Инга проснулась за пять минут до будильника. Так всегда бывало по пятницам — как будто организм знал: сегодня генеральная уборка, а значит, нужно успеть всё до восьми, пока муж ещё дома и сын не убежал в садик.
На кухне пахло вчерашним супом, и ещё чем-то — неуловимым, слегка застоявшимся. Инга вздохнула, включила вытяжку, достала тряпку и принялась вытирать стол.
Андрей вышел в халате, почесывая затылок.
— Доброе утро, — буркнул он, налил себе кофе и, не дожидаясь ответа, ушёл обратно в комнату.
Инга не обиделась. Она вообще давно ни на что не обижалась — научилась скользить по жизни, как вода по сковородке. Главное — чтобы всё было на месте. Чашки — в сушилке, полотенце — на крючке, носки — по парам.
В девять утра в дверь позвонили. Раздался голос Вероники, бодрый, как у ведущей утреннего шоу:
— Ингусик! Мы пришли!
«Мы» — это она и дети. Тимка и Маша. Её «золотки». Вероника только месяц как переехала в город после развода, и теперь была здесь почти каждый день.
Инга машинально улыбнулась, открывая дверь.
— Привет. Заходите.
Вероника внеслась в коридор с сумками и потоком слов:
— Ты не представляешь, как они орали в маршрутке. Маша — потому что варежку потеряла, Тимка — потому что Маша орёт. Я чуть с ума не сошла! О, у тебя пирог?
Не дожидаясь приглашения, она пошла на кухню, сняла куртки с детей и посадила их за стол. Инга уже знала, что дальше — Вероника будет говорить, пока ест, потом зальёт весь подоконник землёй из принесённых цветов, потом будет звать Машу мыть руки и забудет про это, потом…
— У тебя полотенце упало, — сказала Вероника, поднимая его с пола. — Ты что-то уставшая. Тебе бы витаминов. Я вот пью — у меня прямо прилив сил. Ну и конечно, стресс. Всё же на мне. И муж… объелся груш.
Инга слушала. Кивала. Подливала чаю. Дети орали, потом мирились, потом опять дрались — как обычно.
На следующий день вечером снова был запах еды и шаги в коридоре. Вероника зашла на кухню, даже не разуваясь, и с порога воскликнула:
— Как вкусно пахнет! Подруга, что сегодня на ужин?
Она открыла кастрюлю, заглянула, вдохнула и закрыла крышку обратно, словно в своей квартире. Инга стояла у раковины, вытирая руки о фартук. Она ничего не сказала — только опустила взгляд.
Вероника болтала про скидки в супермаркете, про то, как Тимка снова потерял шапку. Потом ушла, прихватив с собой банку варенья, не спросив.
Вечером, когда все ушли, Андрей сказал:
— Ты не заметила, что мы живём как проходной двор?
Инга подняла глаза.
— Это временно. Ей тяжело. Она одна.
— А ты? — вдруг спросил он. — Ты не одна?
Она ничего не ответила.
На следующий день Инга готовила обед. Вероника снова пришла. Без предупреждения. С детьми. Время было уже почти четыре, Инга успела накрыть стол — три тарелки, три прибора.
— Мы не вовремя? — спросила Вероника, увидев сервировку.
Инга впервые почувствовала что-то странное внутри — как будто кто-то тихо постучал в сердце.
— Мы… сегодня втроём обедаем. Я, Андрей, Артём.
Вероника замерла. На лице — растерянность, потом обида.
— А, ну ладно. Я-то думала… Просто дети голодные.
— Я могу дать тебе суп с собой. В контейнере.
— Не надо. — Вероника отвернулась. — Мы найдём, где поесть. Пошли, ребята.
Они ушли. Маша оглянулась у двери. Тимка надулся.
Инга села за стол. Андрей молчал. Сын, уткнувшись в вилку, вдруг спросил:
— А почему мы теперь не делимся?
Сердце Инги сжалось. Он не понял. И как объяснить шестилетнему ребёнку, что мама делится — но собой. Слишком много. И слишком давно.
Утром, в понедельник, на работе, начальница подошла к Инге у кулера.
— Инга, ты — отличный специалист. Но ты всё время говоришь «да». Даже когда надо сказать «нет». Люди пользуются этим. И это заметно.
Инга растерялась.
— Я просто не люблю конфликтов.
— Это не конфликт. Это — границы. Попробуй иногда выбирать себя. Это тоже забота.
Вечером Инга зашла в магазин за молоком. На кассе — Света, бывшая одногруппница.
— Инга? Да ладно! — Света обняла её. — Ты совсем не изменилась! Всё такая же добрая. А я — уставшая и злая, — засмеялась. — Но знаешь что? Я однажды поняла: быть хорошей — не значит быть использованной. Ты не обязана быть чужим якорем. Даже если этот человек — когда-то был тебе как сестра.
Инга не знала, что сказать. Она просто обняла Свету на прощание — крепко. Как будто в этой фразе было что-то, что она давно ждала услышать.
Вечером Вероника снова пришла. Без звонка. Открыла дверь — когда-то, перед отъездом к родителям Андрея на месяц, Инга оставила ей запасной ключ, чтобы та приглядывала за растениями и забирала почту. Ключ остался у неё — и разговор об этом так и не возник. Тогда это казалось мелочью.
Теперь Инга услышала щелчок замка — и всё внутри сжалось. Вероника сняла куртку и пошла на кухню. Инга стояла у плиты, помешивая рагу.
— Эм, как вкусно пахнет, — сказала Вероника, заглядывая в кастрюлю. — Чем сегодня потчевать будешь?
Инга обернулась, положила ложку и вытерла руки.
— Я готовлю для нас. Только для нас. Сегодня — семейный ужин.
Вероника замерла. Несколько секунд стояла, потом кивнула и тихо вышла:
— Ладно, пойду за детьми в садик.
Инга продолжила готовить. Не из вежливости. Из уважения — к себе.
Через пару дней Инга перебирала документы в ящике, ища квитанцию за воду. Наткнулась на банковскую выписку. На листе — несколько переводов на имя Вероники. С карты Андрея. Регулярно. Суммы небольшие, но постоянные.
Сердце гулко стукнуло. Она пересела на край дивана, перечитала ещё раз. Даты. Комментарии. Всё без обсуждения. Без единого слова.
Когда Андрей пришёл с работы, Инга молча положила выписку на стол.
— Это что? — спросила она тихо.
Он вздохнул, сел, потёр глаза.
— Она просила. У неё тяжело, ты же знаешь. Сказала, вернёт, как получит компенсацию от мужа.
— А мне ты не сказал, почему?
— Ну… я подумал, ты и так ей помогаешь. Какая разница?
Инга встала. Почувствовала, как внутри что-то смещается. Как будто тяжёлый шкаф сдвинули с места, под которым десятилетиями копилась пыль.
— Разница в том, что я — не фонд взаимопомощи. Ни ты. Ни мы.
— Ну ты чего? — Андрей потянулся к ней. — Это ведь Вероника. Твоя подруга. Не чужая же.
Инга отодвинулась. Смотрела на него, как на человека, с которым вдруг больше нечего делить — ни ужин, ни воздух.
— Я устала. Я просто очень устала быть хорошей. Всем. Всегда.
Он ничего не сказал. Лишь потупил взгляд.
Через полчаса Инга накинула пальто и вышла из квартиры. Она хотела выяснить всё с Вероникой — раз и навсегда.
Не звонила. Просто пришла. В подъезде было тихо. Инга нажала на звонок — тишина. Подёргала ручку. Дверь была не заперта. Она толкнула её и вошла.
Вероника вышла из комнаты, сонная, в растянутой футболке.
— Инга? Ты чего так без предупреждения? Всё в порядке?
— Можно? — Инга вошла и закрыла за собой дверь.
— А почему у тебя дверь не заперта?
— Да там замок заклинил, — отмахнулась Вероника. — Нужно менять, всё руки не доходят.
— Конечно. Кофе хочешь?
Инга покачала головой. Они прошли на кухню.
На кухне, как всегда, был беспорядок. Инга оглянулась — и что-то сразу резануло взгляд. На полке не было мультиварки. Той самой, что она подарила Веронике, когда та только переехала в город. «Чтобы тебе было на чём готовить, пока не обустроишься», — сказала тогда Инга.
Теперь — пусто.
— Где мультиварка?
Вероника вздрогнула. Стояла у раковины, в руках — тарелка с засохшими остатками.
— Что?
— Мультиварка. Я тебе её подарила. Её нет.
Вероника замолчала. Потом села за стол и проговорила почти шёпотом:
— Продала. Купила Тимке телефон. Он всё просил, а я не хотела, чтобы он чувствовал себя хуже других.
Инга ничего не сказала. Только кивнула. Как будто внутри оборвалась последняя нить. Это уже было не про помощь. Это было про границы. И их полное исчезновение.
— И те деньги, что Андрей тебе переводил… — сказала она чуть позже, стоя у двери, голосом, от которого в комнате сразу стало тише.
Вероника побледнела. Губы её дрогнули.
— Я… не просила прямо. Он сам. Сказал, что ты не против.
— Не ври, — сказала Инга резко. — Ты знала. Ты прекрасно знала, что он делает это за моей спиной.
— Я… — Вероника растерялась. — Ну… может, догадывалась. Но ты же всегда…
— Вот именно, — перебила Инга. — Всегда. Всегда добрая, всегда молчу, всегда «понимаю». Я больше не всегда. Ты взяла не только деньги. Ты взяла моё молчание и сделала его выгодным.
Вероника опустила взгляд. Тихо сказала:
— Прости.
Инга стояла молча. В ней кипело — но уже без боли. Только ясность. Как будто с неё сняли последний слой наивности, а под ним оказалась сталь.
Тогда она ушла. Тихо шла по городу. Не помнила, как пересекла два квартала. Не замечала витрин, светофоров. В голове всё гудело.
Она села на скамейку у парка. Дышала тяжело, как после бега. Слёзы не лились — внутри было сухо. Только пустота. Без мыслей. Без слов.
На следующее утро позвонил незнакомый номер.
— Инга Викторовна? Простите, что беспокою. Это мама Никиты, с которым Тимка ходит в сад. Хотела уточнить… У Вероники всё в порядке?
— Что?
— Просто её сегодня не было. А детей привела какая-то соседка. И сказала, что Вероника в больнице. Нервный срыв, вроде.
Инга молча выслушала. Поблагодарила. Повесила трубку.
Через час она уже стояла у регистратуры. Нашла отделение. Палата. Вероника лежала с капельницей, глаза полузакрыты. Бледная. Без макияжа. Такая обычная.
У неё случился нервный срыв. Она была в депрессии и отчаянии — так пояснил врач.
— Инга? — голос её был слабый. — Ты пришла…
Инга села рядом. Молча.
— Прости. Я… перегнула. Ты всегда была опорой. Я снова перепутала доброту с возможностью использовать. Я… не умею по-другому.
Инга молчала. Это было не прощение. Это было признание. И, как ни странно, ей стало легче.
Несколько дней она ухаживала за её детьми, пока Вероника лежала в больнице. Варила суп. Забирала Машу из сада, искала потерянные перчатки Тимки. Убирала. Стирала.
Но теперь — не из чувства долга. А потому что выбрала.
Через несколько дней после выписки Вероника пришла.
Без детей. Без сумок. В руках только шарф, смятый от сжатых пальцев.
— Можно на минуту? — спросила с порога.
Инга кивнула. Вероника села на край дивана. Взгляд — опустившийся, голос — тише обычного.
— Я не за прощением. Я за точкой. За честностью.
Она выдохнула и сказала:
— Я решила уехать. Домой, в село. Я пыталась жить здесь, в городе. Искать новую жизнь, новую опору. А на деле — просто затащила за собой всё старое. Даже в тебе пыталась найти кость, за которую можно уцепиться. Прости.
Инга молчала. Впервые — без напряжения.
— Спасибо тебе за всё. Особенно — за тот момент, когда ты перестала молчать. Ты спасла не только себя.
Они обнялись. Коротко. Без слов. И без боли.
Вероника ушла. А в квартире снова стало тихо.
