— Ты это серьёзно, Саша? — Лена стояла посреди кухни, прижимая к груди кошелёк. — Она тебе кто вообще? Моя сестра, не твоя. Я с ней три года не разговаривала после той истории с машиной!
Саша поднял глаза от чашки кофе. Глаза уставшие, красные — будто бы он и правда всю ночь размышлял.
— Она мать-одиночка, Лена… У неё долги, ты же знаешь. И ребёнок — не игрушка. Им жить негде, Анька не справляется. Ну да, накосячила она раньше, но что теперь, до конца жизни её вычёркивать?
— Я вычеркнула. И не просто так! — Лена сжала пальцы. — Она продала мамину машину, которую та обещала мне! Без моего ведома! И деньги где? Всё ушло на какую-то ерунду, на шмотки её избалованной Варюхи. И теперь она снова пришла — за нашим сбережением?!
В дверях появилась десятилетняя Даша, аккуратная, в школьной форме, с портфелем в руке.
— Мам, пап, я пойду, ладно? Уроки через полчаса.
Лена смягчилась.
— Конечно, солнышко. Тебе бутерброд положила. И сок.
Даша кивнула, бросив взгляд на родителей. Она умела читать настроение в комнате — и сейчас явно стремилась поскорее выйти из эпицентра напряжения.
Когда дверь захлопнулась, Лена снова повернулась к мужу:
— Мы копили эти деньги десять лет. Это фонд на чёрный день. Или на квартиру Даше. Или, не знаю, на отпуск, когда мы на пенсии будем. Почему ты решил, что можешь просто так согласиться отдать часть Анютке?
Саша молчал. Потом встал и направился к раковине.
— Я не отдавал. Я просто сказал ей, что спрошу у тебя. Я не дурак.
— Моя мама, кстати, тоже всё тащила на себе. И Аню, и эту Варю. А я всё жизнь на подработках, потом в бухгалтерии. Кто копил? Я. А ты просто… слаб. Ты не можешь сказать «нет».
— Я не слаб, — тихо сказал он. — Я просто верю, что людям можно дать шанс.
— Ещё один шанс? После трёх просрочек кредита, двух украденных вещей из дома и одной лжи про отца Варвары?
Саша открыл рот, но в этот момент зазвонил телефон. Звонила… тёща.
Лена, не глядя на дисплей, нажала «отклонить». Потом, немного подумав, включила запись разговора.
— Будет новая сцена. Мама, конечно, всегда знала, когда влезть.
— Алло, Саш, Лена рядом? — голос тёщи звучал как всегда: бодро и немного давяще. — Я тут с Аней поговорила. Надо помочь. Всё-таки семья. Вареньке одиннадцать, в школу идти не в чем!
Саша взглянул на Лену, которая скрестила руки на груди и тяжело вздохнула.
— Елена рядом, да, — буркнул он. — Слушает.
— Леночка, ну милая, ну ты же понимаешь… Она ошиблась, да. Но кто из нас не ошибался? Ты что, думаешь, я свою младшенькую брошу? Варя у меня вон — худенькая, босая почти. Ребёнок, Лена! А ты вечно с этой своей справедливостью…
— Мама, — Лена перебила. — А ты помнишь, как ты меня уговаривала подписать на неё доверенность, когда тебе досталась от отца машина? Аня же «только оформить», помнишь? А потом продала, а деньги пропали.
— Ну… она тогда испугалась, — промямлила тёща. — У неё паника была, ребёнок болел, ты же знаешь. Ты сама-то в свои тридцать шесть такая была, чтобы другим указывать?
— В свои тридцать шесть я была матерью ребёнка, не просящей подачек. Я копила, работала, стирала ночами. Аня всё в телефоне да по друзьям. И теперь — снова мы ей что-то должны?
Саша хотел вмешаться, но Лена уже нажала «сбросить» и положила телефон на стол, как будто тот был гранатой.
— Счёт замораживаем. Пароли меняю. И точка.
Он помолчал, потом тихо сказал:
— Лена… я всё понимаю. Но ты не чувствуешь, что Даша всё это слышит? Что она впитывает?
— Тем более. Пусть впитывает. Пусть знает цену доверию.
Через неделю всё началось снова.
Сначала на пороге появилась Варя. Без звонка, без стука. С розовыми косичками, в клетчатом пальтишке и кроссовках на платформе. Губы намазаны, в руке — айфон.
— Привет, тётя Лена, — вальяжно протянула она. — Мама сказала, ты дашь мне немного денег на куртку. А то старая порвалась. Мне неудобно, но… сама понимаешь.
— Куртка — тринадцатый пункт в твоём списке. А первый — совесть, Варя. У тебя с ней как?
Девочка, даже не смутившись, хмыкнула:
— Ты всегда такая зануда? Или только со мной?
— Убирайся.
Даша, наблюдавшая за сценой из прихожей, зажала рот. Лена впервые говорила таким голосом — низким, холодным, непреклонным.
— Я скажу маме! — Варя надула губы. — Она сказала, ты обязана! Мы — семья!
— Семья — это когда друг другу врут меньше одного раза в неделю. Ты — не семья.
Ане понадобилось три дня, чтобы набраться смелости и явиться самой. Она пришла в пятницу вечером, как раз когда Лена ставила в духовку курицу. Даша делала уроки, Саша — мыл машину.
— Лена, можно поговорить?
— Нет.
— Ну ты чего такая… Я же просто хотела объясниться.
— Ты хочешь, чтобы тебе снова что-то дали.
— Не правда! Ну да, с машиной вышло глупо. Ну ошиблась! Ты хочешь, чтобы я вечно чувствовала себя виноватой?
— Да.
— Но у тебя же всё хорошо. Муж, дочка, дом, деньги. А я? А мы?
— Ты хочешь, чтобы за твою безответственность расплатился кто-то другой. Снова. Уже не мама, теперь я.
Аня вдруг села прямо на пол, опёрлась спиной о стену.
— Я больше не могу. У меня всё валится из рук. Я как будто в чёрной дыре. И Варя уже меня не слушает. Она такая… она как папа. Жесткая, циничная. Я хотела её спасти от этого. А теперь она меня презирает.
— Ты её не спасаешь. Ты её учишь, как выжимать из людей помощь. И она уже умеет.
— Ты всё видишь так чёрно-бело… — прошептала Аня.
Лена молчала. Потом подошла к двери.
— Я тебе не суд. И не банк. Но и не подруга. Уходи.
Аня ушла. Но не в последний раз.
Тёща заявилась спустя три дня. Прямо посреди рабочего дня.
— Я вот что скажу, — села она сразу, не сняв пальто. — Ты всё ломаешь. Всё, что я строила.
— А ты строила? — Лена подняла брови. — Или поднимала Аню на моих плечах?
— Ты неблагодарная. Да, Аня слабее тебя. Но я не могу её бросить. Она моя дочь.
— Я тоже твоя дочь.
— Но ты сильная.
— Это выдумка, мама. Я не сильная. Я просто устала.
Тёща заплакала. Настоящие слёзы. И Лена впервые за долгое время почувствовала — не злость, а жалость. А потом… обиду.
— Уходи, пожалуйста. Я не могу больше быть опорой для всех. У меня есть ребёнок. Я не хочу, чтобы она стала следующей Аней.
Лена заметила это случайно.
Зашла в мобильное приложение банка — оплатить школьный взнос за Дашу — и замерла. Со счёта списано пятнадцать тысяч. Получатель — неизвестный номер.
Она позвала Сашу:
— Ты переводил что-то в последние дни?
— Нет, только коммуналку оплачивал.
— А карту ты никому не давал?
— Конечно нет.
Тревога нарастала. Лена запросила детализацию операций, и тут же увидела: за последние четыре дня — четыре перевода. Разные суммы. Все на один и тот же номер. Последний — сегодня утром.
— Это взлом? — нахмурился Саша. — Или…
Лена вдруг прижала руку к губам. Варя. Та самая Варя, которая за последние две недели дважды приходила в их дом «просто постоять», которая ловко втиралась в доверие к Саше, оставляла «забытые» на скамейке пакеты.
— Она заходила в дом?
— Однажды, пока ты была в магазине… — Саша отвёл взгляд. — Говорит, хотела извиниться. Посидела минут пять. Я дал ей воды.
— А телефон свой где оставил?
— На кухне.
Лена кинулась в детскую, достала Дашин планшет. У них был общий семейный Apple ID. Вбила номер, на который ушли переводы — и нашла привязку к аккаунту.
Имя: Варвара.
Она не стала кричать. Просто села на кровать дочери и уставилась в окно.
— Она сфотографировала твою карту. Или записала. А потом, по чуть-чуть, начала тянуть деньги.
— Надо звонить Ане, — тихо сказал Саша.
— Нет. Надо в полицию.
Аню привезли на разбор в присутствии участкового. Плакала, оправдывалась, держалась за сердце.
— Варя не знала, что это чужой счёт! Я думала, это моя старая карта, — лепетала она. — Может, это ошибка? У неё в телефоне есть скан, но… я не думала…
— Она знала, — Лена смотрела прямо. — Потому что получатель подписан твоей фамилией. И потому что Саша ни разу не давал ей права распоряжаться деньгами.
— Ты не пожалеешь ребёнка?
— Ты пожалеешь свою совесть?
— Это моя дочь!
— А это мои деньги.
Варя сидела в углу кабинета, с наушниками. Когда полицейский подошёл и попросил телефон, она бросила короткое: «Я не обязана».
А потом — вслух, с вызовом:
— Вы все тут на меня накинулись. Я — ребёнок. Мне всего одиннадцать. И вообще, тётя Лена — злая. И Даша тоже! Они мне завидуют.
Лена закрыла глаза. Даже Саша отшатнулся. Участковый кивнул:
— Я не могу ничего официально — несовершеннолетняя. Но, думаю, вы понимаете, что ситуация серьёзная.
— Да, — Лена встала. — Я подам заявление.
Аня вскочила, схватила её за руку:
— Леночка, ну пожалуйста! Это пятнадцать тысяч! Ну что тебе жалко?! Ты всё рушишь!
— Я? — Лена усмехнулась. — А ты в каком месте строила?
Всю ночь она не спала. Саша бродил по дому, пил чай, чашку за чашкой. Даша молчала — но в её взгляде не было страха, только спокойствие.
— Мам, ты правильно сделала, — сказала она за завтраком. — Варя же не остановилась бы. Она ведь обидела не только тебя, но и меня.
— Я боюсь, что теперь нас возненавидят все, — прошептала Лена.
— А раньше нас что, обожали? — пожала плечами девочка. — Это не важно. Мы же честно живём.
Через два дня пришла тёща.
— Ты понимаешь, что я теперь никогда не увижу внучку? — с порога заявила она. — Ты её заклеймила, как воровку! Ребёнка! Ей всего то одиннадцать лет!
— Она сама себя заклеймила, мама. Я только не замолчала.
— Ты хочешь, чтобы она выросла плохой? Так надо было по-другому! Не сразу — заявление! А разговоры, ласка, попытки…
— А у нас были попытки. Ты их просто не замечала. Потому что ты, как и с Аней, всегда выбираешь жертву. А потом обижаешься, когда у этой жертвы вырастают зубы.
— Так ты нас больше не хочешь видеть?
Лена тяжело вздохнула. Потом — неожиданно мягко:
— Я не хочу, чтобы вы приходили, когда вам только деньги нужны. Или, когда надо кого-то обвинить. Я не хочу быть крайним звеном в чужом безответственном выборе. Всё. Это граница. Дальше — или вы приходите с добром, или не приходите вовсе.
Прошёл месяц.
Аня не звонила. Варя удалила всех из соцсетей. Тёща присылала пару раз короткие сообщения: «жаль, что ты такая» — и «надеюсь, одумаешься».
Но в доме стало тише. Спокойнее.
Саша начал сам выносить мусор и по утрам гладил форму Даши.
Лена устроилась на новую работу — ушла из офиса, устроилась в библиотеку: меньше денег, но спокойнее нервы.
И однажды утром Даша подошла к ней на кухне, обняла за талию и прошептала:
— Мам, ты знаешь… я теперь точно знаю, какой я не хочу быть.
Лена повернулась, погладила её по голове и вдруг поняла — она всё сделала правильно.
Не ради справедливости. И не ради мести.
А ради вот этих глаз.
Чтобы они не искали одобрения у тех, кто умеет только брать.
Через полгода Варя написала. Одно сообщение:
«Прости тётя Лена. Я была дурой. Ты была права. Если бы ты тогда промолчала, я бы пошла ещё дальше. Спасибо.»
Лена ничего не ответила.
Просто расплакалась.
Но внутри — впервые за долгое время — стало по-настоящему светло.
