— Твоя жена опять недовольна, — пожаловалась свекровь, — она даже делать вид не хочет, что меня уважает!

Муж посмотрел на меня мутным взглядом и процедил сквозь зубы:

— Она для меня все сделала. Ты ноги ей должна целовать!

С мужем отношения стали портиться буквально с каждым днем. Он как будто испугался ответственности, начал пропадать, пил безбожно. Я в какой-то из его кратковременных периодов трезвости забеременела. Он узнал и тут же предложил от ребенка избавиться. Конечно, я отказалась. Это мой ребенок, и я его никому не отдам.

На восьмом месяце я решила уйти от мужа. Понимала уже тогда, что толку с этого брака не будет. Меня, беременную, свекровь не кормила, муж каждый божий день «выбивал» из меня «эту гадость». Я решила вернуться домой. Думала, что мама и сестра меня поддержат, помогут, примут…

Помню, стою на пороге родного дома, в руках чемодан. Звоню в дверь. Открывает мама. Смотрит на меня, как на врага народа.

— Мама, привет! Я… я пришла, — говорю, запинаясь от волнения.

Мы ведь с ней давно не виделись. А она смотрит на мой живот и спрашивает ледяным тоном:

— И что ты здесь забыла?

Я опешила. Не ожидала такого приема.

— Мам, мне нужна помощь. Я беременна, муж не хочет ребенка, а мне идти больше не куда. Я… я не знаю, что делать, — выпаливаю на одном дыхании.

Мама вздыхает и говорит:

— Нам своих проблем хватает. У нас свое горе.

— Какое горе? — спрашиваю я, ничего не понимая.

— Твой отец… он нагулял внебрачного ребенка, — отвечает мама, отворачиваясь, — разводимся мы. Не до тебя сейчас.

Мир вокруг меня поплыл. Как такое возможно? Мой отец, образец честности и порядочности, нагулял ребенка на стороне?

— Мам, быть этого не может! — шепчу, не веря своим ушам.

— Еще как может! Не ушел он от меня только потому, что я пригрозила нажаловаться в партком. А он знаешь, как эту свою высокую должность трясется. Алименты платит, а что мне с того? Стыд один, — злобно говорит мама, — иди к мужу. Не до тебя.

— Мама, мне нужна помощь, — умоляю ее, — меня не пустят обратно…

— Сама натворила дел, сама и расхлебывай. Надо было думать, чем занимаешься. Не приму я тебя обратно. У нас и так места нет. Сказала же, что мне сейчас не до тебя, — отрезала мама и захлопнула дверь прямо перед моим носом.

Я стояла на пороге, и рыдала в голос. Больше мне никто не открыл.

И вот так началась моя самостоятельная жизнь. Без поддержки, без помощи, без любви. Я работала, училась, воспитывала ребенка. Было тяжело, очень тяжело, но я справилась.

Отец выплачивал алименты на внебрачного ребенка до самой своей смерти. Он умер в шестьдесят лет от четвертого инфаркта. Мать загрызла его, так сказать, но отпускать не хотела. Она держала его рядом из-за выгоды, а не из любви. Он был мастер на все руки, отлично зарабатывал. Построил двухэтажную кирпичную дачу, гараж, получил на семью, включая и меня, четырехкомнатную квартиру, купил машину. Все это было для нее важнее, чем его чувства, его здоровье, его жизнь.

Переезд в другую страну для меня стал билетом в новую жизнь. Я вернулась к мужу, родила ребенка. Терпела, подстраивалась под свекровь, потому что податься мне было некуда. Мы с мужем мечтали о собственном жилье, о светлом будущем для нашего годовалого малыша. Переехали с его подачи — там строился новый завод, обещали квартиру, и мы, не раздумывая, сорвались с места.

Муж первое время держался, не пил. С матерью мы начали понемногу общаться —перезванивались, писали друг другу письма. Я понимала, что любить ее продолжала, мне очень ее не хватало. И каждый раз, когда выдавалась возможность, мы с сыном приезжали к ней в гости. Но эти поездки вместо радости приносили только разочарование.

Я помню, как однажды я привезла ей красивый шерстяной платок, который долго выбирала в магазине. Думала, ей понравится, ведь зимы у нас суровые.

— Мам, это тебе, — сказала я, протягивая ей платок.

Она взяла его, развернула, посмотрела на меня с презрением и буркнула:

— И что это? Зачем мне эта тряпка? У меня таких полно.

— Мам, в нем тебе будет тепло… — промямлила я, чувствуя, как к горлу подступает ком.

— Лучше бы деньги привезла. Они мне нужнее, — ответила она, отворачиваясь.

Сестра только и делала, что смеялась надо мной. Ей было весело, что мой муж — алкоголик, что я мучаюсь, что у меня нет нормальной жизни.

— Ну что, как твой алкаш? Уже совсем спился? — спрашивала она ехидно при каждом нашем приезде.

Я старалась не обращать на нее внимания.

— У нас все хорошо, — отвечала я.

— Ага, хорошо… В нищете и с пьяницей под боком? Это ты называешь хорошей жизнью? — продолжала издеваться сестра.

Я после переезда устроилась в школу. Свою работу любила, считала, что преподавание английского языка было моим призванием. Я с удовольствием учила детей, видела в них будущее. Работа помогала мне отвлечься от проблем, давала силы жить дальше. И я жила, как умела.

Двадцать один год я прожила с человеком, которого когда-то любила, а потом — терпела. Муж мой скончался в сорок девять, оставив меня вдовой. Хорошо, что к тому времени жизнь наша была более менее налажена, даже сын уже твердо стоял на ногах.

Несколько лет после его кончины я прожила одна. Залечивала раны, стараясь не вспоминать прошлое. Работа, дом, редкие встречи с друзьями. Так проходили мои дни. Пока однажды судьба не улыбнулась мне.

В пятьдесят четыре года я вышла замуж за иностранца. Заграницу я никогда не видела, и перспектива переезда пугала и манила одновременно. Мой муж был старше меня, но не на много. Заботливый, внимательный, добрый. Он появился в моей жизни, чтобы показать, что такое настоящая любовь и уважение.

Впрочем, недолго музыка играла. Мое счастье не давало покоя моим родным. Моя мать и сестра обзывали моего мужа разными словами: «старый хрыч», «иностранец проклятый», «альфонс» — и это самое безобидное из оскорблений. Они не понимали, что дело не в деньгах, а в человеческом отношении.

Сестра, когда узнала о том, что я во второй раз собираюсь замуж, позвонила мне и начала кричать в трубку:

— Ты что, совсем сдурела? Зачем тебе этот старик? Бросай его и приезжай к матери, за ней некому ухаживать!

Я опешила от такой наглости.

— С чего ты взяла, что я должна бросать мужа и ухаживать за матерью? У тебя что, руки отсохли? — спросила я.

— А кто, если не ты? Ты все равно одна, а у меня семья, дети, — разнылась сестра.

— Я не одна, у меня есть муж. И я его люблю. И сын, если ты забыла! А за матерью могут ухаживать социальные работники или сиделка. Я оплачу все расходы, — отрезала я.

Сестра разозлилась еще больше.

— Ишь ты, богачка! Что, хочешь от нас избавиться?! Тебе плевать на мать?! Жаба! Мама тебя всю жизнь в зубах таскала, и это твоя благодарность?

Я повесила трубку, не желая продолжать этот бессмысленный разговор. Ирония заключалась в том, что моя мать никогда не звала меня к себе. Когда я приезжала к ней в гости, она от меня все также отворачивалась, как и раньше. Она никогда не говорила мне добрых слов, не проявляла никакого интереса к моей жизни. Ей было все равно, как я живу, что я чувствую.

Я помню, как однажды я приехала к ней на день рождения. Привезла торт, цветы, дорогой подарок. А она даже не посмотрела на меня. Сидела, нахмурившись, и разговаривала только с сестрой и ее детьми.

Я попыталась поздравить ее, обнять. Но она оттолкнула меня и буркнула:

— Не надо меня трогать. Я не люблю, когда меня обнимают.

Кончина отца стала началом конца, концом той хрупкой иллюзии семьи, которую я так долго пыталась сохранить. Когда он ушел, ушла и последняя надежда на то, что когда-нибудь все наладится, что моя мать смягчится, а сестра перестанет завидовать. После его похорон начался дележ. Не скорбь, не воспоминания, а натуральная дележка имущества.

Сестра, успешная бизнесвумен, засуетилась первой. Будто ждала этого момента. Она всегда была практичной, расчетливой, умела видеть выгоду во всем.

— Надо продавать, — заявила она однажды, во время моего приезда.

— Что продавать? — спросила я, ничего не понимая.

— Гараж, машину, дачу. Все это только тянет деньги. А матери нужны деньги.

Я не знала, что ответить. С одной стороны, она права. Все это требовало ухода и затрат. С другой стороны, это было памятью об отце, о нашем прошлом.

— Но… может быть, подождем немного? Может быть, матери будет тяжело это пережить? — попыталась я возразить.

— Нечего тут разводить сантименты. Мать сама все понимает. Ей нужны деньги, а не старые вещи, — отрезала сестра.

И действительно, мать не возражала. Она словно устала от всего, потеряла интерес к жизни. Ей было все равно, что происходит.

Так и началось. Гараж ушел с молотка быстро, машину продали через знакомых, дачу тоже. Деньги поделили. Мне досталась небольшая сумма, которую я потратила на ремонт своей квартиры еще до встречи со вторым мужем. Сестра же вложила свою долю в свой бизнес.

Но на этом все не закончилось. Сестре было мало. Ей нужна была квартира. Наша четырехкомнатная квартира, в которой мы выросли. Я как раз приехала навестить мать, когда сестрица завела серьезный разговор.

— Надо продавать и квартиру, — заявила она.

— Зачем? Куда же я пойду? — испугалась мать.

— Ты будешь жить у меня. Я построила гараж к дому, сделала там ремонт. Тебе будет удобно, — ответила сестра, ласково улыбаясь, — мам, ты не переживай, там даже унитаз есть!

— А как же я? Куда мне идти? — спросила я.

— Ты взрослая, сама разберешься. У тебя есть своя квартира, — отмахнулась сестрица, — не под мостом ведь ночуешь. Мне деньги нужны. Срочно!

Тогда я поняла, что они все решили без меня.

— Вы хотите оставить меня на улице? — спросила я в лоб.

— Не ной, а. Ты же не маленькая. Сама справишься, — ответила сестра, пожав плечами.

Я пыталась поговорить с матерью. Я ее убеждала в том, что Светка ее обманывает. Ну как можно лишаться единственного жилья в таком преклонном возрасте? Меня, естественно, никто не послушал.

— Не говори глупости. Светочка заботится обо мне, — твердила она, как заведенная.

Я понимала, что мать находится под влиянием сестры. И ничего с этим сделать не могла. За день до моего отъезда Света привезла к матери какого-то юриста, и мать подписала дарственную на квартиру. Все было сделано быстро и профессионально. Я узнала об этом последней.

Когда я в следующий раз приехала к матери, она уже жила в гараже, пристроенном к дому сестры. Гараж был обустроен неплохо, но это все равно был гараж. Не дом, не квартира.

— Мам, зачем ты подписала дарственную? — спросила я, — неужели тебе здесь хорошо?

— Светочка сказала, что так будет лучше. Она заботится обо мне, — ответила мать.

Я понимала, что возраст берет свое. Что она уже, наверное, свои действиям отчета не отдает, восьмой десяток ведь разменяла. Что ничего уже не изменить. Светка, кстати, даже переночевать рядом с матерью не дала. Сказала, что в городе полно гостиниц и я, если уж так хочу мать видеть, могу с ней встречаться на нейтральной территории.

Со вторым мужем я прожила недолго, но очень счастливо. Он оставил меня небедным человеком. У меня есть дом, деньги, возможность путешествовать и делать то, что мне нравится. Я перевезла к себе сына, невестку и внуков, у нас все прекрасно. Но все это не может залечить рану, нанесенную моими родными.

У меня нет ни одной вещицы, которая бы напоминала мне о детстве и юности. Мои книги, которые я собирала, бабушкины вещи, хранящие тепло ее рук, фотографии, запечатлевшие счастливые моменты — Светка не оставила мне ничего на память.

Я помню, как после кончины отца и подписания дарственной на квартиру, я пришла в последний раз, чтобы забрать свои вещи. Но сестра не пустила меня.

— Зачем тебе отсюда что-то брать? У тебя все есть, — сказала она, преградив мне дорогу.

— Я хочу забрать свои книги, фотографии, бабушкину шаль, — ответила я, чувствуя, как слезы подступают к глазам.

— Зачем тебе это барахло? Это старье я выброшу, — отрезала сестра.

— Но это же мои вещи! Я имею право их забрать! — взвилась я, — Света, имей совесть! Я и так ни на что не претендую, я даже в суд на выделение мне доли в родительской квартире не подала. Дай мне хотя бы память с собой увезти!

— Вали отсюда, — крикнула сестра и захлопнула дверь перед моим носом.

Я часто думаю, почему моя мать так ненавидела меня? Что я сделала не так? Почему она всегда отворачивалась от меня, критиковала меня, унижала меня? Может быть, у нее было какое-то психическое расстройство? Она ведь была тоже учителем, потом — завучем. Учителя, особенно в те времена, часто выгорали, испытывали огромный стресс. Может быть, это повлияло на ее психику?

Я не знаю ответа. И, наверное, никогда не узнаю.

Ну а сестра… Сестра просто аферистка. Она всегда была жадной и корыстной. Она всегда хотела большего, чем у нее было. Она не останавливалась ни перед чем, чтобы достичь своей цели. Она лишила меня всего, чтобы обогатиться самой. И я не думаю, что она когда-нибудь почувствует раскаяние.

Обо мне Светка вспомнила только тогда, когда мама слегла. Я уже жила со вторым мужем далеко от родины. Света мне названивала каждый божий день, говорила, что я обязана все бросить и приехать ухаживать за мамой. Или, что еще лучше, перевезти ее к себе. А я тогда уже выгорела. Я перестала переживать за родительницу. Зачем она нужна мне, парализованная, здесь? Я только крылья расправила, жить по-человечески начала.

На похоронах я не была — не захотела ехать. Сумму, к которую мне обошелся бы билет в оба конца, я отправила сестре. Возможно, так я откупилась от матери, успокоила свою совесть. По крайней мере, она меня не грызет…