— Екатерина Васильевна, может, домой уже? — заглянула в бухгалтерию Лена с соседнего участка, укутанная в шарф до бровей, будто в здании отопление отключили.
— Сейчас, Леночка, только квартальную проверю, — пробормотала Катя, не отрываясь от экрана. Пальцы уверенно скользили по клавишам, но внутри всё дрожало, как желе в холодильнике после отключения света. Она не проверяла отчёт, она проверяла, выдержит ли ещё пару часов тишины. Потому что дома тишины не было. Там был Дима. И, чего уж — Светлана Петровна. Полновесный фронт на квадратных метрах двухкомнатной.
Когда за спиной щёлкнул выключатель, и кабинет погрузился в мягкий полумрак, Катя вздрогнула.
— Всё, Катя, я отключаю, — Лена говорила с участием, как санитарка в палате: без осуждения, но с намёком. — Ты и так снова задержалась. Муж не ревнует?
Катя хмыкнула. Ревновать, конечно. Особенно к графикам амортизации и списанию ГСМ.
Когда дверь за Леной закрылась, Катя медленно поднялась, собрала сумку, в которую, как в трюм «Титаника», давно не помещались надежды, и направилась к выходу. В тамбуре в лицо ударил влажный ветер. Отличный вечер, чтобы не идти домой.
На автобусе она ехала медленно, потому что маршрутный водитель был из тех философов за рулём, кто считает, что мир и так торопится. В салоне пахло мокрыми куртками, дешёвым табаком и усталостью. Катя смотрела в окно и пыталась не думать. Но мысли, как тараканы, лезли в голову по щелям.
С утра Дима опять устраивал «разговор о важном».
— Ну что, Катя, — он потянулся, скрестив ноги на диване, будто не в трусах сидел среди чужих документов. — Я тут думал, может, ты кредит оформим? А то что-то денег не хватает.
— А что ты думал насчёт работы, Дим?
Он усмехнулся:
— Я думал, как ты упрямишься по утрам. Всё-таки характер у тебя не сахар, Кать. Надо как-то с этим жить.
На кухне возилась Светлана Петровна. Не «жила у нас», нет. Она «приехала на недельку» три года назад и с тех пор никак не могла уехать. Говорила, у неё позвоночная грыжа и «покой важен». Только покой почему-то нужен был исключительно ей.
Катя знала, что сейчас произойдёт: она войдёт в квартиру, снимет пальто, и…
— О, пришла! — донесётся из кухни голос Светланы Петровны. — Как всегда в девять. Домой только переночевать? Дмитрий весь день голодный, кстати.
Он, между прочим, взрослый мужик. Мог бы и яичницу себе поджарить. Но, судя по его логике, Катя была одновременно и бухгалтером, и поваром, и банкоматом. Универсальная модель.
Квартира встретила её тем, что не встретила вообще. Светлана Петровна лежала в кресле, укрытая пледом. Телевизор гремел новостями и скандалами из ток-шоу.
— А ты где была? — спросила она, не поворачивая головы.
— На работе, Светлана Петровна. Как всегда.
— Да уж. А продукты купить? Дмитрий с утра просил макароны.
Катя молча поставила сумку, сняла пальто. Дима лежал на диване, уткнувшись в телефон. Даже не повернулся.
— Привет, — бросила она.
— Привет, — буркнул он, не отрываясь от экрана. — Есть чего поесть?
Она открыла холодильник. Пара яиц, упаковка кефира и кусок сыра, который давно пора было отправить на пенсию.
Катя достала с полки макароны, включила плиту. И вдруг подумала: «Я же не домработница. Я человек». Эта мысль, такая простая и даже глупая, пронзила её, как иголка шарик. И стало трудно дышать.
— Катя, — снова позвала свекровь. — Кстати, я тут подумала. У меня же та квартира в Солнцево пустует. Может, ты ипотеку на себя оформляла бы, а я вам потом дарственную напишу. Всё равно ты надёжнее, чем этот мой сын…
Катя развернулась:
— Простите?
— Ну, ты же работаешь, — хмыкнула свекровь. — А Дмитрий… у него такое сейчас время, переходный момент. А квартира — хорошая, жалко, чтоб простаивала.
Дмитрий наконец поднял глаза.
— Мам, ты чего? Мы ж говорили — снимать будем. Катя, да? Ты ж планировала что-то?
— Планировала, — ответила она. — Только не ипотеку.
Ночью Катя сидела на кухне с калькулятором. Она вела таблицу расходов в Excel. Всё было чётко. За последний год на продукты, коммуналку, лекарства, вещи Диме и его матери, а также пару «временных займов» ушло 1 182 300 рублей. Это если не считать новой стиралки, которую Светлана Петровна «не успела оплатить, но обязательно вернёт».
Катя смотрела в цифры, как в приговор. И в какой-то момент щёлкнула новая мысль: «А что, если просто… уйти?»
Утром она зашла в агентство недвижимости под вывеской «Ваш квадратный метр». Клерк с пустыми глазами выдал ей адрес новой однушки в Ясенево. Старая, но чистая. Хозяйка — пожилая женщина, сдаёт, пока в санатории живёт. Катя внесла залог.
Выйдя на улицу, впервые за долгое время почувствовала — ноги дрожат не от усталости, а от страха. Но и от радости.
На скамейке у остановки она села и впервые за месяц включила телефон, чтобы позвонить не по работе. Набрала единственную подругу.
— Алла, привет. Слушай, ты у нас как с занавесками? В смысле, если квартира новая, а окна голые. Ну и я — тоже новая, и тоже пока немного голая…
— Катя?! — Алла чуть не закричала в трубку. — Ты чё, спятила? Или… наоборот — пришла в себя?
Катя улыбнулась:
— Наверное, второе.
Катя проснулась раньше будильника. За окном было ещё темно, но в голове уже кипело. Вчерашняя встреча с риэлтором казалась сном — лёгким, как пар в ванной после горячего душа. Но телефон в сумке подтверждал обратное: договор аренды, перевод задатка, адрес. Всё по-настоящему.
На кухне, под гудение чайника, она начала составлять список: что взять, кого предупредить, какие документы нужны. Пальцы дрожали. Это был не просто переезд — это был побег. Из жизни, где она была обслуживающим персоналом, в жизнь, где у неё хотя бы был шанс стать человеком.
— Ты чего так рано встала? — с просонья пробурчал Дима, выйдя в трусах и футболке, натянутой до колен.
— Работы много, — ответила она, не поворачиваясь. — И дел.
— Дел? — Он потёр живот. — Слушай, может, яичницу поджаришь? А то я с утра себя неважно чувствую, гипогликемия, наверное.
Катя молча достала сковородку. Пусть будет. Последняя яичница в этой квартире.
— И ещё, — добавил он, присаживаясь за стол. — Мамке надо деньги на ЖКХ. А то опять её будут кошмарить, и ты же знаешь, она нервная. У неё же давление.
— У тебя тоже давление. Только ты его давишь на меня, — не сдержалась Катя.
— Чего? — Дима вскинулся. — Ты что это сейчас сказала?
Она повернулась, вытирая руки полотенцем:
— Я сказала, что больше не собираюсь вас всех содержать. Всё. С меня хватит.
— А кто тебя держит, а? — вспыхнул он. — Ты сама всегда лезешь! Сама бегаешь, сама платишь! Никто тебя не просил!
— Конечно, не просили, — усмехнулась Катя. — Ты только намекал: «Ой, я не знаю, как теперь быть», — и глаза такие грустные, как у щенка. А мама твоя вообще талант — «Катенька, ты ж такая у нас надёжная». Ну да, железобетонная я у вас, а не человек.
Из комнаты выглянула Светлана Петровна. В её халате с облезшими розами было что-то трагически-театральное.
— О, пошло-поехало, — с фальшивым изумлением произнесла она. — Я только проснулась, а тут уже обвинения. Дмитрий, ты слышал? Твоя жена говорит, что мы на неё давим. Это как? Я же мать!
— Вы — свекровь, — спокойно ответила Катя. — А не бухгалтерская статья о непредвиденных расходах.
Светлана Петровна открыла рот, но слов не нашла. Только всхлипнула и села на табурет, как будто ей стало плохо. Театр абсурда, акт первый.
На работе Катя еле удерживала концентрацию. Сидела на совещании у директора и вместо бюджета по отделу прикидывала, как втиснуть свои вещи в два чемодана. Шкаф забит одеждой, но нужного — кот наплакал. Паспорт, диплом, налоговые отчёты. Все важные документы она уже положила в сумку. Стиралка останется. Микроволновка — тоже. Жаль? Нет. Ни грамма.
— Екатерина Васильевна, — директор остановил доклад, — вы сегодня как-то… отсутствуете. Проблемы?
— Увольняться не собираюсь, если вы об этом, — спокойно ответила Катя. — Всё в порядке. Просто переезд.
— Куда?
— Из зоны боевых действий. — И улыбнулась, как умеет только тот, кто выживал в холодной войне с родственниками.
Вечером она вернулась домой пораньше. И застала классическую картину: Дима на диване, телевизор орёт, Светлана Петровна на кухне, развешивает капусту для квашеной «по рецепту бабушки».
— Дмитрий, — начала она, разминая пальцы, — давай поговорим.
— Опять? — он закатил глаза. — Слушай, может, ты с мамой моей поговоришь? Я не в ресурсе.
— А я больше не в долге.
Катя положила на стол бумагу.
— Это выписка за год. Сколько я потратила на вас. И ещё — это копия договора аренды. Я съезжаю. В пятницу.
— Что? — он сел, как будто его ударили. — Ты… съезжаешь?
— Именно. Я. Съезжаю.
Светлана Петровна вбежала в комнату, вытирая руки о передник.
— Ты бросаешь семью?! Дмитрий, ты это слышал?! Она бросает тебя ради какой-то съёмной конуры?!
— Я не бросаю семью, Светлана Петровна. Её просто не было. Был бытовой кооператив «Работай-Катя». И я увольняюсь.
— Так никто тебя и не держал! — выкрикнула она. — Сама на шею залезла, теперь гордая пошла?!
— Знаете, Светлана Петровна, — Катя наклонилась к ней чуть ближе, — вы правы. Сама виновата. Что не ушла раньше.
Дмитрий вскочил.
— А деньги?! — в его голосе проскользнул ужас, не обида. — А ты что, прям всё бросишь? И что, снимать? На старости лет?
Катя повернулась к нему с каким-то новым лицом. Строгим и спокойным.
— Ты тридцатипятилетний мужик. У тебя есть руки. Ноги. И мать. Живите. А я — поживу сама.
— Не имеешь права, — прошипел он.
— А вот это ты потом в суде расскажешь. А пока — я выхожу из игры.
У подъезда Катя выкурила сигарету. Хотя не курила лет десять. Но сейчас — надо было. Подошла соседка, тётя Лида.
— Катенька, что случилось? Я тут слышала через стенку…
— Всё нормально, тётя Лида. Я просто уезжаю. Пора.
— Ну, может, ты и права. Ты же сильная у нас. А он… Не муж, а хвост от старых штанов.
Катя засмеялась. Горько, но по-настоящему.
— Спасибо, тётя Лида.
В глазах жгло. Но не от стыда. От свободы.
Катя закрыла за собой дверь и выдохнула. Ключ она не оставила — пусть попробуют выбить, если захотят. В сумке — документы, наличка, паспорт, флешка с отчётами и старая кружка с надписью “Бухгалтер — это диагноз”. Символично.
Новая квартира встретила её скрипом ламината, тишиной и запахом дешёвой мебельной плёнки. Диван был старенький, но не проваливался. Окно выходило во двор, где кто-то внизу кормил голубей. Без грохота телевизора, без Светланы Петровны с капустой, без вечного «Катя, нам нужно поговорить». Идеально.
Она не плакала. Плакала она уже всё, что можно, — в январе, в марте, в июне, в ванной, в маршрутке, в бухгалтерии. Сейчас было другое чувство. Тишина. Пространство. Никаких криков, претензий, перевернутых тарелок и обвинений: «Сама виновата, что избаловала!»
В субботу позвонила Светлана Петровна.
— Екатерина, — голос был надтреснутым, как старая пластинка, — ты не могла бы хотя бы за газ заплатить? И так жизнь у нас тяжёлая, сын без работы…
— Светлана Петровна, — перебила Катя, глядя в окно, — вы теперь большая девочка. Сами справитесь.
— У тебя же совесть есть?!
— Есть. Именно она меня и привела сюда. До свидания.
Она нажала «отбой» и заблокировала номер. Потом — и Димин. Потом — всех из их «родственного клана». Минус три контакта — и мир стал легче.
Через неделю Катя впервые пошла по делам не с ощущением, что она в цейтноте. Купила себе новые кроссовки, зашла в FixPrice за вешалками, купила недорогой блендер. Не для кого-то. Для себя.
Вечером пошла в «Пятёрочку» — с удовольствием, а не как в ссылку. Стояла у кассы с корзинкой, когда за спиной услышала:
— Катя?
Она обернулась. Там стоял Вадим, бывший коллега, с которым она когда-то… Ну, они пару раз вместе пили чай в офисе. Он тогда только развёлся, у неё уже был «Дима и мрак».
— Вадим! — Катя улыбнулась. — Ты как здесь?
— Да я тут рядом, мать переехала, я теперь к ней наведываюсь. Слушай… ты изменилась. В лучшую сторону. Светлая стала, что ли.
Катя засмеялась. По-настоящему.
— Просто я теперь никому ничего не должна. Наверное, это и есть секрет.
Через месяц она подала на развод. Документы оформила без шума — благо, детей нет, совместного имущества почти тоже. Светлана Петровна пришла в ЗАГС с картинкой в голове, что будет последняя сцена из сериала: слёзы, мольбы, уговоры.
Но Катя была холодна и собрана, как на налоговой проверке.
— Катенька, ну ты же была как родная…
— Да. И даже лучше. Но теперь — никакая.
После развода она впервые за долгое время позволила себе выйти в кафе. Не семейный обед, не тост за чей-то юбилей, не встреча с проблемами. Просто сидела у окна, пила кофе, листала новости.
Вечером, лёжа на диване, Катя достала блокнот. Первый раз за последние годы — не с бюджетом и не со списком покупок. А просто — с мыслями.
«Иногда, чтобы стать собой, нужно перестать быть всем остальным. Женой, невесткой, жилеткой, банкоматом, уборщицей, терапевтом. Перестать — и освободиться.» Она закрыла блокнот. Посмотрела в потолок. И впервые за долгое время поняла — впереди жизнь. Не декорация. Не подработка на выходных. Настоящая. Её.
