Куда на ночь глядя?
— Ты куда это на ночь глядя нафраерился, как петух гамбургский? Голос Нади, резкий и недовольный, донесся из кухни, где витал привычный запах жареной картошки и застарелого раздражения. Она появилась в проеме, в неизменном фартуке с выцветшими подсолнухами, и уперла руки в бока, смерив мужа тяжелым взглядом.
Игорь, уже стоявший в тесной прихожей, виновато кашлянул, переминаясь с ноги на ногу. Свежевыглаженная рубашка, обычно приберегаемая для редких праздников, сейчас смотрелась на нем почти вызывающе, неуместно.
— Надь, ну я же тебе рассказывал… Володя из соседнего подъезда, он же волонтерством занимается. У них сегодня собрание очередное. — В общем, я решил тоже сходить… Давно хотел, — голос его звучал неуверенно, будто он просил разрешения на что-то почти запретное.
— А что это ты со мной не посоветовался? — не унималась жена, ее голос набирал знакомые стальные нотки, пока она подходила ближе. — Хочет он… Я, может, тоже много чего хочу!
— И этот Володя твой, тот еще фрукт. Тихий такой, вечно ходит, лыбится — «добрый вечер, добрый день». — Не знаешь, чего от такого ждать, заманит куда да прирежет еще. Ой, знаю я таких тихонь! В тихом омуте…
— Надь, мне идти надо, давай в другой раз поговорим, ладно? — Игорь потянулся к дверной ручке. Ему стало откровенно не по себе под ее пристальным взглядом, захотелось втянуть голову в плечи.
Игорь открыл дверь и еще раз глянул на жену. Та уже скрестила руки на груди, прожигая его своим коронным взглядом «ну-и-что-ты-опять-удумал».
— Может, и чемоданы заберешь с собой? Сразу, без этой нервотрепки? А то ишь, вырядился!
— Надь! Я не на свидание иду! Ты пыл-то умерь! Я пошел. Игорь уже выскользнул на площадку, торопливо закрывая за собой дверь, чтобы не слышать продолжения.
— Постараюсь быстро… насколько возможно, — буркнул он уже в закрытую дверь.
— Ага, быстро он! Пьяный домой не приходи, если только за чемоданами! Едкие слова Нади догнали Игоря уже на лестнице, и он еще долго не мог от них отделаться.
Он тяжело вздохнул, спускаясь. Ему уже перевалило за сорок.
Обычный мужик, оператор станка с ЧПУ на местном заводе, ничем особо не примечательный. Но что-то внутри, какая-то тихая, почти стыдная потребность, всю жизнь неодолимо вела его к этому самому волонтерству.
Помогать кому-то, быть нужным не за зарплату, а просто так. Он даже подумывал уволиться, бросить этот гудящий цех, вечную стружку и запах машинного масла.
Но как об этом сказать? Ни родня, ни тем более Надя с ее вечными «а нам на это жить?», «а кредиты кто платить будет?» – просто не поняли бы. Сочли бы блажью, дурью великовозрастного мужика.
Он даже с мужиками из цеха, не мог об этом поговорить. Стеснялся, что ли… Боялся насмешек. Легче было молча нести эту свою тайную тягу, как неловкий, но дорогой сердцу груз.
Другой мир
Волонтерский штаб встретил Игоря гулом голосов и деловитой, но удивительно теплой суетой. Люди самых разных возрастов – от юных студентов до седовласых пенсионерок – с какой-то особой сосредоточенностью были заняты делом.
Одни внимательно раскладывали по большим мешкам продукты: крупы, консервы, макароны. Другие тщательно сортировали горы одежды и обуви, аккуратно складывая детские вещички отдельно от взрослых. Игорь невольно засмотрелся, как ловко работали их руки.
Тут же к нему подошел Володя, тот самый сосед, с которым он познакомился несколько недель назад. Только сейчас Игорь обратил внимание, какие у него на самом деле открытые и немного усталые глаза.
— Игорь, привет! Рад, что ты все-таки дошел! — Володя дружелюбно улыбнулся, и в уголках его усталых глаз собрались морщинки. Он провел Игоря по нескольким комнатам, где каждый был чем-то занят, и это движение было наполнено смыслом. Объяснил, что где хранится, как происходит учет и подготовка к отправке.
Позже все собрались в небольшой, но уютной комнате. Человек двенадцать, не больше. Игорь сел на предложенный стул, стараясь не слишком выделяться, и с интересом огляделся.
Володя, как выяснилось, был здесь одним из главных, настоящим сердцем этого небольшого, но такого нужного дела. Он начал рассказывать о ближайших планах: кому и какая помощь нужна в первую очередь.
Говорил о посещении малоимущих семей, о раздаче продуктовых наборов и теплой одежды, особенно сейчас, когда весна набирала силу, воздух был наполнен свежестью и робким запахом первой зелени, но вечера еще оставались прохладными.
С искренней благодарностью упоминал людей, которые поддерживают их своими пожертвованиями или сами привозят собранную гуманитарную помощь в центр.
Затем Володя перешел к самому, пожалуй, трогательному – плану посещения больных и одиноких стариков. Тех, кто без посторонней помощи совершенно не мог обойтись, кто ждал этого визита, как дети ждут праздника, с замиранием сердца.
Он начал зачитывать список адресов, называя фамилии волонтеров, которые уже были закреплены за каждым подопечным. И тут он неожиданно поднял глаза от своих записей и посмотрел прямо на Игоря.
— Игорь, у нас Вера и Даня будут навещать людей в соседнем от тебя квартале. Там несколько адресов. — Ты можешь сделать это вместе с ними? Помочь, посмотреть, как все происходит… Если, конечно, не против.
Все взгляды в комнате как-то разом, с любопытством, обратились на Игоря. Он почувствовал, как густая краска предательски заливает его лицо, а сердце застучало немного быстрее. В горле вдруг пересохло.
— Да… — от волнения у него вырвался только какой-то сдавленный, едва слышный хрип. Игорь смущенно прокашлялся, собираясь с духом, и повторил уже тверже, стараясь, чтобы голос не дрогнул: — Да, конечно. Я не против.
Внутри что-то дрогнуло – странная смесь волнения, почти детского любопытства и какого-то нового, щемящего предвкушения чего-то настоящего.
Другой Игорь
После первого вечера в штабе жизнь Игоря поменялась. Миновали месяцы, лето сменилось осенними пейзажами, а он словно помолодел душой. Прежде серая жизнь наполнилась смыслом и светом. Новая деятельность захватила его, стала отдушиной, о которой он давно мечтал, сам того не осознавая.
Это было совершенно новое, ни с чем не сравнимое чувство – быть по-настоящему нужным, видеть в глазах людей искреннюю благодарность, а не привычное Надино раздражение.
Его дни теперь летели иначе: с работы бежал домой, быстро ужинал, переодевался – и снова убегал. Туда, где его ждали, где он приносил пользу и чувствовал себя живым.
Жена пыталась заводить привычные сцены про «безответственность», но Игорь, к ее изумлению, уже не слушал. Спокойно кивал: «Надь, потом», – и уходил, оставляя ее с невысказанными упреками.
Надя хмурилась, ворчала, чувствуя, как ускользает привычный контроль, но в бессилии ничего сделать не могла. Прежние угрозы на Игоря больше не действовали. Это злило ее и даже немного пугало – он становился другим.
Волонтерство постепенно заняло все свободное время Игоря. О домашних обязанностях он не забывал, но выполнял их механически, по необходимости, мыслями оставаясь со своими подопечными.
Все его помыслы, все душевные силы теперь были там. Он посещал одиноких бабушек и дедушек, приносил им не только продукты, но и простое человеческое общение, которого им так не хватало, слушал их бесконечные истории, делился своими новостями.
Помогал инвалидам, закупался по их спискам, отвозил лекарства, иногда просто чинил что-то по мелочи в их неустроенных квартирах.
В штабе он с энтузиазмом занимался сортировкой вещей, помогал в планировании выездов, разгружал машины с гуманитарной помощью. И каждый раз, возвращаясь поздно вечером домой уставшим физически, но с какой-то удивительной легкостью на душе, он чувствовал, что прожил день не зря.
Змеиный шепот
В один из таких дней, когда серое, низкое небо, казалось, давило на плечи, Надя возвращалась с работы, по обыкновению, не в духе – день не задался, да и дома ждала привычная пустота и неопределенность с Игорем.
И тут, словно из-под земли, нагоняя ее у самого подъезда, рядом с ней пристроилась соседка Лиза, известная на весь двор своей любовью к чужим секретам и способностью раздуть из мухи слона.
— Надюш, а что, твой-то так и бегает по подъездам? Все не наиграется в спасателя? — Лиза заглянула ей в лицо с видом подчеркнутого, почти издевательского участия.
Надя, и без того раздраженная поведением мужа, который в его-то годы, по ее мнению, занимался какой-то блажью, резко остановилась.
Она вперила в соседку такой взгляд, пронизывающий и холодный, что та невольно отступила на полшага, запнувшись о неровный асфальт.
— Тебе какое дело, Лизавета? — процедила Надя, чувствуя, как внутри закипает глухая, привычная злость. — Не лезь в наши дела, пока тебе нос не прищемили, балаболка! Или своих забот мало?
Соседка сразу опешила от такого напора, ее фальшивая улыбка моментально сползла с лица. — Надь, да ты что? Я же ничего такого… Я по-хорошему… Просто…
— Ну?! — Надя шагнула к ней, буквально напирая, заставляя Лизу еще больше вжаться в обшарпанную стену дома. — Выкладывай уже свои сплетни, чего мнешься? Не терпится кости перемыть?
Лиза испуганно заморгала, но азарт сплетницы, видимо, был сильнее инстинкта самосохранения. — Да я просто… Надюш, видела я твоего сегодня… Тут недалеко. Совершенно случайно, честное слово! Мы с курьером подъехали, заказ забирали, а там такое… ну, в общем…
— Говори уже, что хотела, болтушка! — Надя нетерпеливо перебила, ее голос звенел от напряжения, кулаки непроизвольно сжались.
— Ну… в общем… видела я твоего благоверного с… с девушкой, — Лиза понизила голос до заговорщицкого шепота, ее глаза хищно заблестели. — Симпатичная такая… молоденькая… стройненькая, хоть и… Она сделала паузу, явно наслаждаясь эффектом и ожидая реакции.
— Но ты не подумай ничего такого! — поспешно добавила она, увидев, как потемнело лицо Нади, как сузились ее зрачки. — Она инвалид, на коляске. Он ее катает, а она ему улыбается, щебечет что-то… воркуют, как голубки! А он ее туда-сюда, туда-сюда, как прынцессу! Прямо не отходит!
У Нади внутри все похолодело, ноги на миг стали ватными, но она изо всех сил старалась не подать виду, не показать этой змее свою боль и унижение.
— Да заткнись ты уже, сорока! — рявкнула она так, что Лиза подпрыгнула на месте. — Ну, катает инвалида, тебе-то что с того? Завидно, что на тебя так никто не смотрит? — Ты за своим Васькой лучше следи, чтобы опять в бутылку не залез! А не на чужих мужиков заглядывайся, поняла?!
С этими словами Надя резко развернулась и, гордо вскинув голову, почти маршем зашагала к своему подъезду. Она старалась идти так, чтобы весь двор видел – у нее все в порядке, ее ничем не пронять.
Но внутри сердце колотилось как бешеное, отдаваясь гулким пульсом в висках. «С девушкой… молоденькой… улыбается… воркуют, как голубки…» – эти слова жгли ее, как раскаленное железо, вызывая тошнотворную смесь ревности, обиды и бессильной ярости.
Засада
Пару дней Надя ходила сама не своя, слова соседки Лизы ядовитым плющом оплели ее мысли, не давая покоя. Наконец, она решилась.
Дождалась, когда Игорь, почти не глядя на нее, наспех поест и, как обычно, выскочит за дверь, дожевывая на ходу. Как только за ним хлопнула дверь, Надя быстро накинула неприметную куртку и выскользнула следом, стараясь держаться в тени домов.
А Игорь, ничего не подозревая, уже подходил к знакомому подъезду в приподнятом настроении – сегодня Юля впервые за долгое время рассмеялась по телефону, когда он ей звонил. Он легко взбежал на второй этаж, разулся у двери и с порога весело крикнул: — Юля, привет! Это Игорь!
И прямиком, как к себе домой, прошел на кухню с пакетами, полными свежих фруктов и ее любимого йогурта, чтобы разложить купленные продукты по полкам холодильника.
Юля, двадцативосьмилетняя девушка, уже два года прикованная к инвалидному креслу, тоже очень обрадовалась его приходу. Ее лицо осветилось теплой, хоть и немного робкой улыбкой.
Именно Игорь, с его неуклюжей поначалу, но такой искренней и постоянной заботой, вытащил ее из той черной, беспросветной депрессии, которая едва не добила ее после трагедии.
Сначала она его ужасно стеснялась – особенно при уходе, когда он помогал ей переодеваться или с гигиеническими процедурами. Постоянно краснела, отводила глаза, готова была провалиться сквозь землю.
Но постепенно, видя его деликатность и неподдельное участие, его спокойную уверенность, стеснение ушло. Игорь вернул ей то, что казалось навсегда потерянным – желание жить. И она чувствовала, что обязана ему всем, каждой новой улыбкой, каждым вздохом без слез.
Игорь помог Юле одеться потеплее для прогулки. Он быстро снес на улицу легкую инвалидную коляску, а потом осторожно, но уверенно, спустил на руках саму Юлю.
Она была для него почти как пушинка, и он каждый раз удивлялся ее хрупкости. Хорошо, что жила всего лишь на втором этаже.
На улице стояла чудесная, солнечная погода, словно извиняясь за недавние хмурые дни. Воздух был свеж и пах прелой листвой и близкой зимой. Дети весело галдели на игровой площадке, бабушки на лавочках у подъезда привычно обсуждали последние новости, мужики неподалеку стучали костяшками домино. Обычная дворовая жизнь, которую Юля теперь снова могла видеть не только из окна.
Игорь покатил коляску в сторону небольшого парка. Там они сделали несколько кругов по дорожкам, усыпанным первыми желтыми листьями, постоянно о чем-то весело беседуя.
Юля часто смеялась его шуткам и рассказам, и этот смех был для Игоря лучшей музыкой, подтверждением, что он все делает правильно. Ей было тепло и уютно в его ауре, спокойно и надежно.
На обратном пути они свернули в знакомый двор и медленно ехали мимо палисадника с раскидистыми старыми кленами.
— Игорь, — вдруг тихо сказала Юля, глядя куда-то вдаль, на играющих детей. — Если бы не ты… меня бы, наверное, уже не было на этом свете. Я серьезно.
Игорь молча слушал ее откровения, слегка сжав ручки коляски. Он знал, что так, через эти слова, она окончательно выбирается из той темной ямы депрессии, в которой он ее нашел.
Он помнил, какой она была тогда – бледной, исхудавшей, с потухшим взглядом затравленного зверька, безучастно смотрящей в никуда. Достучаться до нее было невероятно трудно. Было время, когда волонтеры всерьез опасались, что Юля вот-вот решится покинуть этот мир… и эти воспоминания до сих пор холодили ему спину.
— Мне так хорошо с тобой, так тепло… — продолжала она, и в ее голосе дрожали слезы благодарности. — Ты будто греешь меня своим светом, и я… я опять живу… Я снова хочу жить, Игорь!
И в этот момент, как злой дух из сказки, из-за густых кустов сирени у палисадника резко вышла Надя. Лицо ее было перекошено от ярости, глаза метали молнии.
— Ой, смотрите-ка! Тепло ей! — прошипела она, впиваясь взглядом в Юлю, которая от неожиданности вздрогнула и сжалась. — И где именно тебе тепло, кикимора ты болотная?! А ну, рассказывай!
Игорь и Юля ошарашенно замерли. Первым в себя пришел Игорь. — Ты что здесь делаешь? Ты что, шпионила за мной?! — его голос был непривычно резок, в нем зазвучали стальные нотки, которых Надя никогда раньше не слышала.
— За тобой пришла… малохольным! — язвительно парировала Надя. — Все люди как люди, а он бегает, как дурило какое-то! Стыдно смотреть!
Поступок жены вывел Игоря из себя. Всё, чего он с таким трудом добивался долгие месяцы, вся эта хрупкая ниточка доверия и надежды, которую он протянул Юле, всё это могло быть растоптано и уничтожено этим глупым, бессердечным выпадом.
— Надя, иди домой! — процедил он сквозь зубы, его кулаки непроизвольно сжались до хруста в суставах.
Она попыталась еще что-то съязвить, открыть рот для новой порции желчи, но Игорь не дал ей такого шанса.
— Я сказал, вали домой!… — его голос звучал так, низко и угрожающе, что Надя осеклась, невольно сделав шаг назад. — Я с тобой там поговорю!
Но Надя, хоть и отступила на мгновение, быстро взяла себя в руки. Видимо, мысль о том, что она может потерять контроль над ситуацией и мужем, придала ей решимости. Она упёрла руки в бока, дерзко вскинула подбородок и, прищурившись, с едкой усмешкой процедила, выдавая то, ради чего, возможно, и затеяла всю эту слежку:
— Значит так, Игорёша! Либо я – либо это пугало инвалидное! И… можешь сразу паковать чемоданы!
Взгляд Игоря стал еще жестче. Он ничего не ответил на ее ультиматум, словно тот был последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Он лишь резко развернул коляску с застывшей, побледневшей Юлей и быстрым шагом направился к ее подъезду, стараясь закрыть ее от взгляда Нади своей спиной.
Он не видел, как Надя, ошарашенная такой внезапной и жесткой реакцией всегда такого спокойного и уступчивого Игоря, постояла мгновение, смешанные чувства – обида, злость и какое-то странное, испуганное любопытство – боролись в ней, а потом, почему-то даже с чувством какого-то извращенного удовлетворения от унижения «соперницы», медленно побрела домой.
Точка невозврата
Игорь сидел на корточках рядом с диваном, на котором, сжавшись в комочек, сидела Юля. Ее лицо было бледным, почти серым, а глаза – пустыми.
— Юленька, солнце, всё хорошо, слышишь? — его голос был тихим, полным отчаянной нежности. — Да, это была моя жена, но она… она была не в себе. Ты ни в чем не виновата! Ни в чем! — Ты не должна себя винить! Это просто злые, глупые слова!..
Но Юля молчала, только тихо смотрела на Игоря, и в ее взгляде плескалась такая безысходность, что у него сжималось сердце. Он еще долго пытался успокоить ее, говорил что-то о том, какая она сильная, какая молодец, как многого уже добилась. Но она почти не реагировала на его слова, словно снова провалилась в ту темную бездну, из которой он ее так старательно вытаскивал.
Наконец, она едва слышно вымолвила единственное слово: — Уходи…
Игорь посидел еще немного, гладя ее по холодной руке. Но время было позднее, а на следующий день ему нужно было рано вставать на работу. Он и так уже сильно засиделся. Он помог ей лечь, бережно укрыл одеялом и, с тяжелым сердцем, отправился домой.
Уже пройдя пару сотен метров, он вдруг остановился. Какое-то неясное предчувствие, холодная тревога сдавили грудь. Его терпение лопнуло. Он развернулся и почти побежал обратно.
Игорь быстро открыл своим ключом входную дверь. Он толкнул ее, прошел мимо маленькой прихожей, и тут в нос ударил резкий, удушливый запах газа! Он резко рванулся на кухню.
На полу, возле шипящей газовой конфорки, скорчившись, лежала Юля и рыдала навзрыд, сотрясаясь всем телом. Рядом сиротливо стояла ее инвалидная коляска.
Игорь бросился к плите, дрожащими руками выключил газ, распахнул настежь окна на кухне, впуская морозный ночной воздух. Потом осторожно поднял Юлю с холодного пола, легкую, как перышко, и отнес в спальню, уложив на кровать.
— Зачем?! — вырвалось у него сдавленным шепотом, когда он немного пришел в себя. — Зачем, Юля?! Ты же молодая, красивая девушка… у тебя еще будет своя семья, дети… У тебя всё это будет, я тебе обещаю!
— Ничего у меня не будет… — ее голос был глухим, безжизненным. — Я инвалид… я ущербная… я никому не нужна! Никому!
— Неправда! — почти крикнул он, садясь на край кровати. — Ты нужна! Ты нужна нам всем… Ты нужна мне!.. Их глаза встретились. В ее, полных слез и отчаяния, мелькнула какая-то искорка. В его – бездна нежности и боли за нее. Губы непроизвольно потянулись навстречу друг другу…
Поцелуй был коротким, но таким отчаянным, таким горько-сладким, что у обоих перехватило дыхание. Когда Игорь пришел в себя, почти одновременно с Юлей они отстранились друг от друга, оба тяжело дыша. Игорь медленно поднялся.
— Извини… я… я как-то… не знаю, как так получилось… — пробормотал он, чувствуя, как горит лицо.
— Игорь… ты придешь еще? — ее голос был едва слышен, но в нем звенела отчаянная надежда. — Ведь ты придешь?..
— Если ты… если ты не будешь больше делать глупости, — он посмотрел ей прямо в глаза, — то, конечно, приду. Почему нет. Он снова опустился на корточки перед ней, бережно вытер пальцами слезы с ее бледных щек.
— Дай мне честное слово. Что больше никогда не будешь делать глупости. Пожалуйста. — Честное слово! — тихо, но твердо ответила Юля. И слабая, но искренняя улыбка коснулась ее губ…
Игорь пришел домой далеко за полночь. Надя сидела на кухне, как ни в чем не бывало, и пила чай, демонстративно глядя в сторону, будто его и не существовало. Он молча прошел и встал прямо над ней, высокий, мрачный, как грозовая туча.
— Ты… ты могла сегодня убить человека, — его голос был глухим, лишенным всяких эмоций. — Она хотела покончить с собой. Из-за тебя.
Надя продолжала невозмутимо пить чай, даже не моргнув глазом. Лишь чуть крепче сжала чашку, костяшки пальцев побелели.
— У тебя есть хоть капля сострадания? Хоть что-нибудь человеческое в тебе осталось?! — он уже не сдерживался, голос начал дрожать от едва сдерживаемой ярости. — Мы месяцами вытаскивали ее из этого состояния! Она была как овощ, она не реагировала ни на что, ни на кого!
— И как только у нее появился шанс, как только она начала улыбаться, снова захотела жить… появляешься ты и одним своим ядовитым словом, своей грязной выходкой всё рушишь! Всё!
Надя, наконец, медленно, с вызовом, подняла на него свой тяжелый, непроницаемый взгляд.
— Ой, какие мы нежные! — процедила она с ледяной усмешкой, отставляя чашку с такой силой, что чай выплеснулся на скатерть. — Защитничек нашелся! За чужую девку готов родную жену сожрать!
— А ты не подумал, что это ты во всем виноват?! Ты! Бегаешь там, как пришибленный, всем задницы подтираешь, а на семью тебе наплевать!
— Я?! — Игорь отшатнулся, словно его ударили. — Я помогаю людям, Надя! Людям, которым больше некому помочь! А ты… ты хоть раз в жизни, хоть для одного постороннего человека что-то хорошее сделала, а?!
— Ты хоть кому-то руку помощи протянула, кто не из твоей берлоги?! Или только и можешь, что ядом плеваться да жизнь другим отравлять?!
— Ах вот как мы заговорили! — Надя вскочила, ее лицо исказилось от злобы. — Я, по-твоему, ничего не делаю?! Да я всю жизнь на вас горбачусь! На детей, на тебя, шизанутого на всю голову!
— Это ты у нас святой, а я, значит, тварь бессердечная?! Да если бы не я, ты бы давно по миру пошел со своей этой дурацкой «помощью»! Кто тебе жрать готовит, обстирывает, пока ты там чужих девок утешаешь?!
— «Жрать готовишь»?! — Игорь горько рассмеялся. — Да ты этим куском хлеба меня всю жизнь попрекаешь! Тебе не нужна семья, Надя. Тебе нужна обслуга, раб, который будет выполнять все твои прихоти и молчать в тряпочку!
— Ты даже не поняла, что чуть не стала причиной смерти человека! Тебе плевать! Лишь бы твое болото никто не трогал!
Она хотела что-то еще крикнуть, но он поднял руку, останавливая ее. Игорь смотрел на нее долго, не мигая. В его взгляде больше не было ни злости, ни обиды. Только какая-то огромная, выжигающая все изнутри усталость и… окончательное понимание. Пропасть между ними была слишком глубока.
Он ничего больше не сказал. Молча развернулся.
Медленно прошел в прихожую. Надел куртку. Взял с полки ключи. Дверь за ним тихо щелкнула, отрезая его от этой кухни, от этой женщины, от всей прошлой жизни. На этот раз – навсегда.
