Летний ветер швырял листья прямо в окно библиотеки. Мария поправила очки и поставила штамп на формуляр, не поднимая головы.
— Возвращайте через две недели, Анна Петровна.
— Мариечка, слышала новость? — старушка наклонилась ближе к столу, понизив голос. — Алексей-то твой вернулся в город. Говорят, совсем плох.
Мария замерла, но лишь на долю секунды.
— Он не мой, Анна Петровна. Уже двадцать два года как не мой, — она протянула книгу посетительнице. — «Джейн Эйр» — отличный выбор.
— Все равно интересно же! Помнишь, как он тогда укатил с этой своей… — старушка прищурилась. — Людмилой? Ларисой?
— Лилией, — механически поправила Мария, хотя тысячу раз зарекалась даже не произносить это имя. — У вас будут еще книги?
— Да нет, милая. Говорят, его новая-то семья совсем от него отвернулась. Один остался, болезный.
Мария кивнула, показывая, что разговор окончен. Внутри все перевернулось, но лицо оставалось невозмутимым. Двадцать два года практики.
Вечером она перебирала фотографии для внука Кирилла — завтра в школе проект про семейное древо. На старых снимках моложе и счастливее, с мужем рядом, с маленькой дочкой на руках.
— Бабуль, а это кто? — Кирилл указал на мужчину.
— Это твой дедушка, — ответила она спокойно.
— Но он не приходит к нам на праздники.
— Не все дедушки приходят на праздники, милый.
Звонок дочери прервал неудобный разговор.
— Мам, ты слышала? — в голосе Кати звучала тревога.
— Если ты про отца, то да. Анна Петровна сегодня просветила.
— И что думаешь?
— А что тут думать? — Мария выпрямила спину, хотя дочь не могла этого видеть. — Люди болеют. Это часть жизни.
— Но он…
— Катя, это было двадцать два года назад. Я давно перестала примерять на себя роль брошенной жены.
Когда он ушел, ей было сорок — красивая, умная женщина. А она превратилась в машину для выживания: утром — школа, где она преподавала литературу, вечером — подработка корректором в газете, ночью — проверка тетрадей. Она научилась чинить кран, вкручивать лампочки, заполнять налоговые декларации и не плакать при дочери.
Две недели спустя в дверь постучали.
Мария думала, это соседка за солью. На пороге стоял Алексей — седой, худой, с костылем. Глаза провалились, но остались теми же — карими, виноватыми.
— Здравствуй, Маша, — произнес он хрипло. — Можно войти?
Мария молча отступила, пропуская его в квартиру. Кто бы мог подумать, что этот день настанет? Часто, особенно в первые годы после развода, она представляла эту встречу. Как выскажет ему все, как захлопнет дверь перед носом. Или наоборот — как они поймут, что все еще любят друг друга…
Но сейчас она не чувствовала ничего, кроме легкого удивления.
— Проходи, — сказала она, указав на кухню. — Чай будешь?
— Буду, — Алексей неловко прошел вперед, опираясь на костыль.
Мария включила чайник, достала чашки — обычные, не праздничные. За эти годы она научилась экономить красивое на достойные поводы. Этот к таким не относился.
— Ты совсем не изменилась, — произнес Алексей, неуклюже опускаясь на стул.
— Не надо, — она поставила перед ним чашку. — Давай без этих разговоров. Зачем пришел?
Он смотрел на неё так, будто надеялся увидеть другую Марию — может быть, ту молодую женщину, которую оставил двадцать лет назад? Или сломленную горем старуху? Но перед ним сидела просто женщина с прямой спиной, аккуратной стрижкой и внимательным взглядом.
— Я… — он запнулся. — Я болен, Маша.
— Я слышала.
— Поздняя стадия, — он говорил медленно, будто проверяя эффект каждого слова. — Врачи дают не больше полугода.
Мария кивнула. Что тут скажешь? «Соболезную»? «Поделом»? Ни то, ни другое не было правдой.
— У меня было время подумать, — продолжил Алексей. — Обо всем. О том, что я натворил.
— Двадцать два года — достаточно времени для размышлений, — заметила она.
— Я был идиотом, Маша. Бросил вас ради… — он махнул рукой. — Ради чего? Лилия ушла от меня через семь лет. Сказала, что я слишком старый, скучный. Представляешь? — он горько усмехнулся. — То же самое, что я когда-то думал о нашей жизни с тобой.
Мария молчала. Дочь предупреждала её, что такое может случиться. «Он захочет облегчить душу перед уходом», — говорила Катя с холодной практичностью психолога. «Использует тебя как жилетку».
— Я хочу попросить прощения, — Алексей смотрел ей прямо в глаза. — За всё. За то, что предал. За то, что оставил вас в долгах. За то, что не помог Кате поступить. Я знаю, как вам было тяжело.
— Откуда? — вырвалось у Марии. — Ты даже не звонил.
— Я… следил. Спрашивал у общих знакомых. Знаю, что ты работала на двух работах. Что Катя поступила на бюджет. Что потом вышла замуж, родила. Что у тебя участок за городом появился.
— И что? — Мария сделала глоток чая. — Ты следил, но не помогал.
— Я был трусом, — он опустил голову. — Боялся, что ты меня прогонишь. Что Катя не захочет видеть.
— Так и было бы.
— А сейчас? — он поднял взгляд. — Сейчас прогонишь?
Мария задумалась. Зачем он здесь? Действительно хочет прощения или просто некуда идти? Она знала, что вторая жена выставила его на улицу, когда узнала диагноз. Общие знакомые говорили, что сын от второго брака, студент, тоже не горел желанием ухаживать за больным отцом.
— Я не собираюсь тебя прогонять, — наконец сказала она. — Но и прощать мне нечего.
— Как это? — он недоуменно моргнул.
— Я простила тебя давно, Алёша. Не для тебя — для себя. Чтобы жить дальше.
Алексей смотрел, словно она говорила на непонятном языке.
— У меня есть деньги. Немного, но есть. Я хотел бы помочь Кате, внукам. Может, на образование отложить или…
— Нет, — Мария покачала головой.
— Но это мой долг! Я хочу хоть что-то исправить!
— Ты не можешь исправить прошлое, Алёша. Нельзя просто прийти и откупиться.
— Я не это имел в виду, — он побледнел.
— А что ты имел в виду? — Мария выпрямилась. — Ты бросил нас, когда Кате было десять. Ты не видел, как она плакала ночами, спрашивая, почему папа больше не любит её. Ты не видел, как она перестала верить мужчинам. Как боялась доверять своему мужу. Этого не исправить деньгами.
Они замолчали. За окном стемнело, в кухне горела только одна лампа. Тени делали лицо Алексея еще более изможденным.
— Что мне делать, Маш? Как исправить то, что натворил?
Мария долго смотрела на этого чужого человека, когда-то бывшего центром её вселенной.
Теперь он казался маленьким, потерянным. Не вызывал ни гнева, ни любви. Просто человек на её кухне.
— Ничего, — наконец сказала она. — Нельзя исправить прошлое. Можно только принять его и жить дальше.
— Я не могу, — он сжал кулаки. — Не могу уйти, зная, что причинил столько боли.
— А раньше мог? — вопрос вырвался сам собой.
Алексей опустил голову.
— Раньше я был другим. Думал только о себе. О том, как мне тесно в этой квартире, в этом браке, в этой жизни.
— А теперь?
— Теперь я понимаю, какой была настоящая теснота. Когда тебя выталкивают из собственного дома, когда сын не берет трубку, когда бывшая жена говорит, что ты портишь ей жизнь своей болезнью.
Мария вздохнула. Нельзя сказать, что ей не было его жаль. Но жалость — странное чувство. Оно не заменяет любви, не стирает прошлых обид.
— А Катя? — спросил он вдруг. — Она знает, что я пришел?
— Нет. Но догадывается, что это возможно.
— Она… согласится увидеться со мной?
Мария покачала головой:
— Не знаю. Это её решение. Я не буду давить на дочь.
— Ты всегда была сильной, — неожиданно произнес Алексей. — Когда я ушел… я думал, ты сломаешься.
— А я чуть не сломалась, — просто ответила Мария. — Но у меня был выбор: сломаться или выжить. Я выбрала второе.
— Из-за Кати?
— Из-за себя. И Кати, конечно.
Он смотрел на неё с болезненным восхищением.
— Я часто думал… что было бы, если бы я не ушел тогда.
— А я — нет, — Мария встала, чтобы заварить еще чай. — Бессмысленно гадать о том, чего не случилось.
— Ты счастлива, Маша?
Она задумалась. Простой вопрос. Но как ответить?
— Я спокойна, — наконец сказала. — У меня хорошая работа, прекрасная дочь, замечательные внуки. Мой сад. Мои книги. Это и есть счастье в моем возрасте.
— А… мужчины? — он запнулся, явно не зная, имеет ли право спрашивать.
— Были, — она пожала плечами. — Но никто не задержался. Да я и не хотела особо.
— Из-за меня?
— Да почему все должно быть из-за тебя, Алёша? — она рассмеялась. — Мир вокруг тебя не вращается. Просто в какой-то момент я поняла, что мне хорошо одной. Никого не нужно обслуживать, ни к кому не нужно подстраиваться.
Она поставила перед ним свежий чай.
— А где ты сейчас живешь?
— В гостинице, — он отвел взгляд. — Пока решаю, что делать дальше.
— И как лечишься?
— Да какое там лечение, — он махнул рукой. — Поздно уже. Только обезболивающие.
Мария кивнула. Они пили чай в тишине, и это было странно — будто временная капсула, где два человека из разных миров случайно встретились.
— Знаешь, — наконец произнес Алексей, — я всегда думал, что если мы встретимся, ты будешь кричать. Или плакать.
— Я выплакала все слезы двадцать лет назад, — спокойно ответила она. — А кричать… зачем? Ты и так все знаешь.
— А я репетировал эту встречу сотни раз, — он грустно усмехнулся. — Придумывал, что скажу, как буду просить прощения. А теперь сижу и понимаю, что все эти слова бессмысленны.
— Не бессмысленны, — возразила Мария. — Просто они не дадут того, на что ты надеешься.
— А на что я надеюсь?
— На отпущение грехов? На то, что я скажу: «Ничего страшного, Алёша, бывает, жизнь такая»? Или на то, что мы снова будем семьей в те месяцы, что тебе остались?
Он вздрогнул от её прямоты.
— Я не знаю, чего хочу, — признался он. — Может быть, просто не быть одному, когда все закончится.
Мария долго смотрела на него. Этот человек когда-то был её мужем, отцом её ребенка. Они делили постель, мечты, планы. А потом он уничтожил всё это одним решением.
— В городе есть хороший хоспис, — наконец сказала она. — Я могу помочь тебе устроиться туда. Там хороший уход.
— Ты… навещала бы меня? — в его голосе звучала робкая надежда.
Мария не стала лгать:
— Не знаю. Возможно.
— Ясно, — Алексей медленно кивнул. — Спасибо и на этом.
За окном начался дождь. Капли барабанили по стеклу, словно отсчитывая время, которого у них больше не было.
— Знаешь, Маша… — он помедлил. — Я ведь любил тебя тогда. По-настоящему.
— Но недостаточно сильно, — она произнесла это без упрека, просто констатируя факт.
— Да. Недостаточно, — он опустил голову. — Я был дураком. Думал, что впереди ещё целая жизнь, что всё можно будет исправить.
— А оказалось?
— Жизнь — это тот миг, который сейчас проживаешь. И каждый выбор — окончательный.
Мария невольно улыбнулась. Странно было слышать эти философские размышления. Он же раньше упрекал её. Что она слишком много думает и слишком мало «живёт настоящим».
— Ты изменился, — заметила Мария.
— Боюсь, слишком поздно, — улыбка Алексея вышла кривой.
Телефон Марии зазвонил. Она взглянула на экран — Катя.
— Мне нужно ответить, — сказала она, вставая.
— Конечно, — он кивнул. — Это Катя?
— Да.
Она вышла в коридор, прикрыв дверь кухни.
— Алло, Катюш.
— Мам, он у тебя? — голос дочери звучал напряженно.
— Да. Откуда ты знаешь?
— Нина Сергеевна видела, как он заходил в твой подъезд. Позвонила мне.
— Понятно.
— И… как ты? — в голосе Кати слышалась тревога.
— Нормально. Мы просто разговариваем.
— Он… что он хочет?
Мария вздохнула.
— Думаю, он хочет исправить то, что нельзя исправить.
— Чтобы успокоить совесть перед смертью? — в голосе Кати послышались знакомые жесткие нотки.
— Катя, он правда болен. И ему страшно.
— А нам не было страшно? Когда ты плакала ночами? Когда мы считали копейки до зарплаты?
— Было, — согласилась Мария. — Но теперь это в прошлом. Мы справились.
— Без него, — отрезала Катя.
— Без него, — эхом отозвалась Мария. — Но сейчас он здесь. И спрашивает, согласишься ли ты с ним увидеться.
Наступила долгая пауза.
— Не знаю, — наконец сказала Катя. — Мне нужно подумать.
— Конечно, родная. Ты имеешь полное право отказаться.
— А ты? Что ты чувствуешь?
— Странное спокойствие, — честно ответила Мария. — Как будто закрылся какой-то гештальт. Знаешь, как в твоих психологических книжках.
— Ты собираешься его… прости… приютить? — в голосе Кати звучало неверие.
— Нет, — твердо сказала Мария. — Я предложила помочь ему устроиться в хоспис.
— И всё?
— И всё.
Когда Мария вернулась на кухню, Алексей сидел, сгорбившись, словно за эти пять минут стал ещё меньше, ещё старше.
— Прости, что отвлеклась, — сказала она.
— Катя? — он поднял глаза. — Она злится?
— Ей нужно время, чтобы решить, хочет ли она тебя видеть.
Он кивнул.
— Я понимаю. Я бы тоже не хотел меня видеть.
— Не решай за неё, — мягко сказала Мария. — Она взрослый человек. Психолог, между прочим.
— Правда? — его лицо осветилось. — Она всегда была умной. Вся в тебя.
— И в тебя тоже, — неожиданно для себя сказала Мария. — У неё твои глаза. И твоё упрямство.
Он улыбнулся — впервые за вечер по-настоящему.
— Спасибо, что сказала мне это.
Дождь усилился. Комнату наполнял уютный звук капель, бьющих по стеклу. В этом звуке была какая-то финальность, словно природа отмеряла последние страницы их общей истории.
— Тебе пора отдыхать, — сказала Мария, глядя на часы. — Завтра я позвоню в хоспис. Это правда хорошее место.
— Хорошо, — он не стал спорить. — Можно я позвоню тебе завтра?
— Можно, — она кивнула, помогая ему подняться.
Когда они стояли в прихожей, он вдруг сказал:
— Знаешь, что самое странное? Я пришёл, думая, что помогу тебе закрыть прошлое. А оказалось, это ты помогаешь мне.
— Я уже закрыла прошлое, Алёша. Давно.
— Как тебе это удалось?
Она задумалась.
— Я просто поняла, что прощение — это не про другого человека. А про тебя. Когда ты больше не позволяешь чужим поступкам определять твою жизнь.
Алексей задумался.
— Я никогда не был тебя достоин, — наконец произнёс.
— Ну, ты свой выбор сделал. А я свой.
Алексей кивнул и открыл дверь.
— До завтра?
— До завтра.
Когда дверь закрылась, Мария прислонилась к стене. Странное чувство охватило её — не горечь, не радость, а что-то среднее. Будто перевернулась последняя страница книги, которую она читала так долго, что успела забыть начало.
Она вернулась на кухню, вымыла чашки, вытерла стол. Обычные действия, которые она совершала тысячи раз. Но сегодня в них было что-то символичное — так она всегда поступала со своей жизнью: методично приводила в порядок то, что было разрушено.
Мария подошла к окну. Дождь закончился, небо прояснилось, и между туч проглядывали звёзды. Она подумала о дочери, о внуках, о своём саде, который ждал её завтра. О книгах, которые ещё не прочитала. О тех годах, что у неё ещё есть.
Это была её жизнь. Жизнь, которую она создала сама, без Алексея. И если завтра она поможет ему найти покой в последние месяцы — что ж, это будет не слабостью, а силой. Силой женщины, которая знает свою цену, которая простила не для других — для себя.
Мария улыбнулась и задернула шторы. Пора спать. Завтра будет новый день.
